Поляки у истоков российской дипломатии

Сложная материя польско-российских отношений требует не только аккуратного рассмотрения соображений обеих сторон, но и знакомства с проистекающими из исторического опыта факторами, которые обусловили российскую ментальность. Следует признать, что это один из самых трудных вызовов польской внешней политики, тяготеющий над нами по меньшей мере с XVI века. Тем временем нынешняя правящая партия с излишней легкостью отбросила рациональную стратегию восточной политики Леха Качиньского, которая выстраивалась постепенно на основе особых отношений как со странами бывшего СССР, так и теми, кто в прошлом был «всего лишь» сателлитом Кремля. Эта политика была отброшена во имя тесного польско-российского сотрудничества: возможно, привлекательного с имиджевой точки зрения, но на практике – нереализуемого. [...]

Нормализация польско-российских отношений, дружба и доверие во взаимных контактах стали чем-то желанным и похвальным. Однако команда Дональда Туска,  подходя к международным делам инфантильно – занимаясь политическим «хотелками», а не анализом фактической геополитической ситуации Польши, создает идиллический образ польско-российских отношений. Его легко и охотно принимают молодые люди: динамичные, хорошо зарабатывающие, желающие только того, чтобы их оставили в покое. Но следует задуматься: как стало возможным, чтобы впервые за долгое время те, кто внимательно следит за международными отношениями, стали всерьез ставить вопрос о степени нашей суверенности по отношению к чужой державе?

Комплексы, которые лечат силой

С точки зрения территории Россия является сейчас самым крупным государством в мире. В XIX и XX веках, во времена царской, а затем коммунистической российской империи, ее территория была еще больше. Откуда взялась склонность к завоеваниям, результатом которых становилось постоянное расширение границ и бесконечные притязания в этом направлении? В XIII веке русские земли попали на два века в зависимость от монголов. Когда в XVI веке была начата территориальная экспансия, она объяснялась, в частности, желанием защитить центр российских земель от угрозы вновь попасть в зависимость от чужаков. Концепция «выдвинутых рубежей» кажется в этом контексте вполне осмысленной при условии определения реалистичных границ экспансии. Но с этим у российских властителей были проблемы. Страх перед чужаками, усиливаемый отличиями от Западной Европы в государственном строе и ментальности, диктовал необходимость защищаться посредством расширения своей сферы влияния. Однако создание такой сферы вызывало у других стран отрицательное отношение к усилению России, а это, в свою очередь, - дальнейший рост ощущения угрозы. Этот заколдованный круг страха давал удобное для внутреннего потребления оправдание постоянному вооружению, и одновременно укреплял образ сильной центральной власти, способной не только аннексировать все новые земли, но и удержать над ними свое владычество.

Не будем забывать, что царская власть, хотя практически до конца существования российской монархии она имела патримониальный характер, не давала властителю автоматических гарантий безопасности, ставя ее в зависимость от многих факторов, существенное место среди которых занимала способность удовлетворить потребности  разных общественных групп. В случае высших слоев речь могла идти о материальных ценностях или постоянном доступе к царским «ушам». В отношении к преобладающей части российского общества – крестьянам – особенно важным было сохранить образ могущественного и справедливого отца, одновременно символизирующего Божье провидение. Симптоматично, что одной из причин падения царизма в 1917 году была утрата Николаем II этого авторитета в результате поражения российских войск в Первой мировой войне (не имея к этому никаких склонностей, он решил лично возглавить российские вооруженные силы) или аферы Распутина.

На факт, что российскому обществу нужен самодержец, обратил внимание Иосиф Сталин, создавая из себя «красного царя» (этому должен был послужить,  в частности. выдающийся фильм Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», который создавал связующее звено между царской и коммунистической властью). Сейчас существующий в российском обществе культ сильной, «патриархальной» власти прекрасно осознает Владимир Путин, завоевывающий политические очки за имидж «человека-кремня», который сильной рукой контролирует ситуацию в стране, обеспечивая внутреннюю безопасность и престиж государства на международной арене. Эту особенность, которая влечет за собой императив «жесткого курса» во внутренних и международных делах, должны принимать во внимание те, кто создает нашу внешнюю политику. 

Имперские традиции

Один из важных элементов формирования престижа российского государства, а также поддержания патриотизма его граждан – пользующаяся популярностью в современном российском обществе живая память об имперской истории России. Имперское мышление характеризуется специфическим пониманием двусторонних отношений, в которых партнеры делятся на сильных и слабых. К последним относятся покровительственно, вынуждая их при помощи экономического, военного или политического давления принимать предлагаемые Россией правила игры. Не будем себя обманывать: для российских правителей Польша – слабый партнер (а в последнее время мы сделали все, чтобы эта слабость была еще более заметна). Если прибавить  к этому укорененное в ментальности кремлевских правителей стремление подчинить себе нашу страну (если не формально, то по крайней мере по принципу «финляндизации», т.е. сделав так, чтобы наше теоретически независимое государство принимало цели российской международной политики), мы получим чрезвычайно сложную ситуацию для ведения независимой от России внешней политики.

В этом контексте следует также помнить об амбивалентном отношении россиян к полякам: своеобразной смеси восхищения и неприязни. С одной стороны, это зависть, вызванная принадлежностью нашей страны к миру «Запада» с его цивилизационными достижениями, отражающимися в функционировании государственных институтов, прозрачности юридических процедур и т.п., чего россиянам определенно недостает.

С другой стороны, где-то в подсознании до сих пор кроется образ поляков из XIX века: предателей славянского дела, отмежевавшихся от своих этнических корней, флиртующих с испорченным капиталистическим миром. Добавим, что этот образ, требующий признания России Третьим Римом (не только в религиозном, но и в политическом смысле), каковым она сама себя считает, создается ей самой и служит прежде всего российским интересам. Он затушевывает тот факт, что Польша принадлежала к западному цивилизационному кругу уже с X века (еще до того, как властитель Киевской Руси Владимир решился принять христианство из Константинополя), и опирается на ненаучном, антиисторическом понимании исторических процессов. Укорененные в глубинных пластах российского сознания взгляды могут быть использованы в конфликтных ситуациях, подпитывая польско-российский антагонизм в масштабах, которые Польше будет сложно эффективно нейтрализовать.

Наследие коммунизма

Большое влияние на методы ведения Россией внешней политики до сих пор оказывает наследие времен коммунизма. Вопреки большевистским заверениям в отмежевании от каких-либо связей с прежним режимом, принципы царского империализма были трансформированы и приспособлены к потребностям новой системы. Прежнюю идеологию сменил образ «земного рая», а для воплощения его в жизнь необходимо было дальнейшее расширение границ империи.

Подобное по своей сути явление можно обнаружить в современной российской дипломатии. Я назвал бы ее «тотальной внешней политикой»: она характеризуется убеждением, что право на жизнь имеет только собственная концепция международного устройства, а тех, кто ее не разделяет, воспринимают не как имеющих право на свое мнение равноправных субъектов мировой сцены, а как врагов России.  [...]

Россия достойна доверия?

Скажем себе откровенно, никто, пожалуй, не воспринимает Россию как демократическое государство, предсказуемый субъект политической сцены, функционирующий по принятым в области межгосударственных отношений принципам. На то, что крупные мировые державы принимают во внимание российскую позицию, закрывая глаза на очевидные расхождения с политическими стандартами западного мира, влияют совершенно иные факторы. Военный, демографический и сырьевой потенциал России является достаточной приманкой для ведущих мировых игроков. Российские руководители прекрасно отдают себе в этом отчет. Они знают, что по этой причине Россия не будет отодвинута на обочину в принятии ключевых европейских и глобальных решений. Европа не совершит подобной ошибки, как в начале 20-х годов XX века, когда она невольно толкнула Россию в объятия Германии. Важно, приобретет ли приглашение России к участию в принятии ключевых решений форму уступок ее давлению или, возможно, самой России придется изменить свой традиционный подход к участию в международных отношениях? Исторический опыт показывает, что уступки в отношении российского колосса, приводящие к предоставлению ему полной свободы действий при одновременном одобрении его принципов, обычно заканчиваются эскалацией российских требований, которые, как и в случае территориальной экспансии, не имеют никаких предсказуемых границ. Демонстрация доброй воли позволяла «большому брату» тайком усиливать свою мощь.

Очень красноречив тот факт, что советского колосса удалось свалить Рональду Рейгану, который вел с ним решительную и твердую игру: не уступчивую и «эмпатическую», а базирующуюся на реальной оценке действительности в первую очередь в экономической сфере, которая имеет ключевое значение для возможностей развития военного потенциала. Так что и сейчас экономика может стать тем ключом, который остановит российский неоимпериализм. Что с того, что россияне при активной поддержке многих европейских стран, а в том числе и Польши, используют ее для достижения собственных целей?

Ярослав Рабиньский – историк, научный сотрудник Католического университета города Люблин.