Сегодня, в понедельник, Видиадхар Сураджпрасад Найпаул (Vidiadhar Surajprasad Naipul), получит в Стокгольме Нобелевскую премию по литературе 2001 года. Это особый год, год, когда отмечается столетие премии, в ознаменование его в конце этой недели в Стокгольме устраиваются торжества, на которые приглашены все ныне здравствующие лауреаты. Неразговорчивый, известный своими жесткими высказываниями, недоверчиво относящийся к средствам массовой информации, этот британский писатель, родившийся 69 лет назад на Тринидад, начинает пользоваться огромным влиянием доставшейся ему компенсации - мировое турне, конференции и приглашения от различных организаций, но, в то же самое время, похоже не готов участвовать во всей этой ярмарке тщеславия.
Суета сует началась, тем не менее, с нежданного потока журналистов со всех частей света, который хлынул в его дом в Уайлтшире (Wiltshire), неподалеку от Солсбери (Salisbury). Это среднего размера особнячок, сложенный из красного кирпича, постепенно переходящий в спускающуюся вниз долину, у подножия которой протекает маленькая речка с двумя белыми лебедями.
Именно здесь писатель в компании своей второй жены, пакистанки по происхождению, проводит большую часть своего времени, после того, как он покинул свою лондонскую квартиру. С момента объявления о присуждении ему премии, писатель получает не только поздравления. Многочисленные исламские организации осуждают его за неприязнь в отношении Ислама, но в то же самое время видят в выборе его Нобелевским лауреатом доказательство политической коннотации с резонансом нападений 11 сентября.
Один шведский академик пояснил, что для этого писателя все религии, в общем, являются "бичом человечества". С еще большей банальностью выступил другой член академии, после того как писатель воздал в шведской прессе хвалу проституткам: "Нобелевская премия - это всего лишь литературная компенсации и ничего больше. Это не премия за примерное поведение или моральную устойчивость".
-Что дает Вам эта премия?
-Прежде всего сильный толчок в моей работе и возможность второй попытки моим книгам. В любом случае, я буду писать еще не долго. Мне 69 лет, и у меня подписан контракт на издание двух книг. Сначала я напишу одну, а другую - посмотрим. Я устал.
-Факт того, что Вас наградили премией вызвал неприязненную реакцию в определенных исламских средствах массовой информации. Что Вы думаете об этом?
-Этим отношением я, прежде всего, обязан тому, как пресса подала это событие. В противном случае, факт того, что мне дали премию не вызвал бы практически никакой реакции. Мы не должны придавать излишнего значения этим глупостям, при условии, что мы хотим говорить открыто. Потому что на самом деле эти люди читают мало и они настроены против цивилизации. Они хотят распространить молчание пустыни повсюду. В Афганистане они разрушили старые памятники и превратили в tabula rasa Историю. В странах, где правит их вера, им удалось навязать молчание.
-Вы полагаете, что мы присутствуем при "столкновении цивилизаций", как говорит Самуэль Хантингтон (Samuel Huntington)?
-Я прочел лишь несколько отрывков из произведения Хантингтона. Все, что я могу сказать - это то, что концепция религиозной войны лежит в основе мусульманской религии. Пока один слаб, очевидно, что он может сражаться лишь с самим собой. Но с того момента, как он полагает себя сильным политически и в военном аспекте, он может развязать настоящую войну. Действующий подобным образом никогда не забывает, что у него есть враг, он всегда полон ненависти и считает, что нет иного возможного способа существования, если это не связано с применением силы.
-Буш тоже ввязался в религиозную войну?
-Нет, единственное, чего хочет Буш - это отомстить. И наказать фанатизм, который даже не надо пытаться понять либо подыграть ему. Не существует никакой возможности договориться с фанатизмом. Их надо заставить платить за все те проблемы, которые создаются ими. Необходимо потребовать компенсации у Саудовской Аравии, что стоит во главе всего исламского мира. Страны поддерживающие терроризм или говорящие, что нападать на Афганистан - это то же самое, что нападать на все мусульманские страны, должны платить высокую цену. Им надо ответить, руководствуясь их же аргументом. Если одна из стран подвергалась нападению террористов-фундаменталистов, так это потому, что все исламские страны несут за это ответственность, значит они должны платить.
Они должны заплатить за всех этих погибших, за все эти исковерканные жизни, за все эти потерянные рабочие места, за все эти разрушенные здания. Платить должны агрессоры, а не жертвы. Но, к моему глубочайшему сожалению, происходит прямо противоположное. Агрессоры получают компенсации. Пакистану выплачивают компенсации. Это абсурд. Пакистан не имеет никакой программы: ни экономической, ни социальной, ни образовательной. Там идея Джихада очень распространена. Единственное, что может действовать в подобной стране - это взятки.
-Вы рассержены?
-Я не из тех людей, которых очень легко рассердить. Те, кто говорит это, просто не читали моих книг. Я не люблю вступать в полемику. Говоря так, я хочу добавить, что писатель не должен быть писателем соглашательства. Любой писатель смотрит на мир и рассказывает его. Я ищу то, говорить о чем, мне кажется очевидным. Нет никакого интереса в повторении того, что известно всему миру. Надо действительно наблюдать, искать, а потом - переписывать. В своих книгах я не хочу ни с кем полемизировать. Я слушаю людей и очень внимательно, когда они хотят сказать мне что-нибудь. Я пытаюсь отдать дань их видению мира, образу существования их души.
Я писал книги, одну за другой, но в то же самое время я пытался жить. Это был путь очень долгий и трудный. Нападающие на меня руководствуются предубеждениями и прежде всего, политическими. Жизнь писателей окружена всевозможными фальсификациями, ошибками, навязываемыми прежде всего теми, кто их не читал. Любая книга требует усилий. Гораздо легче читать всякие глупости в Интернете. Там их много. Если бы мои книги не были серьезными, интересными и оригинальными никто о них не говорил бы. Но дело в том, что они продолжают жить. Значит тому есть причина.
-Писатель приговорен к полемике?
-Не чувствую себя ни героем ни отважным. Я всего лишь пытаюсь описать действительность как можно точнее. Это может породить определенное непонимание, но говорить об этом можно лишь по прошествии некоторого времени. К сожалению, в самом начале моего пути никто не интересовался моими книгами. Потом мир изменился политически. Почему все время необходимо хорошо говорить о том мире, в котором живешь, и, прежде всего, если речь идет о странах третьего мира? От американского писателя требуется говорить только хорошее об Америке, от писателя немецкого о Германии? Это было бы глупостью. Почему необходимо такое разделение литературы, чтобы за этой проведенной границей говорилось бы только положительное о мире, из которого ты вышел? Это невзыскательность и пренебрежение. Люди полны предрассудков, они не хотят видеть, что происходит вокруг, но хороший писатель всегда должен мешать.
-Свобода Вашего духа идет от знаний, полученных Вами от различных миров: индусского, карибского, европейского?
-Забудем о Карибах. Я родился там, я не выбирал их. В действительности, жить в свободном обществе - это предпосылка к тому, чтобы стать писателем. Я не знаю, смог ли бы я стать им, если бы жил в обществе мусульманском, китайском или русском. Меня не поняли бы. В 1989 году, с целью презентации своей книги, я посетил Индию. В бомбейском аэропорту я столкнулся с одним человеком. Мы разговорились. Он сказал, что работает в информационном секторе и пригласил посетить его компанию, расположенную в пригороде Бомбея. Не очень большие помещения полные компьютеров. Я не совсем понимал, что они с ними делают. Тогда этот человек сказал мне, что только люди полностью свободные духом могли бы выполнять их работу. Мне это замечание показалось очень глубоким наблюдением.
-Через Ваши произведения проходят несколько тем: изгнание, разлука, потеря. Какая из тем, является главной для Вас?
-Эти темы появляются в моих книгах не потому что я принял такое решение, а потому, что я не могу избежать их, они неотделимы от моей жизни. Я не могу освободиться от них. Я не родился в стабильном, четко определенном государстве, таком как Франция. Я происхожу из неспокойной страны. Именно эта нестабильность, некоторым образом, и заставила меня писать.
-Вы недавно опубликовали в Великобритании новеллу, носящую название "Half a life", и это, несмотря на то, что Вы уже несколько лет утверждаете, что новелла мертва.
-Я никогда не говорил, что новелла мертва. Я просто сказал, что она уже не является тем, чем была в литературе XIX-го столетия. В ту эпоху она была основной формой интеллектуальной деятельности. Не было ничего, что можно было бы сравнить с "Мадам Бавари" Флобера, и до Бальзака не было Бальзака. Сегодня писатели идут по следу. Мастеров уже не осталось. Я воспитывался своим отцом, но также и традицией, идеей того, что писатель обязательно должен быть новеллистом. Теперь я уже знаю, что это не так. Мой опыт показывает, что вымысел ограничен, что, благодаря ему нельзя пойти дальше определенного состояния. Чтобы дать представление омире, существуют другие способы, не только вымысел.
Я не ищу сознательно новых форм, потому что всегда основывался на интуиции. Я смешиваю разные жанры: заметки о путешествиях, рассказ, поэтические наблюдения. Именно это я пытаюсь показать в своей новой книге. Говорить об этих жизнях, что получают свое развитие лишь наполовину, проживающие их не могут решать абсолютно ничего. Люди не знают своего происхождения, своих корней, истории своей семьи или того, как они оказались в своей сегодняшней ситуации. Один и тот же пейзаж имеет много планов, которые смешиваются друг с другом. Как я написал в "Пути жизни": "Это невозможно понять все, что мы наследуем. Иногда мы удивляем самих себя".
-Ваш отец, который тоже писал, очень поддерживал Вас в Вашем стремлении, как рассказывают об этом письма, которыми вы обменивались друг с другом и собранные в "Between father and son". Как в свете Нобелевской премии Вам видится та эпоха?
-Не знаю, это довольно длинная история. Когда раздался телефонный звонок, сообщивший мне о награждении, я был очень уставшим. Я подумал обо всей своей жизни писателя, о своих первых шагах, которых я уже почти не помню, о том, как тяжело было двигаться вперед, от книги к книге. Мой отец действительно был хорошим писателем. В другую эпоху он был более известен. Колониальному обществу не требуется совершенство, оно не в состоянии понять его, его это не заботит. Мой отец много страдал из-за этого. Пятьдесят лет назад я видел его письма, когда получал их, но я так и не смог прочесть ту книгу, которую составил мой агент Вийон Иткин (Gillon Aitken), это было слишком тяжело для меня.
-По Вашей первой книге "Таинственный массажист" Исмаилом Мершантом (Ismail Merchant) недавно был снят фильм. Вы его видели?
-Нет и не хочу ничего слышать на эту тему. Он заинтересовал бы меня, если был снят другим кинематографистом и с другим сценаристом. Мне стыдно за то, что я отдал им свои права. Мне хотелось бы иметь другой опыт, отличный от этого мирка, иметь возможность самому выбирать режиссера, который смог бы перенести на экран одну из моих книг.
-Это первый раз, когда по Вашей книге был снят фильм. Какие у Вас отношения с кино?
-Очень сложно понять, чем было кино для подростка сороковых годов, возбуждение, которое оно вызывало, это удовольствие идти смотреть фильм как, например, High Sierra с Богартом (Bogart) и Люпино (Lupino). Сегодня этой страсти нет. Сегодняшнее кино - это не более чем техника, коммерция, эксгибиционизм и повторения. Но на Тринидад, моя культура была культурой кино. Без кино я не стал бы писателем и, к тому же, я был бы мертв, я умер бы в том колониальном опустошении. Кино положило мир к моим ногам.
LIBERATION/ EL MUNDO
