Отмена частной собственности, плановая экономика, фиксированные цены: сто лет назад революция в России привела к одному из крупнейших экспериментов в истории экономики. Этот эксперимент 75 лет спустя привел к краху системы, в одночасье переделанной в рыночную экономику.
Мы обсудили эти годы с Сергеем Гуриевым, одним из ведущих российских экономистов, уехавшим из России в 2013 году после того, как он дал свидетельские показания в пользу нефтяного олигарха Михаила Ходорковского, который на тот момент находился в заключении, а теперь — в изгнании.
Занимавший пост ректора Высшей школы экономики в Москве с 2004 по 2013 годы Гуриев является в данный момент главным экономистом в Bers, Европейском банке, основанном в 1991 году для помощи в реформировании и развитии Восточной Европы. По иронии судьбы, Европейский банк тоже вынужден дистанцироваться от России, сокращая свое присутствие вследствие решения стран-акционеров блокировать новые инвестиции из-за санкций. Вот как выглядит анализ Гуриева последнего этапа развития России.
Il Sole 24 Ore: В эти дни празднуется столетие со дня Октябрьской революции. Какие уроки мы можем извлечь из двойного экономического эксперимента, который Россия пережила за эти 100 лет?
Сергей Гуриев: В период с 1917 по 1991 год масштабный социально-экономический эксперимент доказал важность частной собственности и конкуренции (как экономической, так и политической) для роста и развития. Российская империя, существовавшая до 1917 года, была уникальна и неэффективна во многих отношениях. В некоторых областях Советский Союз улучшил положение вещей, например, в сфере образования и равенства полов. Он также сыграл ключевую роль в победе над нацистской Германией. Однако в целом политика Сталина привела к формированию репрессивной политической системы: большой террор внутри страны, агрессия по отношению к соседним странам. При этом авторитарная экономика не могла развивать инновации и быть продуктивной и в конце концов оказалась банкротом. Нефтяной бум 70-х годов лишь притормозил крах, но избежать его не удалось. Большой советский эксперимент показал, что условие для развития основ экономики является верным: важны стимулы. И это частная собственность, конкуренция и свободное предпринимательство, способное их породить.
Переходный постсоветский период в России был полон тревог, но, исходя из многих аспектов, современная Россия «нормальна»: это государство со средним доходом и экономикой, в которой доминирует государство и наблюдается высокий уровень коррупции, но нет режима, построенного на бесчеловечной идеологии и массовых репрессиях.
— В каком виде в России существует советский след? Оставила ли плановая экономика какое-то положительное наследие?
— В советской системе были свои положительные аспекты. Однако без репрессивного режима и неэффективных экономических институтов Россия могла бы унаследовать более благоприятные социально-экономические условия. Все, кто утверждает, что русских необходимо подавлять, что ими надо командовать, постоянно их контролировать, чтобы они работали, высказываются с расистских и антироссийских позиций. Русские, работающие на Западе, хорошо интегрируются в демократическое общество и в конкурентный рынок. И напротив, государства, пережившие разделение на рыночную и плановую экономику, — как, например, Германия и Корея — продемонстрировали, что управление и контроль нарушают производительность и препятствуют процветанию.
— Я твердо уверен, что план Маршалла для России сделал бы первые переходные годы менее болезненными. Он бы повысил шансы на европейское будущее России.
— В первые годы десятилетия новой России вы испытывали хотя бы в начале иллюзию, что переход к новой экономической модели может оказаться успешным?
— Я оптимистично отношусь и относился к идее демократического, процветающего и мирного будущего России.
— С экономической точки зрения годы правления Путина делятся на первый период роста, связанного с высокими ценами на нефть, и последующие рецессию и кризис, начиная с 2008 года. Как вы оцениваете проделанную президентом работу на экономическом фронте?
— Трудно не согласиться с повесткой экономических реформ, обещанных во время предвыборной кампании 2012 года: мы можем лишь сожалеть о том, что эти реформы остались нереализованными.
— Сегодня вы разделяете оптимизм председателя российского Центробанка Эльвиры Набиуллиной, по мнению которой Россия уже пережила рецессию?
— Рецессия пройдена, и российская экономика растет. Однако в среднем оценки остаются на довольно низком уровне: рост составляет от 1% до 2% в год. Этого недостаточно, чтобы догнать страны Организации экономического сотрудничества и развития. А значит, Китай в ближайшем будущем опередит Россию по показателю ВВП на душу населения. Я твердо поддерживаю валютную политику российского Центробанка, который снизил инфляцию до 4%.
— Цены на нефть немного выросли, но российское правительство не очень стремится к укреплению рубля. Каков, по-вашему, верный баланс?
— Центробанк идет верным путем, проводя гибкую политику в отношении курса валют, позволяя рыночным силам, которыми руководят два фактора — цена на нефть и приток капитала, определять движение рубля. Единственный верный курс обмена — это рыночный курс.
— Вопрос относительно санкций: создается впечатление, что на них уже никто не делает ставку. Вы разделяете мнение тех, кто считает, что пищевое эмбарго и другие ограничения могут способствовать модернизации российской экономики, научить ее самостоятельно стоять на ногах?
— На данный момент санкции — и потенциальные новые санкции — являются стопором для западных и любых других инвесторов. Естественно, это весьма негативно сказывается на росте российской экономики. Надежда, что инвестиции из Китая могут заменить западные, не подтвердилась. В целом соотношение инвестиций и ВВП остается равным 21% — точно так, как это было в 2012 году, когда только что переизбранный Путин пообещал поднять его до уровня 25-27% от ВВП.
— Вы были в руководстве Сбербанка, о котором сказали, что он пережил «невероятную трансформацию советского института в динамичную клиенто-ориентированную финансовую компанию». Сегодня мы наблюдаем кризис различных российских банков, которым требуется поддержка со стороны Центробанка. Эти случаи не связаны друг с другом, или на кону стоит стабильность всей российской банковской системы?
— Я не могу комментировать вопросы о стабильности отдельных банков, но могу подтвердить свою точку зрения относительно Сбербанка, который действительно пережил трансформацию и продолжает ее осуществлять за пределами любых ожиданий.
— По вашим оценкам, вы сможете вернуться в Россию, если не в нынешних обстоятельствах, то в не слишком отдаленном будущем?
— Пока я планирую оставаться в Лондоне, где у меня интересная и серьезная работа в составе топ-менеджмента банка, занимающегося развитием и инвестирующего в 37 стран.
