Интервью с Брониславом Коморовским (Bronisław Komorowski) − спикером польского Сейма, исполняющим обязанности главы государства, и кандидатом на пост президента.

− 8-9 мая вы поедете в Москву с самым важным заграничным визитом в вашей карьере.

− Самым важным был мой первый визит, когда в декабре 1989 года я поехал в Москву "в хвосте кометы", то есть в делегации премьер-министра Тадеуша Мазовецкого (Tadeusz Mazowiecki). Тогда я работал в аппарате Совета Министров. Это оставило у меня очень сильное впечатление, так как тогда у нас было ощущение, что решается судьба нашей страны.

− Значит, это будет ваш самый важный официальный заграничный визит за последние 20 лет. Чего вы хотите добиться, принимая участие в торжествах по случаю 65-ой годовщины окончания Второй мировой войны?

− Сразу же после смоленской катастрофы я решил, что во время переходного периода я буду как можно меньше выступать в роли президента, а буду только исполнять президентские обязанности. В данном случае я отступаю от этого принципа, поскольку появилось много сигналов, свидетельствующих о том, что открываются новые перспективы для польско-российского примирения и для того, чтобы разобраться с существовавшей несколько десятилетий ложью вокруг катынского преступления. Это отмечал уже Лех Качиньский, который в своей непроизнесенной речи к 10 апреля намеревался выступить за активные действия в деле примирения, что означало бы отход от прежнего взгляда на польско-российские отношения. Было бы большим грехом бездействия не использовать сейчас этот шанс. Мои встречи в Москве будут служить этому, они будут попыткой выйти из замкнутого круга невозможности выстроить позитивные отношения.

− У вас запланирована часовая встреча с президентом России Дмитрием Медведевым. Что вы бы хотели услышать в Кремле, и что сказать? 

− Мы снова разовьем те темы, о которых вкратце говорили в Вавеле в день похорон президента Леха Качиньского. Мы говорили тогда о возможности выйти из тупика, вызванного, в частности, отсутствием однозначной позиции в сообщении правды о Катыни с российской стороны. Я буду убеждать россиян открыть все, что связано с преступлением 1940 года и остается еще окутанным тайной. Для наших восточных соседей наступает момент, когда современная Россия окончательно отмежуется от сталинизма и осознает в том числе антироссийское измерение коммунистического режима. В этом деле у нас общие интересы.

− Ожидаете ли вы, что будут открыты материалы закрытого в 2004 году следствия по делу катынского преступления?

− Я надеюсь, что это также произойдет. Президент Медведев юрист, он часто ссылается на то, что составляет фундамент правового государства. Поэтому я обращу внимание на удивительные решения российских судов, которые видели в катынском преступлении лишь превышение полномочий НКВД. Я думаю, что российский лидер поймет мои аргументы. Я буду говорить и о судебном процессе, который позволит реабилитировать жертв Катыни. Это требование катынских семей.

− А что со следствием по смоленской катастрофе?

− В первую очередь я поблагодарю российскую сторону за активное включение в действия, связанные с последствиями катастрофы президентского самолета. Я также попрошу об определенных, важных для польского общественного мнения, шагах российской прокуратуры в связи с ведущимся следствием. 

− О чем конкретно вы хотите попросить?

− Это я скажу лично Дмитрию Медведеву. Мне также важно, чтобы мы нашли время на то, чтобы поговорить о будущем наших отношений и о перспективах экономического сотрудничества.

− То есть этот визит не будет связан исключительно с исторической тематикой?

− Это грустный парадокс, что смерть стольких выдающихся поляков становится катализатором в деле улучшения польско-российских отношений. Если бы это удалось, это было бы исполнением завета тех, кто погиб под Смоленском. Ведь все они хотели раскрытия тайн мрачной сталинской эпохи и улучшения сотрудничества между нашими странами. Об этом, в частности, говорил председатель Федерации катынских семей Анджей Скомпский (Andrzej Skąpski), также погибший 10 апреля.

− Вы пригласите российского президента приехать с официальным визитом в Польшу?

− Мы говорили об этом уже в Вавеле, и это было воспринято с пониманием.