Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Оккупация Чехословакии: два исторических дня

© Институт современной историиПражская весна
Пражская весна
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Каждый, кому сегодня за 50, наверное, сможет ответить на вопрос, что он делал 21-го августа 1968 года. Настолько сильное это было переживание, когда в тот день в Чехословакию вторглись полмиллиона солдат стран Варшавского договора. На тот же вопрос о 21-м июне 1991 года, то есть о дне, когда были выведены последние советские солдаты, многие, пожалуй, уже так просто ответить не смогут.

Каждый, кому сегодня за 50, наверное, сможет ответить на вопрос, что он делал 21-го августа 1968 года. Настолько сильное это было переживание, когда в тот день в Чехословакию вторглись полмиллиона солдат стран Варшавского договора. На тот же вопрос о 21-м июне 1991 года, то есть о дне, когда были выведены последние советские солдаты, многие, пожалуй, уже так просто ответить не смогут. Но это ничего не меняет в том, что это мгновение имело огромное историческое значение.
 
Пострадавшие

О глубине национальной травмы после оккупации говорит тот факт, что вывод советских войск и прекращение действия Варшавского договора стали одной из главных тем сразу после ноября 1989-го года. Вацлаву Гавелу (Václav Havеl), Иржи Динстбиру (Jiří Dienstbier), Любошу Добровскому (Luboš Dobrovský), Михаилу Коцабу (Michael Kocáb) и другим уже в конце февраля 1990-го года удалось заставить застигнутых врасплох русских договориться о выводе войск в середине 1991-го года, в то время как венгры и поляки дали русским еще два года. Этот успех относится к крупнейшим достижениям чешской внешней политики в современной истории.

Каждый, кому сегодня меньше 20, благодаря этим событиям принадлежит к поколению, которое родилось в суверенной и свободной стране (с точки зрения чешской истории это уникально). Все остальные в той или иной степени получили травму от оккупации, и опыт их поколений составляет основу чешского видения 40 лет коммунизма. Но степень травмы и само понимание оккупации сильно зависит от того, сколько лет было человеку 21-го августа 1968 года. Разница в возрасте всего в несколько лет играла существенную роль. В целом общепринятое представление об оккупации можно описать так: Чехословакия в конце 60-х годов попыталась первой в идеологически разделенном мире найти тот магический третий путь и сделать коммунистический режим более демократическим. В этом ей помешал Советский Союз, когда в суверенное государство вошли армии стран Варшавского договора. Итогом оккупации стало возвращение под надзором иностранной армии к режиму, который французский писатель Луи Арагон (Louis Aragon), придерживающийся левых взглядов, назвал «Биафрой духа» (Биафра – маленькое африканское государство, просуществовавшее очень недолго и в конце 60-х годов ставшее символом стремления к свободе. Биафру подавила соседняя Нигерия, устроив в стране голод).

Другое поколение

Однако в 70-е годы в Чехословакии выросло поколение, которое во время Пражской весны еще не читало газет и в кино ходило, скорее, на сказки, а не на фильмы известной чешской волны кинематографистов. Вторжение иностранных войск представители этого поколения потом помнили в лучшем случае как странные переживания детства, они вырастали уже в то время, когда советские солдаты были давно стянуты в их неприступные гетто, официальные СМИ об их существовании практически молчали, а слово «оккупация» исчезло из лексикона. Поэтому свои чешские коммунисты для этого (младшего) поколения стали, скорее, реальными представителями режима, а не фигурами, посаженными из Москвы. Из такого восприятия действительности следовало, что Чехословакия на самом деле в течение всех 40 лет была оккупирована собственными коммунистами и августовское вторжение советских войск было просто логическим подтверждением данного состояния, а не нарушением суверенитета государства. С таким положением каждый в силу своего характера либо смирился (таких было большинство), либо противостоял ему.

Такая точка зрения поколения имеет свои последствия. Если старшее поколение благодаря опыту Пражской весны и августу ’68 воспринимало оккупацию как чрезвычайное положение, младшее поколение ее внутренне приняло как статус-кво. Оккупация как нормальное состояние стала ключевым жизненным опытом, что является своего рода травмой (которая есть и у автора этих строк). И ее это поколение признавать не хочет, и в этом едва ли можно кого-то винить. Но фактом остается то, что сегодня это поколение находится на пике сил и составляет большую часть политической элиты, включая большинство в чешском правительстве.

Спасибо за надежду


В 2008 году журнал Economist опубликовал о Чехии статью, в которой наследие оккупации приравнивалось к пропитанной нефтью земле, оставшейся после советских солдат в аэропорту в области Ралско: «Как ядовитые вещества остались в почве и воде, так и коммунизм оставил после себя ментальное и политическое наследие». Автор имел в виду (как иначе), прежде всего, коррупцию. Но в то же время он отметил, что, как благодаря очищению земли сохраняется более менее стабильное состояние среды и через какие-нибудь 20 лет, возможно, почва станет здоровой, так и у Чехии есть надежда. Именно благодаря представителям поколения, которые Пражскую весну и август ’68 восприняли как определяющее событие в жизни и в последующих 20 годах видели чрезвычайное положение, а не статус-кво, удалось использовать историческую возможность после ноября 1989-го года и избавить эту страну от советских солдат. Это было совсем не так просто, как может показаться сегодня, и поэтому люди, которые способствовали выводу советских войск, заслуживают огромной благодарности. Они создали условия для сегодняшнего молодого поколения, дали ему невероятный шанс: не пострадав от травмы, в будущем вести общество к уважению и свободе.