Что бы случилось, если бы 100 лет назад к власти в России вместо большевиков пришли меньшевики? Разумный вопрос. И существует разумный способ предложить ответ — неполный, но настоящий ответ.

Вопрос разумен тем, что в марте 1917 года, когда был свергнут царь, меньшевики были, вероятно, сильнейшей политической партией России, а большевики — лишь незначительным движением. Как вы помните, обе эти партии начинали как фракции Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), аналога Социал-демократической партии Германии. Лидером меньшевиков был Юлий Мартов и другие люди, чей темперамент соответствовал тому, что немецкие социал-демократы называли истинно ортодоксальным марксизмом, требовавшим политической демократии. Большевиков же вел Ленин, человек с диктаторским и заговорщическим политическим темпераментом. Различия между ними привели к расколу партийных сил, но не в соотношении 50/50. К 1917 году у большевиков было небольшое количество последователей среди рабочих Петрограда и в некоторых других местах, а финансовая поддержка шла из непонятных источников, бывших, возможно, в контакте с немецким правительством. Но большевики не командовали большим партийным аппаратом, и ни один из их лидеров не пользовался особой популярностью.

Меньшевики же, напротив, были мощны в контексте рабочего движения. Спонтанно возникшие местные управы — «советы» — провели выборы, в ходе которых меньшевики показали себя с неплохой стороны. Они были доминирующей партией в Грузии и на Кавказе, а также пользовались большой поддержкой среди евреев — среди двух их классов. Мартов и многие лидеры меньшевиков — большинство из них — являлись классическими представителями интеллигенции старой России в ее еврейском варианте, которые, возможно, знали идиш и не отказались от еврейского самосознания, но считали себя интернационалистами. Меньшевизм черпал силы из говорящих на идише масс всеобщего еврейского рабочего союза (Бунд) — главной опоры партии (наряду с некоторыми другими еврейскими группировками). Меньшевики также заключили союзы с крестьянской партией, социалистами-революционерами и людьми, позиционировавшими себя как либералы, — ввиду чего легко представить, что, если бы только политическая обстановка России могла развиваться естественно — только в этом случае! — меньшевики и их федеративные группы и их коалиция возглавили бы государство.

Ленин, однако же, был гением маневрирования. Его партия росла, но, несмотря на это, ни один из ее руководителей, кроме него самого, не считал, что большевики в состоянии устроить государственный переворот. Ленин верил в это и убедил своих товарищей попытать удачу. Переворот был устроен в ноябре (в октябре по старому стилю), а представили его как убедительное выражение Истории с большой буквы «И». Ленин был гением и в этом отношении. Он умел заглушать других своей теоретической громоподобностью. В действительности, однако, торжество большевизма целиком и полностью зависело от случайности. Переворот в Петрограде никогда бы не произошел без самого Ленина или если бы Мартов и другие революционные лидеры чуть более ясно осознали то, что он из себя представляет.

* * *

Так что если бы меньшевики поступили правильно и дали большевикам отпор — что тогда? Какими людьми оказались бы меньшевики, греясь в лучах успеха русских? Ответить на этот вопрос можно, потому что, хотя Петроград был крупнейшим из российских городов, а Москва — вторым по величине, с другой точки зрения самым крупным из российских городов был Нью-Йорк. На момент русской революции там проживало более полутора миллионов российских эмигрантов — большинство из них евреи, но были и этнические русские и представители других национальных групп. Рабочие районы Петрограда и других русских городов резко накренились влево, как и некоторые иммигрантские кварталы Манхэттена, Бруклина и Бронкса.

Случилось это потому, что большинство трудовых и политических лидеров тех районов были ветеранами русского революционного дела с царских времен — в основном, ветеранами меньшевистской агитационной деятельности и подполья, многие из которых не являлись представителями высшей интеллигенции меньшевизма, а были в поразительном числе случаев выходцами из Бунда.

Люди, построившие основные профсоюзы Нью-Йорка (Чикаго и других мест), создавшие социалистическую партию Америки (и последовавшие за ней Социал-демократическую федерацию и американскую Лейбористскую партию 1930-х годов), многие солидные учреждения нью-йоркской социал-демократии, «Круг трудящихся» и другие благотворительные органы, жилищно-строительные кооперативы, курортные поселки, а также газету Jewish Daily Forward, были, в сущности, представителями нью-йоркского филиала меньшевизма. В Нью-Йорке меньшевики вступили в борьбу с большевиками, победили и стали процветать. Председатель городского совета Нью-Йорка Б. Чарни Владек — менеджер газеты Forward и член Лейбористской партии США — к 1938 году был легендарным героем бундовского подполья с царских времен, человеком, который знал всю подноготную царской тюрьмы и тяготы сибирской ссылки — человеком, не поддавшимся на настойчивые призывы самого Ленина изменить свои революционные принципы. В своей нью-йоркской версии меньшевизм, разумеется, оброс местным колоритом. Все были рады ходить под флагом США. Но в Нью-Йорке меньшевизм поддерживал прежнюю российскую социал-демократическую идею — пока, сделав все, что можно было, оставшиеся иммигранты не стали отдавать все силы потокам американского либерализма: яркое и замечательное достижение политики США в эпоху Франклина Рузвельта и Гарри Трумэна.

Я не хочу сказать, что если бы меньшевикам Петрограда удалось дать отпор большевикам, история России в следующие годы стала бы напоминать либерализм Нью-Йорка. И все же, если бы в России меньшевикам удалось выжить, если бы их партию не ликвидировали, если бы им позволили развиваться и процветать, если бы Бунд получил возможность расти, если бы лидеры меньшевиков были в состоянии пустить в ход свое влияние, если бы главой государства оказался не Ленин, а Мартов — если бы все это произошло, в 20 веке Россия, безусловно, пошла бы по совершенно другому пути.

Но этому не суждено было сбыться. Столетие темно. Единственное, о чем я сожалею, так это то, что потерянные возможности могут в наше время так же затеряться в веках. Память о меньшевиках полностью стерта из истории России, вместе с самой партией (которая, выражаясь официальным языком, продолжала существовать только в Нью-Йорке, где уцелевшие лидеры сохранили свой журнал до 1960-х годов). Но и в Нью-Йорке память о тех старых традициях — российской социал-демократической идее, которая в былые времена так тщательно и эффективно придала очертания городу и жизни американских евреев — могла исчезнуть или была отправлена «на свалку истории», как сказал в 1917 году перебежавший к меньшевикам Лев Троцкий Мартову в Петрограде.

Пол Берман пишет о политике и литературе для различных журналов. Является автором книг «Повесть о двух утопиях», «Террор и либерализм», «Власть и идеалисты» и «Бегство интеллектуалов».