Мы встретились cо звездным танцовщиком Михаилом Барышниковым на фестивале в Афинах, где он выступает с начала июля. Одет он был как отпускник - рубашка-поло и короткие брюки в бело-синюю полоску, - но сидел за компьютером. Этот приемный сын Америки раздавал автографы подросткам, которым он известен в основном тем, что снимался с Сарой Джессикой Паркер в телесериале 'Секс в большом городе'. 'Пришло время сделать что-то, что могли бы смотреть мои дети', - так объяснил этот свой шаг 'Миша' американским журналистам. В свои 60 лет это танцовщик, чья потрясающая пластичность заставляет позабыть о его небольшом росте, готов к новым приключениям.
- Что побуждает Вас выбрать тот или иной артистический проект?
- Мне повезло, что я могу себе позволить не работать ради куска хлеба. А это коренным образом все меняет. Я соглашаюсь на несколько предложений в год, но не делаю безумное количество проектов. Я поддерживаю свою физическую форму. Самый большой вызов - это проблема свободы выбора, которая, кстати, лежит в основе демократии. Без выбора жизнь становится ужасной. Правда и противоположная ситуация не легче. Мне предлагают принять участие в фильмах, спектаклях, театральных пьесах . . .
Слишком широкий выбор требует подходить к проектам с осторожностью. А если Вы хотите получить от работы удовольствие и сделать проект успешным - задача становится еще сложнее. Я научился беззаботнее относиться к будущему, не быть слишком агрессивным в поисках проектов.
В одном можно быть уверенным наверняка - я никогда не оглядываюсь в прошлое. Жизнь слишком коротка. Зато, я думаю о зрителях, когда для программы, наподобие афинской, придумываю тандем из маститого шведского хореографа Матса Эка (Mats Ek) и молодого Дэвида Ньюмана.
- Ваш актерский, даже клоунский, дар хорошо проявляется в дуэте с Ньюманом. Вы не подумываете, перейти в драматические актеры?
- У Дэвида бездна юмора, он меня часто смешит. Мы познакомились этой зимой, когда работали над спектаклем 'Короткие пьесы Беккета (Beckett Shorts), поставленным Джоан Акалайтис (JoAnne Akalaitis) в Нью-Йорке. Мы часто дурачились, импровизировали. Именно так родилась идея дуэта. Дэвид родился в известной в Нью-Йорке актерской семье - Филип Гласс (Philip Glass), который написал музыку к пьесе, знал его еще ребенком - и, до того как стать танцовщиком, он был актером. Его компания называется Advanced Beginners Group. Продвинутый дебютант. Я себя им практически ощущаю (смеется). Дэвид - мальчишка по сравнению со мной, человеком, как говорится, зрелым. (Он встает и, смеясь, изображает дряхлого старца).
- Когда Вы бежали на Запад в 1974 году, у Вас за спиной уже был весь классический репертуар. Создается впечатление, что с тех пор Вы станцевали почти во всех значимых в истории балета спектаклях, как классических, так и современных.
- Не знаю, стоит ли рассматривать это под таким углом : Это - вопрос любопытства и инстинкта. Я - танцовщик, хотя сам термин меня несколько раздражает. Согласно традиции XIX века, есть благородные танцовщики, а есть характерные, которым лучше удаются выразительные или фольклорные сцены. Я не позволял запирать себя в рамках одного жанра. Я действую по-другому: я знаю, на что способен, но так же и то, что хочу сделать, пусть это не совсем мое. Роль может мне не подходить, но главное, чтобы я был в ней убедителен.
- Вы создали Центр Искусств (Baryshnikov Arts Center), чтобы поддерживать творческих людей. Вы помогаете французским хореографам, например Алену Бюфару (Alain Buffard) или Борису Шармацу (Boris Charmatz). Расскажите об этом поподробнее . . .
- Мой центр не является коммерческим предприятием. Нам помогают меценаты, мы устраиваем бесплатные вечера. Идея состоит в том, чтобы действительно помочь молодежи. Что же касается Франции, то безумно интересно наблюдать, как постановщики 'новой волны', например, Борис Шармац, вдохновляются творчеством американских экспериментаторов, таких как Симона Форти (Simone Forti) или Стив Пакстон (Steve Paxton).
- Какой Ваш самый любимый современный хореографический спектакль?
- Постановка Дэвида Гордона The Matter Ouverture, на музыку Минкуса, написанную к сцене 'Теней' в Баядерке(1877). Гордон проводит по сцене людей всех возрастов, в том числе и детей. В этом такая простота, я обожаю такие вещи.
- А любимый классически балет?
- (Морщится). Скажем так - 'Жизель' на музыку Адольфа Адама (1841), романтический балет, я его много танцевал. Мужичина может интерпретировать роль Альбрехта на любом отрезке своей жизни. Этот балет будет жить вечно. Из него всегда можно сделать совершенно новую и свежую историю. Это как хорошая театральная пьеса. Последний раз я танцевал в 'Жизели' в конце 1980-х годов в Парижской Опере. У Нуреева был СПИД. Он позвонил мне в Нью-Йорк и попросил его заменить. Я сел на Конкорд, исполнил свою партию и в тот же день улетел обратно, чтобы участвовать в программе New York City Ballet. Полное сумасшествие. Когда я сегодня об этом вспоминаю, поверить не могу (Изумленно смеется).
- В Вашем центре висят русские гравюры. Вы все еще ощущаете себя русским?
- Я живу в США уже тридцать пять лет. В глубине души русским я себя никогда не чувствовал. Даже ребенком я не чувствовал себя дома. Родители уехали из России: мой отец был военным, служил в Риге (Латвия), где я и родился. Моя мать . . . (она покончила с собой, когда ему было 12 лет). Я говорил по-латышски, мои родители - нет. В 15 лет я уехал учиться в Ленинград (Санкт-Петербург), но это ничего по сути не изменило.
- Недавно вышла Ваша книга 'Merce My Way' ('Мерс, как его вижу я') с фотографиями постановок хореографа Мерса Каннингема (Merce Cunningham).Почему изображения на фотографиях такие размытые?
- Фотографией я занимаюсь уже двадцать пять лет. Я попросил у Мерса разрешения бывать на репетициях. Мне нравятся расплывчатые изображения, потому что эта техника позволяет передавать движение. По-моему, это придало некоторую эмоциональную окраску хореографии Мерса, которую считают слишком абстрактной и холодной.
_________________________________
Русский революционер ("The New York Times Magazine", США)
Где твой дом, если страны, в которой ты рожден, больше нет? ("The New York Times", США)
