Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Москва не сразу строилась

Интервью с Ханнесом Адомайтом (Hannes Adomeit) – немецким экспертом по России, много лет проработавшим в берлинском Фонде науки и политики (Stiftung Wissenschaft und Politik)

© РИА Новости / Перейти в фотобанкВступление в должность президента России Дмитрия Медведева
Вступление в должность президента России Дмитрия Медведева
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
В последние 20 лет российская политика напоминала маятник. В эпоху Ельцина он сильно качнулся в сторону либерализации. В эпоху Путина маятник качнулся в противоположную сторону. В 2008 году казалось, что Медведев вновь толкнет маятник в либеральном направлении. Однако пока эффект от его политики незначителен.

- Когда два года назад президентом России стал Дмитрий Медведев, все ожидали изменения политического курса. Я помню, в Германии тогда шли дискуссии: в экспертных кругах царил оптимизм, а глава МИД Франк-Вальтер Штайнмайер (Frank-Walter Steinmeier) призывал поверить Медведеву и дать ему шанс. Использовал ли он этот шанс?

- Те надежды стоит рассматривать на фоне предшествующих событий. С осени 2003 года Россия становилась все более авторитарной, она меняла свою внешнюю политику. Так это видело большинство немецких экспертов.

В последние 20 лет российская политика напоминала маятник. В эпоху Ельцина он сильно качнулся в сторону либерализации, но это принесло политический хаос, экономическую неуверенность и общественную неустойчивость. В эпоху Путина маятник качнулся в противоположную сторону: консолидация власти ценой демократических свобод, ограничение поля деятельности неправительственных организаций и ослабление региональных структур.

В 2008 году казалось, что Медведев вновь толкнет маятник в либеральном направлении. Однако пока эффект от его политики незначителен. Была, конечно, опубликована важная статья о будущем России, в которой представлен верный анализ состояния, в котором находится страна, идет речь о необходимости модернизации и глубинных изменений. Но этого мало.

Я сравнил однажды то, что говорил Путин в 1999 году, когда он вступал в должность президента, с тем, что спустя 10 лет говорил Медведев. Их высказывания практически идентичны. Путин говорил о диктатуре закона. Медведев критиковал правовой нигилизм в России – в сущности, он имел в виду то же самое, что ранее Путин. Проблема в том, что улучшений в этой сфере не произошло, все стало только хуже. Хотя не стоит недооценивать и различия между Путиным и Медведевым – в их взглядах и стиле управления, которые вытекают хотя бы из того, что первый - выходец из кругов КГБ, а второй из экономических кругов.

- Однако в России сейчас стали больше говорить о модернизации, чем раньше. Например, в докладе "Образ России в XXI веке", который опубликовал приближенный к Медведеву Институт современного развития, содержатся амбициозные идеи по реформированию страны.

- Я был бы в этом плане осторожен. Что касается философии модернизации, то уже в 60-е годы, в эпоху Хрущева, говорилось о том, что нужно догнать и перегнать Запад в экономическом развитии. В 80-е, при очередном генсеке – Андропове – начали звучать голоса, что следует ставить на т.н. человеческий фактор, а не только на увеличение объема производства. Но все это время советская, а потом и российская промышленность находились в полной зависимости от сырьевых ресурсов. После распада СССР эта зависимость, особенно от нефти и газа, даже усилилась. Из-за того, что на них держатся высокие цены, и экспорт обеспечивает огромные поступления в бюджет, повода для модернизации экономики не было.

И сейчас власти часто действуют советскими или даже царскими методами. Самый лучший пример – проект Сколково, российской Кремниевой долины, который напоминает советские академгородки, города науки. Еще Петр I ездил по Европе, присматривался к европейским учреждениям и пытался скопировать некоторые у себя в качестве модернизации. Только вот не в этом она должна заключаться.

Действительно же глубокий перелом произошел не из-за смены Путина Медведевым, а из-за мирового кризиса 2008-2009 годов.

- В чем состоял этот перелом?

- Когда начался кризис, в России царила эйфория. Осенью 2008 года премьер Путин говорил, что она остается островом стабильности и имеет огромные валютные резервы – 600 миллиардов евро. Все выглядело так, будто кризис вообще Россию не коснется. И это подходило к образу России – мировой державы, который культивировали элиты, путинское окружение. Эти 600 миллиардов распаляли фантазию, строились разные планы: Москва должна была стать мировым финансовым центром, а рубль – основной мировой валютой вместо доллара. (Раньше, в феврале 2007, Путин произнес в Мюнхене свой знаменитый доклад, в котором он говорил сливкам западного мира, что России не нужен Запад, что она сильна в экономическом и политическом плане, а если кому-то хочется, то пожалуйста, можно снова вернуться к холодной войне).

И вот в течение нескольких недель стало понятно, что Россия пострадала от кризиса сильнее, чем большинство других стран, включая восходящие мировые державы – Индию, Китай, Бразилию. Причиной послужило резкое падение цен на нефть и газ, а также обвал инвестиций в России. Россияне очнулись от мечтаний о великой державе с тревожным осознанием того, что необходимы фундаментальные изменения в структуре экономики, а их невозможно осуществить без западных инвестиций, ноу-хау и т.п. Звучащие в последние месяцы высказывания в этом направлении, например, контролируемая утечка информации о концепции внешней политики в российском "Newsweek" – это не блеф, а отражение глубокой убежденности значительной части российских элит в том, что прежняя модель развития уже окончательно себя исчерпала.

- Германия – автор идеи Партнерства во имя модернизации, которую хочет претворить в жизнь Евросоюз. Этому проекту был посвящен саммит ЕС – Россия, прошедший в Ростове на Дону 31 мая. Сходно ли российское и европейское представление о модернизации?

- Раньше, например, в документе ЕС от 1999 года, отношения между Евросоюзом и Россией назывались стратегическим партнерством. Но такое партнерство требует не только наличия общих целей, но и общих ценностей. Как минимум с осени 2003 года, когда Путин ужесточил курс, было видно, что это фикция.

Отсюда взялась идея Партнерства во имя модернизации. Это удобно обеим сторонам, так как под этим понятием можно подразумевать разное. В России под модернизацией понимаются прежде всего реформы в экономике, исключительно в технократическом смысле. В нашем европейском понимании современного государства и общества модернизация – это в том числе правовое государство, критичность СМИ, общественное мнение, негосударственный сектор. Она близка демократизации и либерализации. А Медведев в Ростове на вопрос, что изменит новое Партнерство, ответил, что это продолжение прежних отношений.

- Какие выводы из российской эволюции делают в Германии? Подтверждает ли она верность прежней стратегии "изменение через сближение", которая подразумевала, что тесное сотрудничество с Россией – это лучший способ заставить ее меняться?


- Прежняя концепция остается в силе. Сейчас лишь появилось больше шансов воплотить ее в жизнь. Вопрос, не потерпела ли эта политика полное фиаско, встал только один раз – во время войны с Грузией. Мнение американского политолога Роберта Кагана (Robert Kagan), что мы имеем дело с новой холодной войной, завоевало много сторонников и в Германии. Те, кто до этого говорил о стратегическом партнерстве с Россией (а это огромная часть немецкой политической элиты), выставили себя идеалистами. Переговоры о сотрудничестве ЕС и России были тогда приостановлены, а заседание Совета Россия- НАТО отменено. Но несколько месяцев спустя все вернулось в норму.

Дала ли что-то России война с Грузией? Она совершенно одинока в вопросе Южной Осетии и Абхазии: независимость этих государств-сателлитов России не признали даже самые близкие союзники с постсоветского пространства. Сейчас России не остается ничего другого, кроме как взаимодействовать с Западом. Поэтому в Германии преобладает мнение, что наша стратегия в долговременной перспективе была верной и ее следует продолжать.

- В Польше и в Центральной Европе это обычно представляется иначе: Россия стала склоняться к сотрудничеству, так как на соседствующих с ЕС территориях она достигла практически всего, чего хотела. Перспектива вхождения Украины и Грузии в НАТО отдалилась на "после дождичка в четверг". Киев под руководством Виктора Януковича стремится к сближению с Москвой, у Белоруссии в отношениях с ЕС нет никакого прогресса.

- Не только украинцы уже не те, что прежде, но и американцы. До 2006 года в их политике преобладал принцип содружества демократического выбора. Его символ – это выступление вице-президента Чейни (Dick Cheney) в мае 2006 – апогей американской кампании по поддержке демократии на постсоветском пространстве и паники в России, которая началась после победы оранжевой революции на Украине. Сейчас Россия, разумеется, может спокойнее относиться к проблемам по соседству.

Балтийские страны или Польша наверняка всегда будут смотреть на Россию скептически, обращать внимание на ее успехи. В Германии не слишком опасаются России, скорее, отмечается ее стратегическая слабость, экономические проблемы, которые вынуждают ее идти на сотрудничество с Западом.

- Какую роль в политике и Москвы играет "перезагрузка" отношений с США – инициатива президента Обамы?


- Именно "перезагрузка" способствовала появлению чувства спокойствия. Конечно, Обама не признал российской сферы влияния, как хотелось бы россиянам. Но появился неписанный набор соглашений: за то, что Россия поддержала санкции в отношении Ирана, США отказались от создания системы противоракетной обороны в Центральной Европе, перестали остро критиковать состояние российской демократии, отодвинули вопросы расширения НАТО и пришли к согласию по вопросу сокращения ядерных вооружений. "Перезагрузка" работает. Но не стоит обольщаться: то, что Россия сильнее захотела сотрудничать с Западом – это в основном результат кризиса.

- Не беспокоит ли Германию сближение России с Украиной?

- Янукович находится у власти всего несколько месяцев, нужно подождать. Конечно, договор по Черноморскому флоту – согласие Украины продлить размещение советских судов в Севастополе до 2042 года взамен за выгодную цену на газ – это был шок. С другой стороны, новый президент Украины поехал с первым заграничным визитом не в Россию, а в Брюссель, чем вызвал на Западе эйфорию.

Изменения на Украине рассматриваются в Германии также в контексте дискуссии на тему возможного расширения НАТО на Украину и Грузию. Берлин был всегда против этого. Для большей части немецких элит то, что произошло в последние годы на Украине, доказывает верность этой позиции. А угроза со стороны России? Даже во время войны с Грузией только половина немцев полагала, что Россия может представлять для Европы угрозу.

- Ваша скептичность к тому, что ситуация в России эволюционирует, редка для немецких элит. Другие эксперты, например, Александр Рар (Alexander Rahr) уже давно говорят, что Россия движется в верном направлении.

- У Рара все в России несмотря ни на что всегда принимает правильный оборот. Но он – исключение, в Германии взгляд на Россию гораздо более трезвый. На тему политической стратегии в отношении этой страны серьезных разногласий нет.

Хороший пример – это Ангела Меркель и ее предшественник Герхард Шредер. Он совершенно не разбирался в вопросах, связанных с Россией. Его знаменитое высказывание, что Путин – это демократ чистой воды, был возвращено ему журналистом в качестве вопроса, чтобы дать возможность высказать взвешенную критику состояния демократии в России. Вместо этого Шредер начал петь Путину дифирамбы. Меркель никогда бы не совершила такой ошибки, она прекрасно знает, в чем заключаются российские игры. Но с точки зрения политической практики в их подходах нет принципиальных отличий.

Недавно на встрече с Медведевым Меркель предложила перевести сотрудничество ЕС и России в сфере политики безопасности в министерский ранг и создать совместный комитет, который бы занимался решением конфликтов на постсоветском пространстве. Это полностью соответствует прежней линии немецкой политики. Вопрос только – действительно ли создание новых институтов поможет там, где проблемы заключаются в принципиальных расхождениях интересов и методов решения споров.

Насколько сильна воля России к сотрудничеству с ЕС, может показать вопрос Приднестровья, используя который Россия постоянно оказывает давление на Молдавию. Если россияне действительно будут готовы отказаться от такой политики и заняться борьбой с российской мафией, которая орудует в Приднестровье, тогда можно будет сказать, что политика сотрудничества в сфере безопасности оказалась относительно успешной.