Русская надежда

Честертону принадлежит высказывание о том, что правоверие единственная форма ереси, которую современная эпоха не приемлет. И был прав. Вот уже в течение более чем двадцати лет я выступаю с полемическими статьями в газетах и обнаружил, что все эти разномастные диссиденты, которых так превозносит мир, по сути дела лишь провоцируют ссоры между так называемыми демократическими силами.

Либералы и социал-демократы, консерваторы и сторонники прогресса ведут самую заурядную перепалку, которая скрывает их единство в главном. Ведь, в конце концов, они выступают за мир, построенный на тех же самых принципах, стоящий на тех же самых несущих конструкциях, хотя в историческом плане они могут спорить по поводу того, как лучше приукрасить фасад.

Единственная форма диссидентства, которую наша эпоха не приемлет, это призыв к соблюдению христианских норм, поскольку в них, как утверждал тот же самый Честертон, содержится динамит, способный обновить мир в любые времена. Тот, кто решается выступать в пользу этих христианских норм (то есть, по-настоящему выступать с диссидентских позиций, которые наша эпоха отвергает), немедленно сталкивается с поношениями со стороны либералов, социал-демократов, консерваторов и сторонников прогресса. Все они служат одному хозяину.

От всей этой хулы некоторые из нас уже начинают уставать. Но, претерпевая скорби, мы находим успокоение в Нагорной проповеди: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах». В самом деле, все эти идеологические перебранки — не более чем фарс, который нужен системе, чтобы отвлечь внимание масс. А подпиткой всех этих идеологий (в скрытой или открытой форме) является богословская ненависть в отношении христианских норм.

Всякий раз, когда мои статьи на политические вопросы вызывали яростную реакцию, я всегда обнаруживал среди истерических воплей богословскую ненависть. Возможно, потому, что, как указывал Доносо Кортес (Donoso Cortés), в основе всякого политического вопроса лежит вопрос богословский. Но однажды, должен признаться, я наивно подумал, что это золотое правило не работает. Это произошло, когда я стал защищать позицию России на мировой арене, давать положительную оценку усилиям государства, стремившегося возродиться после страшной эпохи коммунизма, когда приветствовал то, что Россия противостоит попыткам установления мировой гегемонии и не желает следовать в русле находящегося в упадке Запада. Как это ни странно, поносить меня стали как правые, так и левые. Хотя, должен признаться, наиболее оголтелые заявления делали неоконсерваторы, обвинявшие меня в том, что мою деятельность оплачивает Россия (оно и понятно, своими мерками других меряют!), или что будущее я представляю в виде огромного лагеря, где в каждом бараке поп работает на КГБ и проводит богослужение в милитаристском духе. Помню, что столь бредовые оскорбления меня насторожили. «Да, здесь тоже атмосфера пропитана серным запахом богословской ненависти».

В то время я как раз перечитывал «Братьев Карамазовых», замечательное произведение Достоевского. И тогда я столкнулся с утверждением, которое автор вложил в уста иеромонаха отца Паисия, одного из своих персонажей: «По иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, Церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, — и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь Церковью и ничем иным более».

До этого я наивно полагал, что нападки в мой адрес за поддержку России вызваны той злобой, которую Путин вызывает как среди тех, кто придерживается «передовых взглядов» (за запрет пропаганду гомосексуализма), так и среди неоконсерваторов (за противодействие американскому империализму). Но те слова Достоевского полностью изменили мое мировосприятие. Неожиданно я понял, что злоба, которую источали в адрес Путина как левые, так и правые, была лишь дымовой завесой, скрывавшей более глубокую ненависть. И, как всегда бывает в таких случаях, эта ненависть имела под собой религиозную подоплеку.