Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

«Это не наша война. Солдаты с обеих сторон — лишь марионетки»

© AP Photo / Evgeniy MaloletkaБойцы батальона «Донбасс» в городе Марьинка Донецкой области
Бойцы батальона «Донбасс» в городе Марьинка Донецкой области
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Два года назад они жили вместе. Теперь они друг друга убивают. Мужчины горбятся у пулеметов, деревни стерты с лица земли, дети травмированы. Вспоминаю цитату из работы Жана-Поля Сартра: «Когда богатые ведут войну, умирают бедные». Думаю обо всех страдающих, кого я встречала по обе стороны фронта. И обо всех, с кем вместе я смеялась. По обе стороны фронта.

Два года назад они жили вместе. Теперь они друг друга убивают.

Мужчины горбятся у пулеметов, деревни стерты с лица земли, дети травмированы.

Вползаю в окоп на западной стороне линии фронта и, наконец, встречаю того, кто может объяснить мне, что за безумие здесь творится.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


Двое высоких солдат складываются пополам, чтобы поместиться в «Ладу», раскрашенную камуфляжным цветом. Машина — не сильно больше миникара. Солдат на водительском сидении поворачивает ключ и давит на педаль газа, его череп прижат к потолку. Ничего не происходит, но потом мотор кашляет, и маленькая развалюха тащится на грязно-серый перекресток и дальше через заброшенную железную дорогу.

Перед железнодорожными путями изгибаются красные трубы над мертвой землей. Ветер не в состоянии поколебать черные застывшие ветви деревьев, но заставляет каждую клеточку сжиматься от холода.

За заграждением из мешков с песком ужами извиваются окопы в бурой земле.

Самый пухлый из украинских солдат, охраняющих заграждение, смотрит на меня с безразличием. Он больше похож на чиновника средней руки, который с кислой миной следит, чтобы персонал не опаздывал, чем на военного.

Перед ним выстраиваются более худые и тренированные парни.

Сперва отказываются говорить.

Потом похожий на чиновника открывает рот.

«Вы были на той стороне».

Пытается звучать как можно более авторитарно.

«Да. Я пишу о войне и хочу поговорить с солдатами с обеих сторон».

Один из парней подходит ближе.

«Знаете, что они там делают с такими, как мы? Если берут в плен кого-нибудь с национальной прической или с татуировками в виде символов Украины, то срезают волосы и татуировки ножом».

Другой демонстративно стягивает шапку и показывает вышеупомянутую прическу. Коротко с боков, длинно сверху.

«Раз так, давайте я побуду с вами несколько дней, и вы расскажете обо всем?»

Чиновник по-прежнему смотрит с безразличием.

«Ответ — нет», — говорит он и разворачивается на каблуках.

Запрыгиваю в машину, мы с моим украинским коллегой вздыхаем. Сидим там с раздражением на лицах, когда тихо подходит молоденький солдат.

Помедлив, поднимает брови.

«Как там вообще, на той стороне?»

Молодой солдат говорит о самопровозглашенной Донецкой республике. Мы провели целый день на таких же заставах, как эта, чтобы оттуда выбраться.

Мой украинский коллега вздыхает еще тяжелее. Он работает по обе стороны фронта, и его все больше утомляют эта граница и эта бессмысленность.

Граница и бессмысленность, которых не было два года назад. Начинает объяснять: «Все работает. Есть рестораны, кафе, магазины, wi-fi, но нет банков».

Солдат продолжает задавать вопросы.

«Все хотят в Россию?»

«Нет, не все хотят в Россию. Они обычные люди, они очень устали от войны, мирные жители страдают, они просто хотят мира — так же, как и вы».

Солдат зажигает сигарету и курит, стоя в белом тумане. Выглядит растерянным.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.

Мы звоним командованию части, дислоцированной южнее, и узнаем, что можем приехать в прифронтовой город Марьинка.

Когда мы едем из Горловки по бугристым дорогам, мой коллега откидывается на сиденье и дает выход своему отчаянию.

«Вся информация заблокирована. Одна сторона смотрит западное телевидение, вторая — восточное телевидение. Они даже не знают, с кем воюют. Тот парень — из Киева, он никогда прежде не был в этой части страны».

Он что-то смотрит в своем телефоне и вдруг начинает громко смеяться.

«Знаешь, что говорит GPS? Что кратчайший путь в Марьинку — через Донецк!»

Мы оба так хохочем, что хватаемся за коленки. Миновать все заставы, чтобы снова пересечь фронт и попасть в Донецк, а потом опять миновать все заставы чуть дальше к югу, чтобы вернуться на эту сторону, — тут понадобилось бы несколько дней.

До войны весь путь занял бы один час двадцать минут.

Мобильник отправляется в карман куртки.

«GPS не в курсе, что сейчас война».

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


Через несколько часов мы въезжаем в какое-то место, которое выглядит так, как будто мы ошиблись дорогой. Улицы Марьинки пусты. Но днем на улицах всегда кто-то есть, даже у линии фронта.

Мой шофер, который никогда не снимает черные перчатки для вождения, опускает стекло и прислушивается. Через пару минут кричит:

«Берегись!»

Он быстро сворачивает на соседнюю улицу, выскакивает из машины и бросает нам бронежилеты и каски.

Тогда и я слышу. Взрывы.

— Дай мне… помнишь, тот броник… маленький… или он…

— А… этот?

— Да, у меня же нет.

Чувствуется, как земля дрожит от взрыва.

— Ай.

— Камера включена?

— Да, включай…

— Это подходящее место?

Адреналин не оставляет места для полных предложений. Лишь для выживания.

Бой в Марьинке продолжается четыре часа. Потом мы слышим, что погибли двое солдат, но, как всегда на этой войне, нет никаких подтверждений.

Гибель солдат — это плохо для боевого духа.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


Солдат по имени Влад ведет нас на базу — дом на захваченной украинской армией улице Марьинки. Он спокойно ставит чайник и достает мед и чайные пакетики. Показывает нам склад оружия и кровати, на которых спят солдаты.

На одеялах — ружья. В картонной коробке — котята двух дней от роду. Их мама хромает, у нее два ранения в живот. Влад гладит ее по спине и издает успокаивающие звуки.

Горит камин, тепло.

Стены завешены рисунками, дети шлют их солдатам. На одном из рисунков — повешенный человечек. Это Путин. Мальчик, который его нарисовал, потерял на войне отца.

Вечером становится тихо, и мы выходим пройтись. Один раз приходится уклоняться от снайперского огня, и я бьюсь головой о дорожный знак.

В некоторых домах из-за штор выглядывают солдаты, в других все еще живут семьи с детьми. Матери и их травмированные дочери. Пожилые супруги, которые отказались покидать свой дом.

Уличный туалет забит снарядами крупного калибра. Боеприпасы мелкого калибра насыпаны в ведро.

Огневая позиция в конце улицы наиболее опасна. Она находится на возвышении прямо посреди перекрестка. Поднят украинский желто-синий флаг.

Мы с Владом садимся на корточки. Перед нами — вражеская территория.

Влад стучит указательным пальцем по лбу.

«Психи… Mad men».

Так называется боевая позиция.

В 200 метрах от нас гора. На вершине развивается флаг самопровозглашенной Донецкой республики.

«С ними уже кто только не воевал. Когда здесь были сербы, они даже подняли свой флаг», — шепчет Влад.

Если бы он кричал, его было бы слышно на той стороне.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


Две недели назад был самый тяжелый бой с прошлого июня. Он шел девять часов.

«Они постоянно пытаются подойти ближе и перехватить нас сзади. В последние две недели бои стали интенсивнее. Теперь воюем утром, днем и ночью».

Спрашиваю Влада, какое его самое страшное воспоминание о войне.

Худшее произошло здесь, на Mad Men. Пуля ранила одного из его товарищей. Вошла в черепную кость прямо у края каски.

Он умирал две недели.

Утешение висит на ветке дерева. Голубой игрушечный медвежонок болтается на ветке в бессмысленном мире.

Крупный мужчина, который стоит на карауле у медведя, зовет меня в блиндаж. У него большие руки и мрачный вид.

Я нерешительно иду за ним в темноту, думая, что же он мне покажет. Силач наклоняется и берет в руки что-то пищащее.

Щенки.

Суровый мужчина поднимает их и расплывается в улыбке.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


На пне на брошенной позиции лежит каска. Солдат апатично уставился в землю. В каске две дырки от пуль. Написано «Украина». Следы засохшей крови.

Высота потолка в блиндаже под землей едва ли достигает одного метра. Среди крыс на земле разбросаны пенные матрасы. Один-единственный ботинок. Упаковки от медицинских препаратов с предупреждающими значками в форме треугольника.

Здесь солдаты прожили три месяца, прежде чем пришел приказ о передислокации.

В окопе неподалеку сидит Санитар в черном бронежилете и курит. Санитар — прозвище 26-летнего пулеметчика.

Вдоль окопов разбросаны использованные РПГ-22 — пусковые устройства для реактивных бронебойных гранат, которые при попадании испускают пламя, похожее на сварочный огонь. Оно прожигает броню, как горячий нож входит в масло.

Холодно, сыро, пахнет тиной. Грязь ползет вверх по ногам, набивается всюду.

Санитар сидит скрючившись, упираясь локтями в бедра.

«Я здесь восемь месяцев. Никто не приходит, чтобы нас сменить. Мы все ужасно устали».

«Каков сейчас ход войны?» — спрашиваю я, пытаясь вычистить из ботинок комки глины.

— Мы не можем точно сказать, что происходит в других местах, у нас нет телевизора, но здесь у нас каждый день бои. Даже когда нет боя, они нас обстреливают минами и гранатами.

Он выдыхает дым и замолкает.

— Кто сражается на той стороне?

— Сначала, когда мы сюда прибыли, это было соединение под названием 15-я мотострелковая бригада, международная часть из людей разных национальностей. Мы видели чеченцев. Еще видели русских спецназовцев и морских пехотинцев. Они меняются по принципу ротации каждые 25-28 дней, а нас не сменяли уже больше полугода.

— Откуда вы знаете, что это были русские и чеченцы?

— Мы знаем абсолютно точно, потому что узнаем их манеру боя. Русские сражаются гораздо лучше, и у них лучше оружие и лучше дисциплина, чем у ополченцев Донецкой республики. А у чеченцев партизанский стиль.

Под «партизанским стилем» он подразумевает охотничий стиль боя, когда небольшие группы внезапно атакуют более крупные группы солдат противника с целью внести панику и разрушения и быстро исчезнуть.

— Это гражданская или международная война?

Санитару не нужно думать над ответом.

— Сначала это была гражданская война между Украиной и Донецкой республикой. Когда пришли русские, это стала война между Россией и Украиной, и теперь в ней много сторон.

В беседах со мной военные, у которых есть фронтовой опыт, одинаково описывают ход войны. Все началось весной 2014 года со стычек по большей части украинских добровольческих батальонов с ополченцами из самопровозглашенных республик. Добровольческие батальоны пошли на войну, потому что армия Украины была «дезорганизована и в катастрофическом состоянии». Были проблемы с дисциплиной и моралью, когда регулярные войска посылали отбивать деревни, где они встречались с местным населением. Никто не знал, против кого сражается, зачем и как это делать.

Летом 2014 года самопровозглашенным республикам стало сложно удерживать территории. Тогда на помощь пришли русские. В 2015 году украинская армия прошла успешное перевооружение, а также получила поддержку с Запада. Американские десантники начали обучать украинцев, США отправили в страну военную технику, общая стоимость которой достигала, по данным New York Times, 75 миллионов долларов, — вездеходы Humvee, беспилотники-разведчики, системы связи, системы ночного видения.

Но в нынешнем положении неясно, какую именно помощь Россия и США оказали воюющим сторонам на Украине.

Аналитики разделяют версию пулеметчика Санитара об украинской войне. Обычно это называют гибридной войной: в ней участвуют правительственные силы, ополчения и войска специального назначения, обе стороны конфликта используют бойцов регулярных войск, добровольцев и наемников, а также иностранных солдат. Кроме того, идет экономическая и психологическая война в виде пропаганды, кибератак и торговых санкций.

На фронте боевые действия в основном проходят в форме позиционной войны между украинской армии при поддержке Запада и ополчения при поддержке России.

Но дымовая завеса вдоль линии фронта ничем не напоминает о современной гибридной войне. Там все похоже на Первую мировую войну.

К Санитару жмется собака, и он нежно гладит ее.

«Только собака может бегать между позициями на фронте».

Как там, на другой стороне?

Собака знает об этом больше, чем телеканалы.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.


Павел — пожилой человек, похожий на старых рыбаков в Даларне, где у меня загородный дом. Рассказывает, что он снайпер, прирожденный охотник со стальными нервами. У него русская винтовка Драгунова 1960-х годов.

Мы садимся на деревянную скамью.

«Сейчас полно гораздо более хорошего и современного оружия, но мне нравится эта», — говорит он.

— Вы любите вашу работу?

— Нет! Мне определенно не нравится моя работа. Но что поделать, надо выполнять свой долг, это поручение правительства.

— Против кого сражаетесь?

— Русские, украинцы, чеченцы, буряты из Сибири. Кто угодно.

— Зачем вы с ними бьетесь?

— Из-за политики. Эта война — политическая игра.

— Но это же вы спускаете курок?

— Ну да, я спускаю курок. Но я должен защищать это место от тех, кто хочет его захватить. Кто знает, чего они захотят дальше. Может, другие города, Мариуполь, Киев. У меня есть дом, семья, я хочу их защитить, не хочу жить рабом. В России рабы.

Спрашиваю, что он чувствует, когда нажимает на курок.

— Нажимая на курок, я вижу падающее тело. Бог знает, что с ним происходит дальше. Конечно, я чувствую боль, боль того человека. Но и меня в любую минуту может настичь пуля.

— В этой войне есть что-нибудь хорошее?

— Ничего хорошего нет в этой войне. Только негатив, ничего позитивного. Это не наша война. Солдаты с обеих стороны — лишь марионетки.

Говорит, что скучает по семье. Что смертельно устал и все, чего он хочет, это отдохнуть, расслабиться, почувствовать себя нормальным человеком.

Сидя на скамейке рядом с Павлом, я вспоминаю цитату из работы Жана-Поля Сартра: «Когда богатые ведут войну, умирают бедные».

Думаю обо всех страдающих, кого я встречала по обе стороны фронта.

И обо всех, с кем вместе я смеялась. По обе стороны фронта.

Они обычные люди. Они просто хотят мира — так же, как и вы.