Как определяется роль России на Ближнем Востоке после вмешательства в Сирию? Иными словами, каковы пределы амбиций российского руководства в регионе и почему они такие? Нет никаких сомнений в том, что ответы на эти вопросы волнуют академические и аналитические круги, так как позволяют дать оценку предполагаемой роли России в регионе. В этой статье утверждается, что Россия стремится достичь статуса «гаранта региональной стабильности в Западной Азии», не конкурируя и не бросая вызов Соединенным Штатам своими решительными военным действиями. Вкратце, Москва стремится занять прочное место в международной системе партнерства с Западом, добившись контроля над входом в Евразию, которая, по мнению Бжезинского, должна представлять собой главное геополитическое достижение для Америки.
Вопреки тому, что пытаются навязать, позиция Путина представляется реалистичной и адекватной, о чем свидетельствуют его шаги в сирийском вопросе. Российская внешняя политика — от Украины до Сирии — преследует одни цели: минимизировать количество жертв, установить линию контактов и, в конце концов, провести переговоры. Современный образ сильного и рвущегося в бой игрока лишь путает соперников и врагов Москвы, нисколько не смущая его создателей. Москва отдает себе отчет в огромном разрыве по соотношению сил с Вашингтоном, а также в сложности региональной обстановки на Ближнем Востоке. Противостояние в Сирии способствовало формированию более зрелых и взвешенных оценок действий всех, кто участвует в этой войне. Изначально русские делают ставку на опыт и знания, практику и институты.
Исходя из изложенного выше, можно сказать, что национальные интересы России в регионе и мире состоят в изменении ее места в международной системе управления и признании ее нового статуса. Для этого Россия идет на некоторые компромиссы, а не разрушает достигнутое, как это представляют некоторые американские правые, стремящиеся оправдать свою враждебную политику в отношении Москвы. Такое партнерство позволит России ограничить роль США в вопросе влияния на некоторые финансовые и политические институты. Кроме того, благодаря этому Россия сможет позиционировать себя не только как обычного регионального игрока, чего добивается Вашингтон, но как полноценную региональную державу, способную формировать дополнительные области совместных интересов с новыми партнерами в новых условиях функционирования международной системы. Тем не менее в основе получения такого партнерства лежит серьезное противоречие: интеграция с Западом и либерализация или путь евразийской державы, в терминологии Александра Дугина.
В евразийском направлении Москве потребуется установить баланс между тремя основными блоками: Европейским Союзом, союзниками Вашингтона в Восточной и Юго-Восточной Азии и Китаем. Этого баланса можно достичь благодаря стратегическому альянсу с любым из этих трех блоков, однако это кажется невозможным с американскими союзниками (ЕС и Юго-Восточная Азия), а союз с Китаем не гарантирован. Развитие России в соответствии с евразийской стратегией предполагает позиционирование с этими тремя блоками: а это либо поиск компромисса, либо политика сдерживания. В этом смысле Россия должна позиционировать себя на Ближнем Востоке, но с какой целью?
Неспособность России установить контроль над этим регионом и вовлеченность в долгосрочные войны наводит на мысль о том, что Путин в последнее преследует две цели: справиться с политическим хаосом и управленческим вакуумом в переходный период и на некоторое время обеспечить стабильность после формирования новой региональной системы. Сейчас в реализации этих задач Россия конкурирует с США, что проявляется в попытках поделить зоны влияния. Например, в то время как США частично контролируют ситуацию на северо-востоке Сирии, Россия контролирует «полезную Сирию». Россия, наряду с Вашингтоном, стала ключевым партнером для установления баланса между Эр-Риядом и Тегераном.
Это значит, что Москва стремится укрепить свое присутствие в регионе в качестве «регулятора региональной стабильности». Следовательно, любая военная операция ставит своей целью не просто продемонстрировать какие-то решающие победы, а выступает в качестве своеобразной дисциплинарной и сдерживающей меры для других, чтобы показать, что у Москвы есть «право и возможности» заявить о своей новой региональной роли. Это не отрицает того факта, что Москва становится ближе к «оси сопротивления» и, даже не будучи ее частью, в целом она оказывается на линии противостояния Вашингтону, что спасает Москву от необходимости идти на уступки на переговорах «Женева-1». Москва стремится выйти за рамки этой площадки, для чего выстраивает различные сети взаимоотношений с Турцией, Ираном, Египтом, Саудовской Аравией, сионистами — она постоянно стремится активизировать переговорный процесс.
Успех Москвы в закреплении этой роли в Западной Азии дает ей большое преимущество на переговорах со всеми евразийскими блоками для достижения нового регионального баланса сдерживания: и с Центральной и Восточной Европой, Китаем, и через партнерские отношения с Вашингтоном. Это разительно отличается от того, какую роль в 90-е годы России предрекал Бжезинский, когда, по его мнению, никто не мог поколебать роль Америки в Евразии. Уступки Америки в пользу «арбитражной роли» России начались в 2000 году, благодаря «оси сопротивления». Вместо этого Америка надеется (направление Обамы), что Россия будет сдерживать подъем оси сопротивления и регулировать региональный баланс с минимальными уступками, что позволяет США сделать больший упор на китайский вызов. Это, в свою очередь, играет на руку Москве. Это своего рода инвестиция в обострение американо-китайской конкуренции, приносящая Москве выигрыш по обоим направлениям.
