Украинцы должны быть готовы к тому, что боевые действия на Донбассе будут продолжаться долгое время. Об этом в интервью «Апострофу» рассказал участник АТО, сотрудник Национальной полиции Украины Василий Коряк с позывным «Дансер». Также АТОшник рассказал, почему считает жителей Крыма болванами и когда у Украины и России, где у Дансера остались родственники, получится примириться друг с другом.

— Василий, с недавних пор вы работаете в полиции. Какая у вас там должность?

— Старший статистик отдела профильной подготовки.

— И как вам работается?

— Трудно делать выводы. Я здесь только недели две, может, меньше, но в целом ожидания оправдались, все люди более-менее адекватные. Понятно, что не все гладко, не все так, как хотелось бы, но после армии это прогнозируемо. Я к этому был готов.

— Скажите, за это время не появилось желание опять вернуться в зону боевых действий?

— Наверное, у каждого, кто побывал в зоне боевых действий, есть желание туда вернуться. Оно не зависит от того, работает человек в полиции, в библиотеке или в детском садике. Просто это желание есть, и оно иногда возникает само по себе.

— Ваше мнение по поводу того, что сейчас происходит на мариупольском направлении? По последним сообщениям штаба АТО и украинской разведки, там активизировались бои. Каковы причины, как считаете?

— Меня там нет, мне трудно судить. Я не хочу уподобляться тем экспертам из интернета, которые ничего не видели, но все комментируют. Но мое личное мнение состоит в том, что там происходит в принципе закономерная вещь: боевики чего-то там пытаются, и наши им дают по зубам. Я не сторонник той теории, что наши никогда не отвечают и никогда не стреляют. Более того, и командование АТО, и министр обороны, и президент неоднократно говорили, что мы не запрещаем защищаться нашим. Поэтому там опять же, насколько я знаю, потери у боевиков в разы больше, чем у нас. Значит, наши правильно действуют.

— Так боевики наступают или обороняются?

— Боевики могут вести оборонительные действия, если на них кто-то наступает. А мы же никогда в жизни не наступаем, мы же свято придерживаемся всех на свете договоренностей. Поэтому мне трудно комментировать. Да, расклад поменялся. Когда прошлым летом мне довелось служить под Старогнатовкой, это недалеко от Гранитного, там на 50 прилетевших по нам снарядам в ответ вылетало по 10-15. А сейчас, я думаю, примерно паритет. Я просто еще застал весну и начало лета 2016 года, когда еще воевал, сейчас же сильно подтянулась наша артиллерия.

— Как вы считаете, что нужно сделать, чтобы закончить эту войну? Я так поняла, вы скептически относитесь к минским договоренностям…

— Не скажу, что я скептически к ним отношусь. Повторюсь: я не политик. Я временно был военным, поэтому рассуждать о каких-то политических процессах мне трудно. Вы меня спросите, как работает рота в атаке или в обороне, я вам расскажу, а в остальном, условно говоря, я утрирую. Я считаю, что минские договоренности нам сильно помогли. Как раз, когда объявили это перемирие, наш батальон наконец-то смог выйти из окопов и хоть посмотреть на небо, потому что до этого было все плотно и активно. А объявили, и, слава Богу, можно было передохнуть. Все равно тогда не было возможности, хоть объявляй, хоть не объявляй перемирие, закончить за два месяца все. Мы до сих пор несем безвозвратные потери, но это уже не то количество, которое могло бы быть, если бы, как в 2014 году, стреляло все, что может стрелять.

— Все-таки, возвращаясь к первой части моего вопроса, видите ли вы какой-то выход, чтобы каким-то образом закончить эту войну?

— В моем понимании все очень просто, и война заканчивается по двум сценариям: либо мы победили, либо мы сдались. Сдаваться мы не намерены. Если бы намерены были сдаться, то у нас была бы уже тысяча возможностей поднять «лапки вверх». Мы боремся, мы стараемся. Где-то получается лучше, где-то хуже, не без этого. Но так взять и победить Россию… Повторюсь, у нас нет столько живой силы, вооружения и всего на свете. Поэтому, честно, если бы меня сейчас назначили хоть самым главным военным, то я бы не придумал, как закончить быстро эту войну.

— Говорят, Путин хочет внедрить ЛНР и ДНР в состав Украины. Как вы смотрите на такую инициативу? И что в таком случае делать с людьми, которые на Донбассе поддерживают действия боевиков?

— Два момента. Первый: то, что хочет Путин, и то, что у него получается, — две большие разницы. Поэтому на его желание я бы не особо ориентировался. И второй момент. Вы не представляете, сколько людей мне пишут оттуда, с оккупированной территории, под левыми именами, под аккаунтами своих бабушек, детей, кого угодно, и говорят: «Ребята, мы тут, у нас обстоятельства». Не все могут собрать чемодан и сказать: «Все, ДНР мне не нравится, я поеду на свободную территорию, в Киев, в Винницу — не важно». У кого-то больные родители, у кого-то детки маленькие, у кого-то финансовой нет возможности уехать. Это же жизнь, так бывает. И вот когда эти люди пишут, что они нас ждут, они в нас верят, тайком по ночам пишут баллончиками «Слава Украине» поверх надписей ДНР, то это вселяет надежду. Значит, там не все негодяи, не все там продажные и отмороженные люди.

— Недавно журналистка Мирослава Гонгадзе в интервью нашему изданию заявила, что Украине следует брать пример с Израиля и учиться жить при затяжной войне. Вы согласны с этим мнением?

— Со своей небольшой колокольни, я же не великий военачальник, а только пехотный командир, могу сказать, что у нас объективно нет ресурсов сейчас победить всю Россию. У нас нет миллиона солдат, приличных самолетов, вертолетов и подводных лодок. Соответственно, если мы не сдаемся и не проигрываем, то нам нужно быть готовыми к долгому конфликту. Тут, пожалуй, соглашусь.

— 16 октября главари ДНР сообщили, что был убит главарь группировки «Спарта» Моторола. Как считаете, а есть ли смысл для властей Украины вообще организовывать спецоперации по ликвидации таких вот главарей боевиков?

— Во-первых, я предполагаю, что эти операции регулярно проводятся, и есть специально обученные люди, которые их проводят. Другое дело, что они не пишут об этом в Facebook и не рассказывают в интервью по телевизору, потому что громкие дела делаются тихо. Я, честно говоря, не думаю, больше ли становится этих «моторол» или меньше… Но морально-психологичный эффект от этого, конечно же, есть. Потому что персонаж был такой шумящий и на слуху, и вот тут он закончился… Это прекрасно. В принципе любая смерть врага — это уже хорошо, как бы это ни звучало.

— Теперь следующий на очереди Гиви…

— Мое личное мнение, что этих персонажей просто поставили делать какие-то заявления. Потому что в некоторых операциях этих самопровозглашенных войск чувствовалась рука профессионалов. Даже мы, мобилизованные люди, понимали, когда против нас работают «ополченцы» и когда работают люди с кадровой подготовкой. Поэтому я думаю, что на самом деле все серьезные решения принимают другие люди, а это (Моторола, Гиви, — ред.) просто такие «свадебные генералы».

— А как считаете, есть ли смысл устроить спецоперацию по устранению Путина?

— Не думаю. Вообще тема России для меня больная, потому что я сам наполовину русский. У меня мама из Сибири, там остались и родственники, и друзья, и не со всеми получается общаться. И, к сожалению, там одним Путиным проблема не решится. Там я не знаю, насколько глубоко, но какие-то метастазы уже пошли. Не думаю, что устранение одного Путина решило бы все наши проблемы и мир, дружба тут же настали бы.

— А родственники ваши, которые в России, знают, что вы воевали на востоке на стороне Украины?

— Самые близкие — да, но без подробностей. То есть там даже фраза «восток» не звучала. Просто: призвали в армию, где-то там служит, где-то находится.

— Как считаете, что, по-вашему, должно произойти, чтобы Украина и Россия помирились?

— По-моему, не существует такой вещи, которая может за какие-то часы, месяцы или годы это исправить. Да, конечно, все в этом мире заканчивается, и эта наша война тоже закончится. Вот мы же сейчас не рассуждаем, что немцы не могут простить англичан или англичане не могут простить немцев. Время залечит, наверное. Пройдут столетия, и это будет все просто параграфом в учебнике истории. Но, на мой взгляд, пока поколения людей, которые непосредственно принимали в этом участие или хотя бы наблюдали, живы, едва ли это возможно…

— По поводу Крыма. Считаете ли вы жителей оккупированного Крыма, которые приняли российское гражданство, предателями?

— Я их считаю болванами. Так получилось, что мы до всех этих событий много отдыхали в Крыму, регулярно туда ездили, любили тот климат, ездили туда с семьей, с бабушками, отправляли детей наших и просто видели, как там относятся к россиянам. Туда приезжали эти сибирские нефтяники, сорили деньгами. И у недалеких местных людей складывалось впечатление, что Россия вся очень богатая, очень успешная и там денег куры не клюют. Поэтому, когда им предложили присоединиться, они радостно побежали в ту сторону… И слегка прогадали… Я не готов называть их предателями, вешать ярлыки. Но то, что мне они неприятны, — это факт. То, что я больше туда, даже если вдруг завтра утром мы закончим войну, вернем Крым, не повезу своих детей, — тоже факт. Люди, которые себя некрасиво повели один раз, в следующий раз тоже подкачают.

— Как считаете, когда Украина все-таки вернет Крым, можно ли будет простить этих людей? Или же им лучше будет указать «на двери», отправить в Россию?

— Вы знаете, нужно сделать им всем пенсии на 10 гривен больше, чем у них были при России, и через полгода они будут говорить «Слава Украине» и портреты Бандеры развешивать по своим домам.

— Еще такой вопрос: как, по-вашему, стала ли ситуация в Украине лучше после Евромайдана и побега Януковича?

— Знаете, если посмотреть в краткосрочной перспективе, то не знаю, лучше или хуже. Но если посмотреть в будущее, то, конечно, лучше. Потому что у нас элементарно появился шанс сделать что-то по-нормальному. На момент конца эпохи Януковича я был самостоятельным работающим человеком, с семьей, с детьми. И то, что происходило, меня подталкивало уехать из этой страны, чтобы не иметь проблем с этими людьми, которые мешают делать бизнес, жить нормально. Но я этого не сделал. А потом оказалось, что все-таки народ поднялся, попробовал что-то сделать. Неправильно думать, что вот победил Майдан, выбрали новое правительство, новую власть — и уже завтра станет хорошо. Для этого нужно идти и очень тяжело работать. По крайней мере, своей работой в полиции я пытаюсь делать так, чтобы мне людям не стыдно было в глаза смотреть потом.

— А ваше отношение к тому, что фабрика действующего президента Порошенко продолжает работать в России?

— Я думаю, оппоненты президента все бы отдали, чтобы найти что-то более существенное на него, какой-нибудь компромат и предъявить его. Но не получается. Поэтому третий год мы мусолим эту бедную липецкую фабрику, где уже, наверное, последний вахтер заикается от этих упоминаний. Насколько я знаю, опять же только из новостей, все управление фабриками Петра Алексеевича передано каким-то трастовым фондам, он этого не касается.