В СМИ заговорили о поездке президента России в Париж. Не в романтическое путешествие, а по важному делу: открыть экспозицию в Версале, посвященную Петру I. Воспользуется ли Владимир Владимирович счастливой возможностью лично встретиться с новым президентом Франции Эммануэлем Макроном, которому еще совсем недавно кремлевская пропаганда вставляла палки в колеса во время предвыборной кампании?

Известная итальянка Федерика Могерини — верховный представитель Европейского союза по иностранным делам и политике безопасности — позволила себе произнести поистине кощунственную вещь: что Россия — не супердержава. Дескать, ВВП на душу населения маловат…

А тем временем в Украине продолжаются баталии вокруг двух «церковных» законопроектов. Против документов, в которых ни разу не упоминается Украинская православная церковь Московского патриархата, выступил целый фронт — начиная от главы РПЦ патриарха Кирилла и заканчивая православными украинскими бабушками, уверенными в том, что украинская «хунта» намерена отобрать у них храмы.

— Зачем на самом деле Путин едет во Францию? Планирует ли встретиться с Макроном? Встретится ли? И если да, то сможет ли что-то выторговать для себя?

— Не знаю, планируется ли его встреча с президентом Франции, но понятно, что Путин хочет прорвать международную изоляцию, которая для России становится все более тяжелой и все более болезненной.

Кроме того, я думаю, есть специальная задача — дать позитивный сигнал президенту Макрону, потому что в ходе предвыборной кампании те, кто у нас отвечают за пропаганду, конечно, совершили очень большую ошибку и глупость, открыто став на сторону Марин Ле Пен и проводя очень жесткую кампанию против Макрона.

В любом случае это было глупостью — кем бы ни была Ле Пен и кем бы ни был Макрон. Просто так вмешиваться в чужие дела — это глупость. Но это было сделано.

А сейчас Макрон — президент, надо с ним как-то договариваться.

Поэтому даже если не планируется встреча, он все равно скажет какие-то слова в адрес Франции, французской культуры, традиционных связей — что-то такое. Это, безусловно, попадет во французскую прессу.

— Федерика Могерини заявила, что трудно назвать Россию сверхдержавой по той простой причине, что состояние российской экономики весьма печально. В частности, она напомнила о том, что ВВП на душу населения в России ниже, чем в большинстве стран ЕС. По вашему мнению, действительно ли экономический критерий здесь можно назвать главным?

— Я бы не стал придавать такое значение терминологии — кто сверхдержава, а кто не сверхдержава. Для соседей Российской Федерации, мне кажется, важны два критерия: первый — насколько вооруженные силы РФ и другие структуры могут быть опасны для них, второй — какую внешнюю политику проводит страна. А как живет наше население, я думаю, никого, кроме нашего населения, на самом деле больше не интересует.

По этим критериям, к сожалению, Украина лучше, чем кто-либо другой знает, что Россия — это серьезный фактор. К сожалению, не могу сказать, что на сегодняшний день позитивный.

— Вы знаете о конфликте на почве «церковных» законопроектов. Эти документы столкнулись с колоссальным сопротивлением со стороны РПЦ и ее украинской структуры — УПЦ МП, несмотря на то, что ни в одном из них не упоминается Московский патриархат. С чем, по вашему мнению, связано это сопротивление, и чем закончится история?

— Чем закончится эта история, я не знаю, но совершенно очевидно, что Русская православная церковь в том виде, в котором она существует, является не только и не столько религиозной организацией, сколько государственной — это государственная структура. И это государственная структура, разумеется, Российской Федерации.

В свое время ходили слухи, что все митрополиты были сотрудниками КГБ. Я не могу этого подтвердить. Но то, что митрополиты были номенклатурой политбюро ЦК КПСС — это было совершенно очевидно. В каком-то смысле такая связка осталась и сегодня.

Поэтому сопротивление Русской православной церкви — это сопротивление, прежде всего, российскому государству, которое, конечно, не хочет потерять такой канал влияния.

Причем, мне кажется, законопроект, в котором церковь обязывается не осуществлять антиукраинскую деятельность — мне кажется, это мало или плохопроверяемые слова. Допустим, будет принят такой закон. Дальше РПЦ что-то сделает. Вы скажете, что это антиукраинская деятельность. Они скажут, что это не антиукраинская деятельность. Но, может быть, такой закон тоже для чего-то нужен. Я не могу судить.

А вот смена юрисдикции прихода — эта вещь не против конкретно Русской православной церкви. Она за права верующих.

Если я — верующий человек, если я хожу в храм, и есть несколько деноминаций, близких мне по духу, то почему я и другие прихожане этого прихода не могут определиться: этот патриарх нам не нравится, мы ему не доверяем, а вот устами этих людей, как нам кажется, говорит Бог. Почему бы и нет? Это важно, это свобода.

Мне кажется, это должно быть правом каждого прихода — демократическим путем решать этот вопрос, но с понимаем того, что с принятием такого решения наступают некие последствия. Например, если та церковь, которой принадлежал приход, что-то финансировала, то теперь она не будет финансировать. Люди должны принимать осознанное решение.

Свобода должна распространяться и на верующих людей тоже, а то получается, что верующие люди — как крепостные. Веришь в Господа — вот тебе церковь, вот тебе епископ, вот тебе митрополит, вот с ними и живи. А с какой стати? Люди ведь не крепостные, а нормальные, свободные.

Кстати, для Русской православной церкви это действительно очень болезненная тема, потому что они все время говорят о защите канонической территории. Я не знаю, как в этом смысле себя ведет церковь Киевского патриархата…

— Нет, они таких высказываний себе не позволяют.

— Ну, молодцы. Но патриарх Кирилл пытается защищать «каноническую территорию», а вера — это не про территорию, это про людей. Какой канонической территорией может быть церковь? На мой взгляд, никакой. У церкви есть традиции, есть моральный авторитет. Или нет морального авторитета.

Я думаю, что у РПЦ очень большие проблемы с моральным авторитетом. Вспомните скандал с парнем, которого осудили за ловлю покемонов в храме, за отрицание Иисуса Христа. Казалось бы, если бы у церкви был моральный авторитет — вышел вы патриарх Кирилл: «Братья и сестры, смотрите, что делается! Напишите вы все по письму этому отморозку Соколовскому». И Соколовский получил бы 10 миллионов писем. Вот это было бы действительно показателем отношения общества, было бы понятно, что парень делал что-то не то, что не надо так вести. И он бы это понял, и общество бы понимало, что на самом деле есть вещи, которые не в законе прописаны, а какие-то моральные нормы, которые не надо нарушать.

Но патриарх Кирилл этого не сделал. Почему? Потому что он понимает: никто бы ничего не написал.