Волонтерская группа «Информационное сопротивление» (ИС) с первых дней существования стала источником информации о происходящем на фронте, на оккупированных Россией территориях Донбасса и в аннексированном Крыму для сотен тысяч украинцев. Спустя три с лишним года после начала российской агрессии эксперты ИС продолжают собирать, систематизировать и анализировать данные о количестве и качестве противостоящих украинской армии российско-террористических войск, а также о возможных планах агрессора и наиболее вероятных сценариях развития событий.

В первой части интервью «Апострофу» координатор группы «Информационное сопротивление», народный депутат от партии «Народный фронт» Дмитрий Тымчук рассказал о том, что происходит сегодня в зоне проведения АТО, есть ли риск эскалации боевых действий в ближайшее время, чего хочет добиться президент РФ Владимир Путин, на что он готов пойти для достижения цели и чего не хватает Кремлю для содержания Крыма.

Апостроф:  Какая ситуация по состоянию на сегодня сложилась в зоне проведения АТО?

Дмитрий Тымчук: Ситуация неоднозначная. Мы видим, что Минские договоренности находятся в глухом тупике. Это, в общем-то, было понятно фактически сразу после их подписания. Никакого прогресса мы не наблюдаем. Я считаю, что последняя попытка как-то сдвинуть этот процесс с места была осуществлена осенью прошлого года, когда нам «нормандская четверка» пообещала, что до конца 2016 года мы увидим дорожную карту — документ, который должен в деталях расписывать последовательность действий по выполнению Минских договоренностей. Но до сего дня, до конца мая 2017-го, дорожной карты как таковой не существует. Поэтому любые сейчас попытки говорить, что Минск себя еще не исчерпал, считаю необоснованными.

Что касается экстраполяции вот этой тупиковой политической ситуации на боевые действия на Донбассе, то мы видим, что у Путина есть вариант замораживания конфликта, либо же сдачи этой территории, как верещат те же боевики — слив «Новороссии». Однако, высокий градус противостояния, который мы наблюдаем на Донбассе, свидетельствует о том, что этого не происходит.

Если бы Путин просто хотел взять территорию под контроль, как он контролирует Приднестровье, Южную Осетию и Абхазию, ему, соответственно, нужно было бы замораживать конфликт, переходить в стадию Нагорного Карабаха. Но это бы означало, что на Донбассе началась бы очень серьезная деэскалация, с возможными перестрелками раз в пятилетку. Но мы видим, что этого не происходит. Значит, Путин перед собой ставит другие цели. Какие цели? Мы пока не понимаем.

Единственная цель, более-менее логичная — это выкачивать из Украины, во-первых, экономические ресурсы, которых требует война, во-вторых, использовать противостояние на Донбассе как один из многих, но далеко не последний рычаг по дестабилизации ситуации на Украине. Наше общество устало от войны. И наряду с крайне негативной социально-экономической ситуацией, этот фактор позволяет, к примеру, раскручивать пророссийские силы: мы же видим, что тот же «Оппозиционный блок» за 3 года с начала войны набрал вес и голоса. И, конечно же, эта ситуация работает против нынешней украинской власти.

Это, по-моему, единственное объяснение, почему Путин держит градус напряжения на фронте.

- Что можете сказать о перемещении техники и живой силы на оккупированных территориях? Каковы на сегодняшний день силы противника? Сколько россиян сегодня воюет на Донбассе?

— Каких-либо серьезных перегруппировок, переброски сил и средств на данный момент, — я подчеркиваю: на данный момент — мы не наблюдаем. Мы видим, что идет переброска бронетехники, материально-технических ресурсов, личного состава — российских наемников и частично, в какой-то степени, кадровых военнослужащих Российской Федерации. Но это процесс доукомплектования тех бригад, которые есть в составе «первого армейского корпуса ДНР» (АК ДНР) и «второго армейского корпуса ЛНР». Мы не видим какого-то серьезного изменения в количественном отношении российских войск. Как было приблизительно 36 000 боевиков, кадровых российских военнослужащих и российских наемников, так и остается. Из них российских кадровых военнослужащих — порядка 6000 человек. Прежде всего, это различные инструкторы, командиры подразделений, плюс экипажи и расчеты, обслуга наиболее высокотехнологических образцов вооружения и оборудования, которые используют россияне. Например, подразделения радиоэлектронной борьбы, радиотехнической разведки фактически все укомплектованы кадровыми российскими военнослужащими. Боевики используют летательные комплексы, в основном гражданские квадрокоптеры, для выполнения разведывательных задач тактического уровня. Более серьезные системы — тот же БПЛА военного образца «Орлан», который используют россияне — это уже кадровые российские военнослужащие.

Это и понятно. Потому что с самого начала военных действий на Донбассе у российского командования была очень серьезная проблема именно в подготовке личного состава. Как они собирались использовать местный ресурс? Сначала планировалось организовать в Тульской области (Россия) обучение специалистов на базах, в первую очередь, ГРУ. А затем эти учебные центры появились на оккупированной территории Донбасса. Этот вариант не сильно удачен по одной простой причине: нужно понимать, контингент в большинстве своем составляют те местные боевики, которые воюют в «первом и втором армейских корпусах» ДНР/ЛНР. То есть в своей массе это люмпен, деклассированные элементы, как раньше говорили. Люди, которые обладают довольно сомнительными морально-психологическими качествами, а тем более — деловыми.

Рассчитывать на то, что большая часть мужского населения Донбасса прослужила в свое время в украинской армии, поэтому имеет какие-то навыки обращения с вооружением, с военной техникой, не приходится, поскольку мы знаем, что фактически до аннексии Крыма и войны на Донбассе украинская армия просто деградировала. Вместо занятий боевой подготовкой солдаты подметали плац, красили заборы. Соответственно, люди, имеют военно-учетные специальности, но реально они не могут как-то эксплуатировать технику и использовать вооружение.

Что касается задач, которые ставит чисто в военном плане российское командование на Донбассе, мы видим усиление обороны в Новоазовском районе. Для нас это, как ни странно, наверное, самый горячий участок. Речь идет не о постоянных обстрелах, хотя Широкино мы слышим в сводках, Павлополь — направление под угрозой и так далее. Нам очень сложно мониторить ситуацию с переброской дополнительных сил и средств. Поскольку небольшое расстояние от фронта до государственной границы с Россией, то фактически оперативно-тактические тылы российских террористических войск из первого АК ДНР на тех участках вынесены уже на территорию России. Думаю, не только нам, но и украинской военной разведке тоже довольно сложно мониторить такие переброски в прифронтовой зоне Российской Федерации. Еще нужно учесть, что напротив Донбасса стоит российская дивизия, по факту мы видим там уже две армии. Идет постоянное перемещение войск. И идентифицировать — идет перемещение войск в процессе формирования этих новых российских соединений на границе, либо же это переброска войск, предназначенных для Донбасса — довольно-таки проблематично.

- То есть вы не можете сказать, что видите сигналы подготовки к наступлению?

— Когда я говорю, что на данный момент мы не видим серьезной переброски войск, которая бы свидетельствовала о том, что российское командование собирается проводить наступательные операции оперативно-тактического уровня, это не означает, что ситуация кардинально не изменится буквально за неделю. Они за очень сжатые сроки могут перебросить на это направление дополнительные силы и средства и проводить наступательные операции.

И еще. Когда мы говорим, что россияне пытаются постоянно наступать, мы должны еще понимать, что они до одури, дико боятся встречного или даже превентивного наступления ВСУ. Это не только истерика, которая раздувается в сепаратистских или российских СМИ устами различных чудо-экспертов типа того же Александра Ходаковского или Игоря Стрелкова-Гиркина… Как раз месседжи в прессе понятны, их цель — мобилизовать население Донбасса, попытаться вытащить еще ресурс, тех, кто пошел бы служить в эти оба армейских корпуса.

Мы видим и на практике, что на том же Новоазовском направлении еще год назад были оборудованы два полноценных укрепрайона, то есть районы обороны. Мы видим, что такие же районы обороны создаются в глубоком тылу, фактически, у боевиков — район Макеевки, туда, на Шахтерск, в Луганской области — южнее Стаханова. Это свидетельствует о том, что российско-террористические войска действительно боятся, что украинская армия двумя ударами их вынесет просто на территорию России. Новоазовский район сложно нам мониторить, но в то же время освобождать этот участок было бы наиболее просто. Если не вмешаются российские кадровые войска, вооруженные силы Российской Федерации.

- А почему просто? Потому что до границы — рукой подать?

— Да, небольшое расстояние. Они потому и цепляются, создают целые районы обороны как раз из-за того, что очень сильно боятся, что Вооруженные Силы Украины проведут такую операцию и на протяжении, думаю, 5-6 дней выйдут на границу Российской Федерации. Это я беру еще такой средний сценарий. В оптимистичном сценарии, учитывая небольшое расстояние до границы, все может быть намного быстрее.

На сегодня ситуация складывается такая, что как-то ее описать довольно проблематично. Есть несколько сценариев, и все их необходимо рассматривать. Мы понимаем, что какие бы наступательные планы ни строили в Кремле, в российском генштабе, российско-террористические войска не смогут провести никакой операции оперативно-тактического уровня без создания ядра в виде подразделения кадровых российских войск, то есть ВС РФ.

- То есть они ничего не смогут сделать, если не перейдут границу, как они сделали, скажем, во время Иловайска?

— Да. Если говорить о балансе сил, то ВСУ обладают, я бы сказал, избыточными силами, даже по тактическим нормативам — 1:3 обороняющихся против наступающей стороны. На стратегическом уровне соотношение может быть даже 1:1,5. Но, тем не менее, все равно по нормативам численное и техническое превосходство — за украинскими вооруженными силами. Соответственно, вопрос проведения с нашей стороны наступательной операции — это вопрос политической воли. Но мы понимаем, что фактически украинская власть сегодня является заложницей так называемого «минского процесса» и переговоров в рамках «нормандской четверки». И любые попытки провести силовую операцию вызовут крайне негативную реакцию, в первую очередь, у участников «нормандской четверки» — Германии и Франции. Опять-таки, из соображений, как на это отреагирует Путин. А Путин, понятно, будет реагировать далеко без воодушевления и восторга.

Что касается их стороны, то эти 36 тысяч человек, причем с крайне невысоким уровнем морально-психологического состояния и сомнительным уровнем профессиональной подготовки, не смогут проводить такие серьезные операции. Мы и сейчас видим их попытки выдвинуться куда-то вперед, оперируя группами численностью до взвода — ну, для масштабов конфликта это ничто.

Поэтому, чтобы ответить на вопрос, будет ли Россия проводить наступательные операции на Донбассе, необходимо мониторить границу, те участки, которые не контролирует Украина.

Во время Иловайска, Дебальцево мы видели, что как раз ударное ядро и составляют батальонные и ротные тактические группы российских войск, которые зашли, а после окончания операции были выведены на территорию России.

Все прекрасно помнят конец января-начало февраля этого года, события под Авдеевкой. По сути, эскалация конфликта шла по всей линии фронта, но Авдеевка просто оказалась в центре внимания, как эдакий эпицентр. Тогда мы зафиксировали ввод двух батальонных тактических групп россиян. Одну из них мы потеряли сразу, зафиксировали ее введение, но затем не поняли, куда она направляется. Проследили до Макеевки, как раз в сторону Донецка, ясиноватской развязки…

Проблема в том, что россияне очень высоко оценивают украинскую военную разведку, способности Главного управления разведки Министерства обороны Украины. Поэтому предпринимают все меры для того, чтобы запутать следы. Ту батальонную тактическую группу, которую мы зафиксировали (я уверен, что наша разведка тем более ее увидела) они перебрасывали в течение 2,5 суток небольшими партиями, по 2-3 машины, 2-3 единицы военной техники, вооружения. Это делалось для того, чтобы было непонятно, это просто идет какая-то плановая переброска какого-то взвода или роты, либо же что-то серьезнее. Мы идентифицировали, что это все-таки была российская батальонная тактическая группа.

Но две батальонные тактические группы — это очень мало для того, чтобы на каком-то участке фронта достигнуть такого превосходства в силах и средствах, чтобы проводить успешную операцию оперативно-тактического уровня.

- А если задача — покошмарить?

— Нет, я думаю, что тут задача даже не покошмарить стояла. Просто, увидев ожесточенное сопротивление Вооруженных Сил Украины, российское командование — прежде всего, командование территориальных войск Южного военного округа Российской Федерации, которое, по сути, и командует этими двумя корпусами, через них корпуса на Донбассе замыкаются на российский генеральный штаб — они дико испугались. Испугались, что украинская армия после отражения наступления боевиков в районе Донецка просто перейдет в контрнаступление — и тогда мало не покажется! И вот эти российские батальонные группы туда перебрасывали не для того, чтобы проводить наступательные операции, а для того, чтобы сдержать возможное наступление украинцев.

Как бы то ни было, после январских и февральских событий мы пока не видим серьезной переброски сил и средств с территории России. То, что идет, оно в основном идет для доукомплектования и на пополнение запасов. Это, прежде всего, касается боеприпасов и горюче-смазочных материалов.

Россияне очень долгое время пытались отказаться от системы снабжения с колес своих подразделений на Донбассе. Мы раньше наблюдали, что идет период эскалации, потом — затишье, завезли боеприпасы, крупную партию. Им после взятия Дебальцево стало просто это делать — уже была прямая железнодорожная связь с Донецком. Зашло несколько эшелонов — сразу начинается период эскалации. Отстреляли они все — обстрелы пошли на убыль. Сидят, ждут, пока им новую партию боеприпасов завезут…

Понятно, что воевать так никто не сможет. Поэтому россияне на протяжении 2016 года пытались создать места накопления материально-технических средств, в первую очередь, горюче-смазочных материалов и боеприпасов. Началось усиленное накопление этих материально-технических средств на складах, базах хранения. Однако, опять-таки, январь-февраль 2017 года показали, что схема была крайне бестолкова. Мы наблюдали, как буквально за 5 дней были полностью исчерпаны запасы 11-го полка, который воевал в Авдеевке против Вооруженных Сил Украины. Буквально за 5 дней у них закончились боеприпасы по самым ходовым номенклатурам, типам и калибрам — и они снова, как в 2014-2015 годах, стали ждать, пока завезут из России, для того, чтобы проводить обстрелы.

После этого российский генштаб дал указание полностью пересмотреть систему складирования боеприпасов. Причем они попали в довольно неприятную ситуацию. Во-первых, для того, чтобы резко нарастить поставки боеприпасов, им пришлось снимать часть неприкосновенного запаса со складов Южного военного округа Российской Федерации. Но мало того, что они завезли. Встал вопрос, как организовывать заново систему складов, поскольку старая, как я уже говорил, показала свою неэффективность.

При этом российское командование оказалось, как бы между двух огней. С одной стороны, понятно, что создание каких-то серьезных транспортных хабов, больших складов облегчает задачу — когда все потоки сходятся, оно накапливается, а потом, в случае необходимости, развозится на передок. Высоко оценивая украинскую разведку, в российском генштабе приняли решение ни в коем случае не создавать больших складов. И это решение было принято как раз после событий в Балаклее Харьковской области. По крайней мере, мы получили информацию об этом решении после того, как горели наши склады.

Было принято решение, с одной стороны, делать разветвленную систему, чтобы система логистики работала, система подвоза боеприпасов в первую линию, во вторую линию, но при этом, чтобы не создавались какие-то большие склады.

Вот они сейчас пытаются вырулить из этой ситуации: понемногу завозят из России боеприпасы и складируют на таких небольших складах. Но, насколько эта новая система эффективна, можно будет сказать только после, не дай Бог, эскалации на Донбассе. Когда им придется волей-неволей тестировать эту систему.

- Вы говорите о том, что основной задачей Кремля остается, скорее всего, с помощью боевых действий на Донбассе держать нас в напряжении или истощать экономически. А от планов по наступлению Путин уже отказался, как считаете? Например, от планов прорубить сухопутный коридор в Крым, о чем в свое время так много говорили? Не может ли тот факт, что Украина полностью перекрыла Крыму пресную воду, усилить такую угрозу?

— Если вы посмотрите мои комментарии того периода, когда в моду вошел тезис о пробитии сухопутного коридора в Крым — я всегда скептически относился к этой идее. Что значит «коридор в Крым»? Ну, хорошо, собрав все, что можно, пробивает, допустим, 1-й АК ДНР сухопутный коридор в Крым, взяв Мариуполь, что уже крайне сомнительно. Но, хорошо, берут они Мариуполь или обходят его и делают такой «коридор в Крым». Какой ширины должен быть коридор? 10, 20, 50 километров? Современные артиллерийские средства этот коридор будут простреливать насквозь. Скажите, будучи гражданкой РФ, вы поехали бы в отпуск в Крым через коридор, в который может в любую минуту шарахнуть 152-мм боеприпас? А с детьми поехали бы?.. Я думаю, это для очень больших экстремалов такие путешествия.

Опять-таки, пробили коридор — что мешает Вооруженным Силам Украины этот коридор прорывать по 10 раз в неделю? Как его оборонять? Какие нужно выдвинуть силы и средства в этот коридор для того, чтобы на каждом его километре создать глубоко эшелонированную систему обороны? А еще учитывая, как они боятся того, что ВСУ будут применять боевую авиацию — это кроме механизированных, мотострелковых, как они называют, танковых подразделений, нужно еще и средства ПВО выставлять!..

Я не знаю, как бы Россия осуществила такой вот проект по созданию сухопутного коридора. Для меня это покрыто мраком тайны. Ну, те, кто говорил об этом, очевидно, как-то предполагают, видят как-то или рисуют. Но я себе представить не могу.

Имеет смысл пробивать какой-то коридор — но я бы не назвал это коридором, это скорее обеспечение сухопутного соединения Крыма и территории Российской Федерации — только путем взятия Херсонской области. А мы еще в 2014 году, с началом аннексии Крыма и событий на Донбассе, говорили о том, что ключ к Крыму — это Херсонская область. Это и энергоснабжение. Сейчас они выкручиваются с помощью так называемых энергомостов, но их эффективность очень сомнительна. И это, прежде всего, пресная вода. Как бы там не обстояло дело со строительством Керченского моста, какие бы энергомосты они не прокладывали в Крым, нужно понимать, что сельскому хозяйству в Крыму уже настал большой «привет».

Более того, вы знаете, что один из наиболее успешных украинских диверсантов в Крыму — это господин [Дмитрий] Фирташ? Я бы ему лично дал какую-нибудь награду!

- Это за что?

— В Крыму истерика по поводу деятельности того же крымского «Титана» (частное акционерное общество, крупнейший производитель диоксида титана на территории Восточной Европы. Входит в Group DF бизнесмена Дмитрия Фирташа, — «Апостроф») зашкаливает уже, как минимум, 2 года, поскольку крымский «Титан» выкачивает грунтовые воды. При этом пресная вода с материка уже не поступает. А специфика грунтовых вод в Крыму такова, что они не восстанавливаются по щелчку пальцев. Вместо них заходит соленая вода. Соответственно, скоро все источники питьевой воды иссякнут.

- Как скоро?

— По-разному оценивают. Чаще всего говорят, что через 5-6, максимум через 10 лет пресной воды в Крыму не будет вообще. Как раз из-за деятельности промышленных предприятий и, в первую очередь, нашего великого украинского диверсанта. Которого у нас почему-то не любят.

То есть в этих условиях необходимо контролировать, как минимум, Херсонскую область для того, чтобы обеспечить нормальное не просто соединение с Россией, а существование полуострова. Соединение с Россией можно обеспечить через Керченский мост. Я к нему тоже скептически отношусь, но, допустим, они его построят, Бог с ним. В любом случае, это не обеспечение жизнедеятельности. Это обеспечение завоза какого-то количества товаров и какого-то количества туристов. Опять-таки, то же сельское хозяйство с помощью Керченского моста, ну, никак не поднять.

А вот здесь уже встает другой вопрос — о другой грани гибридной войны. То есть попутное раскачивание ситуации в других регионах Украины, прежде всего, юга Украины. Вариант «Бессарабской народной республики» (в Одесской области, — «Апостроф»), как мы знаем, накрылся медным тазом у боевиков, вернее, у российского руководства — и слава Богу. Но по Херсону ситуация не очень простая.

Мы на протяжении февраля-марта этого года мониторили очень плотно ситуацию в Херсонской области по всем направлениям — и выявили достаточно большое количество очагов напряжения. По ряду причин я не могу рассказывать о ситуации именно в плане обороны. Но я уверен, необходимо сейчас просто форсировать перемещение, передислокацию нашей механизированной бригады из Кировограда — то, о чем говорит военное украинское руководство. И я министру обороны лично сказал, что я как депутат готов заручаться поддержкой других депутатов и создам ударную группу, если нужна поддержка законодательного органа, для того, чтобы решать эти вопросы. Поскольку фактически один батальон ВСУ на всю Херсонскую область — при том, что там находится административная граница с Крымом, при том, что Херсонская область имеет огромное стратегическое значение именно как ключ к Крыму — это не просто мало. Это, по-моему, преступление — держать там такую мизерную численность войск!

По Национальной гвардии ситуация немного лучше, но тоже очень далека от совершенства. Там нужно наращивать наши усилия по всем направлениям, что касается сектора национальной безопасности и обороны. Здесь, я считаю, в том числе, и моя ответственность, и ответственность нашего комитета Верховной Рады по вопросам национальной безопасности и обороны.

- Я надеюсь, что вас услышали…

— Я тоже на это надеюсь. По результатам мониторинга мы составили докладные, аналитические записки, которые переданы мною, в том числе, и руководству комитета, и в другие государственные структуры, которые имеют к этому отношение.

Радует хотя бы, что вопрос по контрольным пунктам въезда-выезда (КПВВ) в Херсонской области попал в сферу внимания Кабмина. Меня лично это очень радует. Знаю, что, когда там в марте этого года побывал кабминовский десант, по вопросу КПВВ были нарезаны задачи. И эти задачи выполняются. Это — крупинка из того вала проблем, которые необходимо решить.