Скоро к нам в Сербию прибудут российские МиГи, но прежде мы получим российские танки и разведывательно-дозорные машины. Обсуждается также предложение провести «Турецкий поток» через Болгарию в Сербию, а это огромная возможность для развития нашей страны.
Диалог с Приштиной выходит на президентский уровень, и мы инициируем обсуждение изменений в конституции. Одна из основных стратегических целей Сербии и ее правительства, которое является не проамериканским и не пророссийским, а сербским, заключается в увеличении рождаемости в стране.
Обо всем этом президент Сербии Александр Вучич рассказал «Спутнику» в эксклюзивном интервью, которое стало первым после торжественной инаугурации во дворце «Сербия».
— Спутник: Для начала прокомментируйте нам последнюю новость: будет ли в Сербию проведен какой-нибудь газопровод с востока? Какие у нас в этом смысле есть шансы, учитывая, что из-за Европейского Союза был закрыт проект «Южный поток»?
— Александр Вучич: Для нас ключевое значение имеет новый договор, о котором мы беседовали с Алексеем Миллером. На эту тему я также разговаривал с Бойко Борисовым. Россияне строят «Турецкий поток», который у турецко-болгарской границы повернет к Стамбулу и крупнейшим турецким городам. Раньше была идея проложить трубопровод дальше через Турцию, Грецию, Македонию и Сербию. Сегодня существует еще более реалистичная идея превратить Болгарию в европейский центр по приему газа с разных направлений. Речь идет преимущественно о российском газе. Болгары нашли очень мудрое решение и, как я думаю, заручились поддержкой Германии. Когда будет создан этот центр (где-то межу Бургасом и Варной), газ из него будет направляться в Софию и далее в Сербию.
— Какие у нас в таком случае перспективы?
— От границы с Болгарией мы должны построить продолжение газопровода и сделать это самостоятельно либо, например, с помощью России, что было бы проще. То есть на границе мы будем принимать 9,8 миллиардов кубометров газа. Мы транзитная страна, и от нас пойдут ветки в Республику Сербскую, Боснию и Герцеговину, Приштину, Хорватию. Мы будем взимать транзитный сбор. Любой газопровод через территорию Сербии нам выгоден, но этот вариант — лучший. Он открывает большие возможности для развития нашей страны, экономики и промышленности. Мы бы создали целую сеть газопроводов.
— А что если под давлением Запада проект остановится?
— Мы готовы получать самый дешевый и самый качественный газ от кого угодно. На протяжении пяти лет нам говорили о дешевом газе из Крка и из других мест, но он обошелся бы нам в два раза дороже. Будь он из Александруполиса или Латвии, он, вероятно, был бы дешевле, но получать оттуда мы его не можем. И, таким образом, по прошествии пяти лет мы вернулись на исходную. Мы не будем покупать газ в два раза дороже. А новый проект — достаточно только капли удачи — позволит нам зарабатывать от 100 до 150 миллионов евро в год.
Что нового в президентской резиденции Андричев Венац
— Хорошо. А что изменилось в Вашей жизни с тех пор, как Вы стали президентом Сербии?
— Посмотрите, сегодня воскресенье, а мы работаем. В понедельник я лечу в Брюссель на неформальные переговоры с албанской стороной и сегодня буду к ним готовиться. Это всегда непростой диалог, но во всех вопросах и всех мелких аспектах мы должны продвинуться вперед. Подобный подход необходим для того, чтобы мы всегда знали, чего хотят в Приштине, и как нам отстаивать наши интересы.
— Когда Вы были премьером, все было так же, а что появилось нового?
— У меня намного меньше рутинных проблем и встреч, касающихся забастовок и разного рода требований. Нынешняя должность позволяет мне заниматься стратегическими вопросами, важными для будущего Сербии. К сожалению, из-за разного рода пожеланий и факторов я по-прежнему являюсь председателем крупнейшей партии, поэтому ко мне ежедневно обращаются люди. Некоторых встреч можно избежать, других — нет.
— Значит ли это, что Вы хотите как можно меньше быть на публике?
— Я бы не хотел угождать соперникам разговорами о том, что буду работать меньше, буду лениться, и тем самым осчастливлю их. Я буду работать усердно, буду работоспособным, буду брать на себя тяжелую работу и принимать ответственные решения. Так что оппонентам придется придумать другой способ, чтобы меня одолеть. Надеяться на мою леность или бездеятельность не стоит.
— Разве кто-то критикует Ваше усердие?
— Вспомните, как нас критиковали из-за одного только Брюссельского соглашения, и теперь мы требуем его выполнения, а албанская сторона его не выполняет. Меня резко критиковали за Трудовое право и меры фискальной консолидации, хотя они сделали возможными наши успехи в прошлом и текущем году. Всего у четырех стран ЕС соотношение доходов и расходов в бюджете лучше, чем у Сербии. Государственные финансы находятся под контролем, однако для этого были необходимы суровые меры и трудные решения.
Кто хуже Харадиная
— Вернемся к очередным переговорам в Брюсселе. О чем Вы будете разговаривать с Тачи, если Приштина отказывается создавать Объединение сербских общин?
— Мне всегда трудно даже думать об этих переговорах, но я не жалуюсь. Уверен, что и Тачи неприятно со мной встречаться. На этот раз у нас не будет четко обозначенных тем, и мы поговорим о том, какими видим Косово и Метохию через год, пять, десять или пятнадцать лет. Важно продолжить диалог, потому что так снижается напряженность. Ничто не должно угрожать Северному Косово, но диалог необходим, прежде всего, для нашего народа в Центральном Косово — для его существования и безопасности. Сербы там, в общем-то, брошены на произвол судьбы, потому что у нас нет ни полицейской, ни военной, ни какой-либо другой защиты для них.
— Но на что нам надеяться на этих переговорах, если Приштина не выполняет договоренностей?
— Мы, как всегда, занимаем ясную, открытую и честную позицию, вписывающуюся в те границы, которые обусловлены нашими государственными интересами. В последнее время албанцы стали вести себя по-другому. Теперь они называют все своими внутренними проблемами и навязывают тезис о том, что переговоры с Белградом им не нужны. Они заявляют: «Это дело Косово, и мы независимое государство». Мы ответили: «Хорошо, если так, то не вступайте в переговоры», — чтобы посмотреть, как они сами справятся. И тогда они поняли, что так у них ничего не получится.
— Перейдут ли переговоры между Белградом и Приштиной на президентский уровень официально, как о том сообщается?
— Думаю, так и будет. Ведь если сербы из Косово и Метохии вынуждены сотрудничать и вести переговоры со всеми, даже с Харадинаем, то вряд ли кто-то может заставить Белград с восторгом сесть за стол переговоров с тем, кого мы преследуем, чтобы арестовать за самые тяжкие преступления.
— А что если Харадинай станет премьером Косово? Примет ли его Запад?
— От представителей Запада я несколько раз слышал, что для них это была бы неприятная ситуация, но, тем не менее, они будут работать со всеми, кого выберут албанцы. Сербам придется смириться с этим фактом, но Белград просто не может позитивно воспринимать ни Харадиная, ни Курти. Я не вижу разницы между ними, кроме той, что один уже отличился в борьбе против сербов, а второй еще нет, но, возможно, когда-нибудь он превзойдет самого Харадиная. В любом случае, это сложный процесс, но лучше разговаривать, чем отказаться от диалога.
— Не кажется ли Вам, что сербы в Косово — заложники, и чтобы их защитить, мы соглашаемся даже на то, чего не хотим, но еще хуже было бы, если бы мы не согласились на предложенное?
— Как ни трактуй, это так. Дело в том, что этими фактами легко манипулировать. Но что бы ты ни сделал, появится кто-нибудь из центра Белграда и скажет, что так поступать неразумно. А когда спрашиваешь его, не хочет ли он побывать в Доне Гуштерице, Углярах, Велике-Хоче, то он туда ни ногой. Они не знают, где эти места, но знают, как поучать нас каждый день.
— О чем Вы думали, когда заявили о начале диалога о Косово внутри Сербии? Премьер-министр Брнабич упомянула в разговоре со «Спутником» диалог о НАТО…
— Что касается НАТО, то тут все ясно: Сербия останется нейтральной. С другой стороны, я считаю, что важен внутренний диалог обо всех стратегических вопросах, и к ним, разумеется, относится Косово. На консультациях перед формированием правительства меня спрашивали представители партии ДСС и радикалы, с одной стороны, и Чанак и Чедомир Йованович, с другой, что я подразумеваю под этим диалогом. Я сказал им, что для общества важно, чтобы мы ничего не утаивали и не оперировали заранее подготовленными ответами. Важно знать, что нужно делать, осознавать всю тяжесть ситуации в Косово и Метохии, знать, сколько там сербов, и что мы можем сделать для них. Важно понимать, что реально, а что нет. А если кто-то будет на каждое мое слово отвечать, что оно противоречит его представлениям об идеальной Сербии, то пусть лучше молчит. Потому что только в монастыри и церкви в Косово и Метохии Сербия вложила больше, чем все остальные за последние 30-40 лет. Это знают и в Сербской церкви.
— Когда Вы говорите о «реальной ситуации в Косово», многие могут подумать, что Вы готовы принять, что де-факто Косово не Сербия?
— Я не говорил этого. Я, будучи президентом республики, принес присягу, положив правую руку на Конституцию Сербии и произнеся слова о Косово и Метохии. Однако это не значит, что я не готов увидеть, что на самом деле происходит в Косово. Я спрашиваю всех политических героев, которые меня упрекают, почему в 2008 году они не вмешались, когда Косово незаконно провозгласило независимость. Почему тогда они не решили проблему по-своему, если они такие храбрецы. Почему они никчемны? Потому что требуют этого сейчас.
— Оппозиция существует для того, чтобы власть была лучше…
— Да, было бы хорошо, если бы они на самом деле делали так, чтобы власть, а с ней и Сербия становилась лучше. Но я боюсь, что кое-кто не радуется успехам страны, а с восторгом ждет, когда станет хуже, чтобы воспользоваться случаем. Я не понимаю иррациональных позиций в политике. Или мы хотим, чтобы наши дети жили в стране, где рост достигает трех, четырех или пяти процентов, или мы хотим врать себе, что в Штимле все поют песни Боре Чорбе и ходят в сербскую церковь. Только в Штимле сербов нет.
Что будет с преамбулой
— Вы анонсировали обсуждение изменений в конституции, а новый министр Бранко Ружич упомянул о возможных изменениях в преамбуле… Они запланированы в той части преамбулы, где речь идет о Косово и Метохии?
— Когда я говорил о диалоге по поводу изменений в конституции, я не имел в виду преамбулу. Сейчас я могу вам сказать, что нам будет трудно достичь консенсуса в вопросе о конституционных изменениях, но я хочу начать обсуждение. У нас две трети в парламенте, так что дело не в голосах. Но я, как президент, не хочу менять конституцию без согласия широких масс. Конституцию не принимают силой, чтобы она просуществовала всего год, два или пять лет. Этот документ должен действовать в течение 50 или ста лет. Крайне важно, чтобы мы все к этому именно так и подходили. То есть я предложил открыть в Сербии диалог и понял, что мало кто хочет по-настоящему что-то обсуждать. Некоторые думают, что за одну ночь им удастся прийти к власти без раздумий о Сербии, а только благодаря кличу: «Против Вучича-диктатора!» — который все подхватят.
— Насколько я поняла, диалога о вступлении в НАТО не ведется?
— Здесь все определенно: Сербия сохранит военный нейтралитет. Мы поддерживаем корректные отношения и с НАТО, и с ОДКБ. Так будет и впредь, и никто не будет нам диктовать, у кого нам покупать оружие. Я заявил об этом откровенно и публично.
— Почему соседи не поддержали Вашу идею о создании регионального экономического союза?
— В Дубровнике я сказал: «Не хотите — не надо». Но у Сербии есть около двух миллиардов прямых иностранных инвестиций, а у остальных стран региона они не превышают 400 миллионов. Это касается и Черногории, и Македонии, и Албании. Если мы объединимся, сравняем налоговые ставки, отменим пошлины, привлечем субсидии, то получится рынок с 20 миллионами человек.
— Нечто вроде Югославии?
— Да, но речи о политическом союзе, как в Югославии, не идет. Каждая страна независима и суверенна.
— Как Содружество Независимых Государств…
— Мы сразу стали бы чрезвычайно привлекательны, в том числе, для инвесторов. Нам было бы проще экспортировать продукцию, и нас воспринимали бы как более сильную и крепкую единицу.
— Что же тогда не нравится нашим соседям?
— Я не услышал ни одного аргумента против, и эта идея даже в ЕС понравилась. Поэтому я понял, что против выступает какая-то третья сторона, в связи с чем и воспротивились представители соседних стран. Поэтому я предложил все забыть, как будто я ничего не предлагал.
— То есть на первом месте стоят не экономические аргументы. Ваши беседы в Дубровнике — это хорошо, но после них Сараево не расследует, кто хотел убить Вас в Сребренице, а Черногория заявляет, что может вступить в войну против Сербии. С дипломатической точки зрения, возможно, разумно, что Вы промолчали, но все это страшные вещи…
— Точнее сказать, я не ответил на все это оскорблениями, но я сказал самое важное. И я повторю. Ни НАТО, ни черногорцы не нападут на Сербию ни в Косово и Метохии, ни где бы то ни было еще. Это ясное и честное заявление. По-моему, официальный представитель Черногории Бошкович пригласил Вулина, чтобы пояснить: эта фраза была вырвана из контекста, или что-то в этом роде. Разумеется, то, что произошло с сербами в 90-х, не повторится, и я заявил об этом в Ясеноваце и повторяю везде. Я заявляю об этом как верховный главнокомандующий. Мы ни на кого не будем нападать, но также не позволим изгонять и убивать наш народ.
С чем приедет Шойгу
— Рогозин нам сказал, что Вы сообщите, когда прибудут МиГи из России.
— Я думаю, очень скоро. Я также полагаю, что через несколько дней и недель Сербия будет в большей безопасности, чем сейчас. Если оценивать оборонную промышленность, мы отстали в развитии на 20-30 лет и от Запада, и от российской механики и электроники. Мы пытаемся восполнить этот пробел, и завод, который я открыл в субботу в Узичах — это первое предприятие с высоким технологическим уровнем. Мы еще не можем выпускать военные автомобили с независимой подвеской и приводом на четыре колеса. А это важно для маневренности военной техники. Речь об автомобилях вроде КамАЗа. Если бы их производители захотели открыть завод здесь, мы бы предоставили такую возможность и оплатили бы все необходимое.
— Предпринимаете ли Вы попытки их привлечь?
— Предпринимаем. Я делал это уже несколько раз.
— Планируется ли открыть предприятие по ремонту вертолетов?
— Да, мы над этим работаем.
— Сергей Шойгу, как сообщается, вскоре посетит Белград…
— Мы ожидаем приезд министра Шойгу в ближайшее время, как и доставку танков и разведывательных машин. Для нас они имеют большое значение. Хотя некоторые профаны вопрошали: «Зачем они нам?» Они нам нужны, ведь это огромная защита. Они в значительной мере меняют положение нашей страны. Мгновенно возрастает наша обороноспособность.
— Значит, в 1999 году нашу оборонную систему разрушали целенаправленно…
— Именно так. Сегодня у нас есть три или четыре истребителя МиГ-29, а в ближнем бою лучше самолета нет. Когда мы добавим ко всему радиолокационные системы и средства ПВО, граждане смогут чувствовать себя в безопасности. Что касается оборонной промышленности, то, к сожалению, война идет повсюду, и в ближайшие 20 лет мы сможем продать все, что произведем.
— Как Вы оцениваете международную турбулентность, и где в этом мире место Сербии?
— Сейчас сложился многополярный мир. Есть четыре мощные силы: США, Китай, Россия и ЕС с Германией во главе. Мы ищем возможности обеспечить самые разные интересы в разных частях мира. На самом деле державы сталкиваются в политической, военной и экономической плоскости, и опосредованные конфликты случаются каждый день. В подобных условиях мы должны проводить мудрую политику и беречь себя. Идущие слоны приминают траву.
— Мы собираемся обезопасить себя так же, как Тито, который выбрал политику неприсоединения?
— Мы будем сохранять военный нейтралитет и независимость. Это непросто. Борьба ведется каждый день. Но правительства до нас направляли повестку дня на согласование в посольства, а потом по телефону ее утверждали. Теперь послы в Сербии не правят.
— Хотите ли Вы, как президент, всегда быть в курсе принятых правительством решений?
— Из соображений стратегической безопасности я буду осведомляться об этом, но не каждый день. Вдруг кто-то решит положить конец демократии в Сербии. Я председатель крупнейшей партии в Скупщине, которая утвердила правительство. Надеюсь, никто не думает, что может отнять у нас, как у партии, которая победила на выборах, право принимать важные для страны решения.
Разница между Скоттом и Чепуриным
— Некоторые с осуждением утверждают, что из-за премьера правительство является проамериканским. Другие говорят, что из-за некоторых министров оно пророссийское. Так какое же оно?
— У нас сербское правительство. У граждан есть президент, который по национальности серб (хотя это не самое важное) и который действует в интересах Сербии. Сначала возмутились одни из-за состава правительства, потом другие — из-за определенных министров. Это доказывает, что у нас сербское правительство, которое будет работать в интересах Сербии.
— Не ощущаете ли Вы прямого давления извне, когда посол Скотт заявляет, что Россия в Сербии оказывает «негативное влияние»? Он и Вам это говорит, или речь идет только об «игре на публику»? Слышали ли Вы от кого-нибудь из России нечто вроде: «Дадич должен стать премьером»?
— Выслушивать подобные требования мне не случалось. Скотт такого тоже не говорил. Мы ему ясно сказали, что не видим никакого негативного влияния России. Мы всем говорим, что поддерживаем корректные отношения с российскими, американскими и европейскими партнерами. Начни я рассказывать, какое давление на меня оказывается, мне пришлось бы уйти на пенсию, а я еще молод для нее. Правда, у меня остались заметки о брюссельских переговорах, и в будущем, возможно, я их опубликую. Успех у читателей обеспечен: трудно поверить, какими были переговоры о Косово, Сребренице и других вопросах.
— Говорил ли Вам посол России Чепурин, что Америка пользуется в Сербии огромным влиянием?
— Нет, Чепурин мне этого не говорил.
— Мне приятно это слышать. Я бы хотела поговорить о России. Во-первых, недавно в одной газете прошла кампания против НИСа. Авторы доказывали, основываясь на словах анонимных собеседников, что природная рента низкая и постоянно сокращается, а Вы, как и правительство, не реагируете на это.
— В Сербии свободная печать, и я не хотел бы комментировать газетные статьи. Мы и Газпром — партнеры, и большое значение имеет новый договор о хранилище. Природная рента низкая, но мы уже подписали договор, и жаловаться нам некому.
— Мы также подписали договор об ускоренной разработке нефтяных месторождений, что, якобы, наносит нам ущерб?
— Значительная часть нефти уже добыта, и именно этим объясняются прибыли первых лет. Однако теперь НИС и Газпром переориентируются, предстоит глубокая трансформация, и это хорошо.
— Создается впечатление, что НИС опустошил наши месторождения…
— Как будто мы этого не сделали бы… Не все было абсолютно идеально, но сейчас ситуация меняется к лучшему. Я разговаривал с Кириллом Тюрденевым, и он понимает, как развивать НИС. Он отличный профессионал, а результаты его работы превзойдут ожидания. НИС — одна из компаний, обеспечивающих бюджету крупные поступления. Газпром тоже имеет для нас большое значение, как и хранилище для 750 миллионов кубометров газа. Строительство скоро начнется. Полгода мы сумеем продержаться без газа.
Сходство между Трампом и мной
— Как будет решаться проблема со статусом Гуманитарного центра в Нише? Этот вопрос долго затягивался, но премьер заявила «Спутнику», что теперь это один из приоритетов…
— Мы в непростой ситуации.
— Что это значит?
— Трудно говорить об этом. Но всем известно, что мы в непростой ситуации. Правительство примет решение по этому вопросу.
— Неужели это действительно настолько тяжелое бремя?
— Вы серьезно меня спрашиваете?!
— Да. Я знаю, но я хочу, чтобы и люди это услышали.
— Да, это тяжелое бремя. Что бы правительство ни предприняло, его или сочтут нечестным и непорядочным, или будут последствия иного рода.
— Как Вы оцениваете результаты соцопросов, согласно которым молодые сербы против ЕС?
— Это очевидная тенденция, которая меня не удивляет. Сербия хочет в ЕС, но не хочет вводить санкции против России и вонзать ей нож в спину. Мой сын Данило говорит мне: «Ну тебя и твой ЕС». Я отвечаю, что пусть подождет лет 15, и тогда он поймет и эту политику, и отношение к России. Вступление в ЕС в большей степени не зависит от нас самих. От нас зависит лишь небольшая часть. От нас требовали назначить омбудсмена, хотя у многих в ЕС его нет, и было известно, что в Сербии эту должность занимает политическая фигура. Многие члены ЕС вообще не признают национальные меньшинства, а нас при этом за отношение к нацменьшинствам критикуют… Нас упрекают из-за ситуации в медиа-сфере. А ведь СМИ одной страны ежедневно ведут кампанию против президента!
— В Америке?
— Именно. Трамп и я находимся в одинаковом положении. СМИ целыми днями нас обсуждают. The New York Times и CNN делают с ним то же, что и со мной.
— The New York Times и CNN делают такое с Вами?
— Нет, но принцип тот же.
— Каковы вкратце Ваши стратегические цели?
— В политике необходима стабильность и безопасность региона. В экономике необходимо продолжать укреплять экономику и расти. В-третьих, мы сократим отрицательный естественный прирост, поскольку это необходимо для будущего. В первом квартале текущего года родилось почти на полторы тысячи больше детей, чем в 2016 году. В 2011 и 2012 годах мы ежегодно теряли около 47 тысяч граждан. Сейчас мы держимся на уровне около 31 тысячи в год и хотим сократить этот показатель до 18-22 тысяч человек в год.
— Вы планируете какое-то финансовое стимулирование?
— Сейчас проблема не в этом: демографическая политика связана не только с финансовыми вопросами. В районах, где проживают самые бедные граждане, мы отмечаем самую высокую рождаемость. А в Белграде самые богатые районы еще и самые «старые»: Стари град, Врачар и Савски венац — там рождаемость минимальная. То есть мы должны стратегически повлиять на некоторые другие вещи. Мы привлечем специалистов из разных стран и предпримем те меры, которые они практикуют, чтобы добиться не одноразового улучшения, а долгосрочной позитивной тенденции. Самое простое — прибегнуть к деньгам, но я боюсь, что дело в факторе эгоизма, в том, что люди все меньше думают о будущем, а все больше — о себе.
— Это общемировая тенденция, но важно, чтобы родители были уверены, что их дети останутся здесь, а не уедут куда-нибудь за тридевять земель…
— Конечно. Я думаю, что наш отрицательный естественный прирост сокращается как раз потому, что растет эта уверенность.
— Как дела у Вашего малыша — сына Вукана?
— У Вукана все хорошо. Он развивается. У него случаются колики, и я обычно говорю, что он успокаивается, когда я беру его на руки, но делаю это не так часто. Я горжусь своими детьми (и Милицей, и Данилой). Милица ходит в русскую школу. Дочерью я горжусь особенно: у нее не бывает четверок. Она многого добьется, ведь она во всем успешнее меня.
