Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Царь родился

Пока мир отмечает столетие Октябрьской революции, Россия снова находится под властью царя

© РИА Новости Алексей Никольский / Перейти в фотобанкПрезидент РФ Владимир Путин во время встречи с высшими офицерами в Кремле. 26 октября 2017
Президент РФ Владимир Путин во время встречи с высшими офицерами в Кремле. 26 октября 2017
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Через 17 лет после того, как Владимир Путин впервые стал президентом, его власть в России сильна как никогда. Запад, который по-прежнему воспринимает Россию как постсоветское государство, иногда считает его самым сильным лидером страны со времен Сталина. И российские либеральные реформаторы, и консерваторы-традиционалисты говорят о Владимире Путине как о царе XXI века.

Спустя 17 лет после того, как Владимир Путин впервые стал президентом, его власть в России сильна как никогда. Запад, который по-прежнему воспринимает Россию как постсоветское государство, иногда считает его самым сильным лидером страны со времен Сталина. Россияне все чаще заглядывают в историческое прошлое. И российские либеральные реформаторы, и консерваторы-традиционалисты говорят о Владимире Путине как о царе XXI века.


Владимир Путин заслужил этот титул — он освободил свою страну от того, что многие россияне считают хаосом 1990-х годов, а также добившись того, чтобы в мире с ней снова считались. Однако по мере приближения столетней годовщины Октябрьской революции возникает неприятная мысль о том, что, как у всех царей, у Путина есть свои слабости.


Хотя Путина и беспокоят «цветные» революции, захлестнувшие постсоветское пространство, более серьезная угроза состоит не в массовом восстании и уж тем более — не в возрождении большевизма. Угроза заключается в том, что с весны 2018 года, когда Путин займет президентское кресло на свой последний (в соответствии с конституцией) шестилетний срок после выборов, на которых он, безусловно, победит, начнутся рассуждения о том, что будет дальше. И будет усиливаться страх, что царь Владимир оставит после себя беспорядки, массовые волнения и потрясения — как это было и с другими российскими правителями.


Жесткое правление


Владимир Путин — далеко не единственный в мире единовластный правитель. За последние 15 лет система персонализированного авторитарного правления получила распространение во всем мире, и зачастую — как в случае с Владимиром Путиным — она построена на хрупкой основе управляемой демократии, устроенной по принципу «победитель получает все». Эта система стала отповедью либеральному триумфализму, который последовал за крахом Советского Союза. Такие лидеры, как Реджеп Тайип Эрдоган (Recep Tayyip Erdogan) в Турции (см. статью), покойный Уго Чавес (Hugo Chávez) в Венесуэле и даже Нарендра Моди (Narendra Modi), премьер-министр Индии, вели и ведут себя так, будто они пользуются особыми полномочиями, полученными непосредственно в результате народного волеизъявления. В Китае Си Цзиньпин (Xi Jinping) на этой неделе формально закрепил за собой абсолютный контроль над коммунистической партией (см. статью).

 


Путинский стиль авторитарного правления стал чем-то совершенно новым. Он вызывает в памяти историю Российской империи, представляя собой яркую иллюстрацию того, как работает эта «машина» власти и как она может сойти с верного пути.


Как царь Владимир Путин находится на вершине властной пирамиды. С тех пор как в 2001 году он выступил против олигархов, взяв под контроль сначала СМИ, а затем и нефтегазовые гиганты, доступ к власти и деньгам полностью осуществляется через него. Сегодня бояре служат ему, точно так же, как те, кто ниже по званию, служат этим боярам — и так далее вниз по вертикали. Он облекает власть в правовую форму, но все знают, что прокуроры и суды подчиняются ему. Его рейтинг одобрения составляет более 80% отчасти потому, что он убедил россиян в том, что (как говорит один его помощник) «нет Путина — нет и России».


Как царь он также столкнулся с вопросом, который мучил российских правителей со времен Петра Великого — и который остро встал перед Александром III и Николаем II накануне революции. Должна ли Россия модернизироваться, следуя по западному пути к гражданским правам и представительному правительству, или же она должна попытаться запереться в стабильности и держаться подальше от них? Думая об этом, Путин решил доверить экономику либералам-технократам, а политику — бывшим сотрудникам КГБ. Как следствие — в экономике доминирует политика, и Россия за это расплачивается. Однако, несмотря на хорошую организацию в период действия санкций и девальвации рубля, экономика по-прежнему слишком зависит от природных ресурсов. Она может обеспечить годовой рост ВВП лишь на уровне около 2%, что гораздо меньше, чем в период с 2000 по 2008 годы, когда за счет нефти рост ВВП достигал 5%-10%. Со временем это поумерит амбиции России.


И как царь Путин поддерживает свою власть путем репрессий и военных конфликтов. Внутри страны во имя стабильности, традиций и православной религии он подавляет политическую оппозицию и социал-либералов, в том числе феминисток, НПО и геев. Его действиям за рубежом — аннексии Крыма и военным кампаниям в Сирии и на Украине — придают глянец в вечерних новостях подконтрольные ему триумфаторские СМИ. Возмущение Запада его действиями (сколь оправданным это возмущение ни было бы) показало россиянам, что после унижений 1990-х годов Путин вновь доказал и продемонстрировал силу их страны.


Что означает для мира этот постмодернистский царь? Один из уроков касается российской угрозы. После вмешательства России на Украине Запад обеспокоен российским реваншизмом в других странах — особенно в странах Балтии. Но Путин не может позволить себе большого количества человеческих жертв, не утратив при этом легитимности, как это произошло с Николаем II во время русско-японской войны 1904-1905 годов и Первой мировой войны. Поскольку сегодняшний царь знает историю, за границей он, скорее всего, будет оппортунистом — действовать по обстоятельствам, прагматично и бесконфликтно. Он не будет рисковать и вступать в реальную конфронтацию, скорее, это будет видимость войны — бой с тенью. Внутри же страны ситуация совершенно другая. За все время пребывания у власти Путин особой склонности к жестким репрессиям не проявлял. Но история ужасных страданий России говорит о том, что, хотя атмосфера страха и растерянности подрывает легитимность правителя, массовые репрессии могут ее укрепить — по крайней мере, на какое-то время. Так что россиянам по-прежнему есть чего опасаться.


Детище России-матери


Другой урок — связан с преемственностью. Октябрьская революция — это лишь самый экстремальный случай перехода власти от правителя к правителю во времена смуты и потрясений из недавнего прошлого России. Владимир Путин не может передать власть по наследству родственникам или кому-то из аппарата коммунистической партии. Возможно, он назначит преемника. Но на эту роль ему был бы нужен человек достаточно слабый, чтобы им можно было бы управлять, но достаточно сильный, чтобы «нейтрализовать» соперников — такое сочетание качеств практически нереально. Возможно, он попытается цепляться за власть, как это тайно делал Дэн Сяопин (Deng Xiaoping) в качестве почетного президента китайской ассоциации игроков в бридж. И как, наверное, это собирается открыто делать Си Цзиньпин, демонстративно не назвав преемника после состоявшегося на этой неделе съезда партии. Но даже если бы Владимир Путин стал «серым кардиналом», действующим за кулисами Федерации дзюдо России, это лишь отсрочило бы этот роковой момент. В отсутствии по-настоящему демократического механизма законной передачи власти новому лидеру, следующий правитель, скорее всего, появится в результате борьбы за власть, которая может стать началом распада России на части. В государстве, обладающем ядерным оружием, это настораживает.


Чем сильнее сегодня Путин, тем труднее ему будет обеспечить передачу власти. Поскольку мир пытается мириться с этим парадоксом, ему следует помнить, что ничто не вечно. Сто лет назад большевистская революция считалась подтверждением детерминизма Маркса. На деле же оказалось, что нет ничего до конца определенного, что ни в чем нельзя быть полностью уверенным и что у истории — своя трагическая ирония.