Собственная футбольная и хоккейная сборные, своя государственная символика, молодое поколение, учившееся в белорусских школах, обогащающиеся за счет государства политические и предпринимательские элиты, собственный бюрократический класс — все это теоретически должно было способствовать отдалению Белоруссии от России на общественном уровне. Каждый следующий год независимого существования должен был укреплять ее самобытность и национальные основы государства, создавая противовес для политической, экономической и военной зависимости от Москвы. Этот механизм доказал свою эффективность на Украине перед лицом российской агрессии и не позволил войне выйти за пределы Крыма и части Донбасса. Может ли он сработать в Белоруссии, где основы независимости остаются более шаткими, а зависимость от России — гораздо более сильной? Насколько прочна белорусская государственность? Станет ли конец правления Лукашенко концом существования независимой Белоруссии?
Язык хорош только для хипстеров
Лукашенко пришел к власти в третий год существования независимого белорусского государства. На протяжении 24 лет диктаторского правления он располагал всеми инструментами формирования национального самосознания и государственной идеологии. Начало его президентства ознаменовалось борьбой с исторической национальной символикой и отходом от курса предшественников, которые старались повысить значение белорусского языка, игравшего в русифицированной стране малозначительную роль. Лукашенко сделал ставку на синтез (нео)советской идеологии и колхозной местечковости, он говорил, что «белорусы — это русские, только со знаком качества». Ему мешало даже то, что главный проспект города носил имя Франциска Скорины — белорусского первопечатника.
Можно, конечно, сказать, что он уловил настроения потерянного советизированного общества, что позволило ему придти к власти и сосредоточить ее в своих руках. В действительности Лукашенко оказался, однако, заложником того, что обрисовал себе слишком узкие горизонты. Он сохранял неоднозначное отношение к теме белорусской самобытности даже после того, как окончательно расправился с патриотической оппозицией, а одновременно понял, что русофильские заявления не помогут ему возглавить союзное российско-белорусское государство. С каждым годом он все жестче торговался с Москвой за кредиты, сырье и доступ к российскому рынку сбыта, но тем не менее продолжал считать свою страну частью «русского мира», будто бы не понимая очевидной истины, которая заключается в том, что независимость Белоруссии — это независимость от России. Лукашенко защищал независимость лишь для того, чтобы не превратиться в руководителя российской губернии, и не дал своей стране национальной идеи, выходящей за рамки лейтмотива его правления — «государство — это я».
Новая политика принесла очень мало ощутимых эффектов. Белорусский язык стал чаще звучать в рекламе, превратившись в инструмент маркетинга, а также обрел популярность в альтернативных или «хипстерских» кругах, оставшись на обочине культурного мейнстрима. Кроме того, можно заметить, что милиция теперь чуть менее жестко борется с появлением исторического бело-красного флага в общественном пространстве. Однако в Белоруссии продолжают чествовать русских царей и советских чекистов, оставляя интеллигенции, ищущей белорусские корни в наследии Полоцкого княжества или Великого княжества Литовского, лишь узкое поле деятельности.
Что самое важное, в сфере образования (в том числе в вузах) продолжает безраздельно царствовать русский язык. Пока нет никаких намеков на то, что власть решит изменить положение дел. Белорусы охотно смотрят российские телеканалы, а, значит, подвергаются воздействию российской культуры и идеологии «русского мира». Руководство страны, которое недавно заблокировало два оппозиционных интернет-портала, будто бы не замечает угрозы с востока или просто не знает, как с ней бороться.
Менее удачная копия соседа
Последние 25 лет не только ознаменовались провалом попытки формирования национального белорусского самосознания, но и показали, что прежняя экономическая модель исчерпала себя. Она строилась на сочетании элементов рыночной и плановой экономики, а ее основой служила тяжелая промышленность, оставшаяся от советской эпохи. Все эти годы Россия поддерживала экономику нашего восточного соседа, помогая ему финансами, предоставляя особые условия для доступа белорусских товаров на свой рынок и закрывая глаза на то, что Белоруссия зарабатывает огромные деньги на переработке и перепродаже российской нефти, которую она получает по льготным тарифам. Лукашенко мог гордиться стабильностью, относительно высоким на фоне олигархической России уровнем эгалитаризма и порядком, который он установил сильной рукой хозяйственника. Белорусские города и городки выглядят по сравнению с российскими более ухоженными, аккуратными, безопасными. В лучшем состоянии, чем в России, а тем более на Украине с ее разрушенной инфраструктурой, находятся белорусские дороги (в том числе в провинции).
Однако в последние годы объем московской помощи стал постепенно снижаться, а когда три года назад резко упали цены на нефть, доходы Минска от операций на нефтяном рынке уменьшились. Внешнеторговое сальдо оказалось отрицательным, стало ясно, что белорусская экономика неконкурентоспособна. Власти признают, что каждое четвертое предприятие в стране (в отрасли машиностроения — каждое третье) нерентабельно. Нет стабильности и в банковском секторе, который государство заставляет помогать неэффективным предприятиям. Средний размер оплаты труда снизился до уровня в 200 — 300 долларов, это половина того, что белорусы получали до кризиса.
В ближайшие несколько месяцев или даже лет белорусская экономика не рухнет, но кризис носит системный характер, поэтому сложно ожидать, что этот негативный тренд удастся остановить даже при благоприятной международной конъюнктуре. Белорусское руководство не может провести реструктуризацию экономики: оно опасается политических последствий ослабления контроля над государством. Появляются лишь дисциплинирующие шаги, как нашумевший декрет «О предупреждении социального иждивенчества», который вводит «налог на тунеядство».
В результате растет разрыв между Белоруссией и Россией: несмотря на кризис та остается страной, в которую тысячи белорусов уезжают в поисках работы. Задачу им облегчает существование развитых миграционных сетей, культурно-языковая общность, а также законы Союзного государства, позволяющие трудоустроиться легальным образом. Что примечательно, белорусы ездят работать не только в богатую Москву, уже давно ставшую местом притяжения для мигрантов с постсоветского пространства, но и в провинцию, например, в приграничный Смоленск, Оршу или Могилев. Белорусскому государству в предыдущие годы удавалось добиваться более или менее реальных успехов, но теперь мечты Лукашенко, который хотел сделать из своей страны лучшую копию России, столкнулись с жестокой реальностью.
Люди поворачиваются спиной к государству
Многим государствам приходилось переживать глубокие структурные общественно-экономические кризисы, которые порой оказывались гораздо более драматичными, чем то, что происходит сейчас в Белоруссии. Они способствовали массовому оттоку населения из страны или вызывали общественные протесты, основной темой которых становилось требование навести в государстве порядок. Так, чтобы общество отказывалось от государства и ценности, которую представляет собой независимость, случалось очень редко. В случае Белоруссии этот риск кажется вполне реальным, хотя из-за сложности и расплывчатости категории национального самосознания и отсутствия достоверных социологических исследований мы вынуждены оперировать, скорее, гипотезами, чем фактами.
В разговорах с белорусами (в особенности за пределами Минска) шокирует одна вещь: насколько они сосредоточены на личных стратегиях выживания и равнодушны к судьбе государства. Отвечая на вопрос, как бы они проголосовали на референдуме о включении Белоруссии в состав России, жители Витебска, Барановичей или Лиды практически единодушно говорят, что они согласны на ликвидацию белорусской государственности, поскольку это может повысить уровень их жизни.
Легкость, с которой многие (если не сказать практически все) белорусы готовы отказаться от собственного государства, — результат того, что Лукашенко не занимался темой национального самосознания. Формированию таких настроений способствует также политическая модель, которая в последние 25 лет работает в Белоруссии. Лукашенко препятствует появлению какой-либо альтернативы его власти. После жестокой расправы с противниками режима в декабре 2010 года оппозиционные партии начали напоминать разрозненные диссидентские группы. Единственной альтернативой Лукашенко в такой ситуации предстает Владимир Путин, а отрицательное отношение к белорусскому президенту становится отрицательным отношением к самому государству, с которым он ассоциируется.
Белорусы неохотно говорят о том, как они относятся к режиму Лукашенко, или высказываются на другие темы, в которых нужно занять определенную политическую позицию. За долгие годы они привыкли избегать открытой критики своего лидера и прятать недовольство за комплиментами, говоря: «у нас бедность, но зато стабильность, безопасность, спокойствие и порядок». Сейчас ситуация начала меняться: оправдательный тон звучит все реже.
Это отнюдь не означает, что в Белоруссии наблюдается революционное бурление, наоборот, государственная пропаганда воспользовалась примером украинского Майдана и занялась укреплением в обществе и без того сильного убеждения, что любой бунт против власти неумолимо ведет к хаосу и войне. В такой обстановке мало кто выйдет на улицу протестовать против Лукашенко, но еще меньше найдется людей, которые решат защищать существующий статус-кво.
Повторение истории с Крымом?
Слабость всегда провоцирует. Слабость Белоруссии, независимость которой кажется кремлевским элитам каким-то причудливым капризом истории, провоцирует особенно сильно. Перед Владимиром Путиным открывается перспектива окончательно подчинить себе западного соседа, который давно стал вассалом Москвы в стратегическом плане (то есть в вопросах, касающихся безопасности и геополитического выбора), но оставался возмутительно самостоятельным в экономической сфере, неохотно возмещал потраченные на него деньги, упорно отказывался углублять интеграцию в рамках Союзного государства и Евразийского союза, а также, что хуже всего, не хотел делиться национальными богатствами с алчной кремлевской элитой.
Реинтеграция постсоветского пространства входит в список приоритетов российской власти, ведь контроль над «ближним зарубежьем» — это (как и конфронтация с США) основной признак восстановления великодержавной позиции, на который общество обращает большое внимание. Используя этот фактор, можно, как это было в случае нападения на Украину, отвлечь внимание граждан от внутренних проблем. Хотя Белоруссия — это не второй Крым (Севастополь и Черноморский флот занимают в российской национальной мифологии особое место), российское руководство может использовать «аншлюс» в качестве инструмента мобилизации общества. Очередное расширение границ станет эффектным завершением четвертого президентского срока Путина, заканчивающегося в 2024 году, и закрепит за ним имидж человека, который возродил империю, а, значит, может занять достойное место на страницах учебников истории. Кроме того, российский президент получит поле для маневра во внутренней политике, чтобы подготовиться к неизбежному, но всегда связанному в автократических режимах с риском процессу передачи власти.
Даже если окончательное решение по поводу аннексии Белоруссии еще не принято, было бы наивно полагать, будто Кремль еще не подготовил такой сценарий. Путинские спецслужбы наверняка сделали выводы из провала «русской весны» 2014 года, когда Россия пыталась поднять бунт на востоке и юге Украины. Кремль под видом туристов отправил в Харьков и Одессу диверсантов, которым, из-за того пророссийские круги оставались пассивными, пришлось самим провоцировать волнения, срывая украинские флаги со зданий местной администрации.
Российская «мягкая сила» обзавелась в Белоруссии гораздо более прочной основой: в последние годы в белорусских городах и городках при бездействии местных спецслужб появились общественно-политические сети, продвигающие ценности «русского мира». Вербовкой занимаются, в частности, спортивные клубы, казацкие и церковные объединения. Эти круги используют российские социальные сети и все чаще предлагают молодежи из провинции съездить в военно-патриотические лагеря, расположенные на территории России. Это явление подробно описано в докладе «Конец мифа о братской Белоруссии?», который подготовили Камиль Клысиньский (Kamil Kłysiński) и Петр Жоховский (Piotr Żochowski) из варшавского Центра восточных исследований.
Если власть Лукашенко пошатнется, а ситуация в стране (естественным образом или под влиянием извне) станет нестабильной, скоординированные друг с другом пророссийские группы при поддержке кремлевских СМИ могут сыграть ключевую роль в проведении «бархатной революции» и навязать безразличному к судьбам государства обществу промосковские настроения. Можно предположить, что появление на улицах «зеленых человечков» не приведет к массовым народным волнениям, а белорусская номенклатура (не говоря уже о значительной части представителей спецслужб и армии, в которой у России есть агенты) будет готова без особых колебаний заменить в своих кабинетах портрет Лукашенко на портрет Путина. Аннексия с согласия аннексируемых — это очень привлекательный с точки зрения Кремля сценарий. Как ни удивительно, чем дольше существует независимое белорусское государство, тем более реальным он становится.
