Лихорадочно перепробовав все возможные векторы и потратив почти тридцать лет на пустые разговоры о «национальной идее», сегодня мы имеем на руках крайне скудный набор карт. Стратегическое видение государственности, если оно вообще есть, сводится к трем основным альтернативам: европейской; не-российской; и национально-ориентированной. При должном умении и профессионализме каждая из них могла бы стать перспективной и жизнеспособной. Но поскольку мы имеем то, что имеем, все они остаются проработанными лишь до уровня лозунгов, а внятные способы их воплощения в жизнь так и не определены.
Европейская идея была хороша в Польше и Чехии, Венгрии и Словакии — короче говоря, в странах Восточной Европы — лет двадцать-двадцать пять тому назад. Европа была тогда другой, более многообещающей и более единой. Евроинтеграционный проект был перспективной инвеситицией в будущее. Присоединиться к нему хотели многие. Казалось, Европа нашла принципиально новый путь, который гарантировал мир и процветание. Притягательность европейских ценностей была настолько сильной, что спекулировать ими привыкли даже страны, на практике от них далекие — в том числе Украина. Еще в 1998 году президент Кучма подписал указ об утверждении стратегии интеграции Украины в ЕС. С тех пор еврориторика постоянно присутствует в речах украинских политиков. Обещать светлое европейское будущее легко, просто и недорого. Обещания такого рода надежно вошли в арсенал всевозможных политических партий и их подобий, однако при этом Украина остается примерно так же далека от вступления в ЕС, как была двадцать лет назад.
С европейской мечтой в качестве проекта украинской государственности есть две основные проблемы. Во-первых, Украина — не только не Россия, но и, к примеру, не Польша. Валовой национальный продукт Польши к моменту вступления в ЕС в 2004 году составлял 255 миллиардов долларов в текущих ценах. В том же году ВНП Украины был в четыре раза меньше — около 67 миллиардов долларов США. Сегодня экономика Украины уже впятеро меньше польской. С построенной у нас общественно-экономической моделью что-то явно не в порядке, и проблема эта носит фундаментальный и долгосрочный характер. А без ее решения — и это лучше принять как данность — Украину в ЕС не возьмут.
Во-вторых, сама Европа сегодня уже не та, что двадцать лет назад. ЕС далек от распада, и — как и двадцать лет назад — чуть более половины его жителей уверены, что членство в ЕС в целом хорошо влияет на их страну. Однако за те же двадцать лет часть притягательной силы европейской модели потеряна. Выяснилось, что проблем в Европе хватает, и что государства могут желать не только вступать в ЕС, но и добровольно из него выходить. В глобальной гонке позиции Европы не слишком сильны: сейчас в ней безопасно и комфортно, но лет через 10-15 Евросоюз, скорее всего, выпадет из тройки наибольших экономик мира.
Учитывая эти два обстоятельства, можно сказать, что европейская идея хороша в качестве ориентира, путеводной звезды, эталона европейских ценностей или даже вообще норм добра и зла; но вот в качестве рабочей модели построения украинской государственности у нее довольно мало шансов. Пределы глубины сотрудничества уже обозначены Соглашением об ассоциации. А вот мечты о членстве в ЕС и требования его перспективы — признаки не наличия, а отсутствия у Украины стратегии построения отношений с Европейским Союзом.
Вторая потенциально возможная модель — это построение Украины как «не-России». Нужно заметить, что этот путь не тождественен европейской Украине, поскольку теоретически вполне возможно строить государство как «анти-Россию», но в то же время не претендовать на полноценное участие в евроинтеграционных процессах.
Россия выбрала в отношении Украины спорную и рискованную тактику, естественным следствием которой стал рост антироссийских настроений в нашей стране. Достаточен ли потенциал таких настроений для создания долгосрочного геополитического проекта, который будет подчинять себе не только внешнюю политику, но и основные черты нашей государственности? Опыт постсоветских государств, да и наш собственный за последние годы, подсказывает, что образ враждебного и агрессивного соседа может временно мобилизовать поддержку, но его недостаточно для собственного созидательного проекта. Построить государство, не похожее на Россию, — задача слишком абстрактная. Не говоря уже о том, что во многих отношениях это не так-то просто сделать в силу общих проблем, характерных для почти всех постсоветских государств. Сегодня Россия — агрессивная, ревизионистская и авторитарная страна. Будем строить миролюбивую демократию? Но построить миролюбивую демократию и правовое процветающее государство нам не удалось и во времена гораздо более стабильные. Сейчас шансов сделать это еще меньше. Не говоря уже о том, что такая постановка задачи вполне независима и вовсе не требует отталкиваться от того, что происходит в России.
Антироссийская риторика играет, конечно, важную роль в современной политической жизни Украины, и часто применяется примерно так же, как и проевропейская — как недорогой и простой способ мобилизации электората. Использовать образ врага для консолидации общества и формирования адекватной внешнеполитической стратегии можно и нужно. Но для проекта собственной государственности этого недостаточно.
Наконец, третий путь из просматривающихся сегодня — путь формирования и укрепления национальной идентичности. Когда политики громко заявляют, что они не «проевропейские», не «прозападные», а «проукраинские» — они пытаются идти именно по этому пути. Апеллирование к национальному сознанию, истории, мифам — это еще один эффективный способ побороться за голоса избирателей.
Но национальная идентичность — достаточно сложная материя, особенно в условиях современного мира. Двести лет назад, когда национализм только начинал свой путь как политическая идеология, строить нации было проще: достаточно было написать собственную версию истории и через систему образования внедрить ее в головы сограждан. После Первой мировой войны, когда на политической карте Европы появилось много новых государств, формирование в них политических наций шло по этносимволическому пути: в основе лежала триада «мифы-символы-память». Но с тех времен прошло еще сто лет, мир значительно изменился, в том числе изменились и способы создания и изменения национальных идентичностей. Так насколько перспективно построение нации по рецептам столетней давности? Не занимаемся ли мы поверхностным копированием очевидных, но неэффективных решений, не задумываясь над дальнейшими последствиями?
Последние четыре года особенно остро продемонстрировали дефицит стратегического мышления в терминах государственных интересов. «Имитация» — реформ, развития, выбора — пожалуй, будет самым точным словом. В результате мы теряем перспективу. Вместо стратегического видения государственности у нас эксплуатируются упрощенные версии мифов с целью получить чуть больше голосов на ближайших выборах. С этой же целью регулярно сочетается несочетаемое. Эклектическая смесь европейской, антироссийской и национальной риторики не может заменить собой стратегического видения, необходимость в котором становится главным промежуточным итогом каждой годовщины независимости Украины.
