Прежде всего Саудовская Аравия. Как уже часто упоминали, Хашогги, внештатный колумнист «Вашингтон пост», ранее был частью саудовского истеблишмента. Не будучи членом дома Саудов, он, тем не менее, происходил из хорошей семьи и имел связи. Он редактировал влиятельную саудовскую газету и работал на высокопоставленных королевских особ. Впервые я встретил его 14 лет назад. Он ассистировал мне, когда я неделю жил в Эр-Рияде и Джидде. Хашогги работал на принца Турки аль Фейсала, человека, который долгое время был главой саудовской разведки, а уже потом — послом в Британии, а затем в США. Турки — один из сыновей короля Фейсала — иными словами, наиболее высокопоставленная королевская особа, к которой можно добраться, не считая монарха.
Даже в те дни Хашогги был либералом и реформатором, хотя и умеренным в этих направлениях. Он переживал за то, что слишком большое количество реформ — это во вред. «Я хотел бы, чтобы мое правительство принимало более жесткие меры против экстремистских элементов», — сказал он мне в 2005 году в рамках шоу «Форин иксчэндж», на PBS. И одновременно предостерегал, чтобы все это не происходило слишком быстро. «Мы не хотим разбить общество», — подчеркивал он.
Наблюдая за деятельностью кронпринца Мухаммеда бен Салмана — мешаниной авторитаризма и настоящих реформ — Хашогги становился все более критичным, но не радикальным. Так по какой причине он, как теперь стало понятно, стал выглядеть угрожающим? Возможно потому, что пользовался уважением внутри саудовского истеблишмента. Профессор Гарварда Тарек Масуд допускает, что случай с Хашкаджи может сигнализировать о том, что внутри саудовского истеблишмента царит больше инакомыслия, чем мы могли поверить. И это важно. Когда ученый Хантингтон изучал крах авторитарных режимов в 1970-80-х, он заметил, что раскол внутри правящей элиты почти всегда был предвестником более широкого раскола режима.
Так сложилось исторически, что Саудовской Аравии удавалось поддерживать стабильность благодаря тому, что на самом деле она была под патронажем, а не полицейским государством. Обычно королевство просто «покупало» своих критиков или диссидентов — особенно это касалось жестких священнослужителей. И там снова применили эту стратегию вскоре после Арабской весны, когда массово увеличили субсидии для граждан и выделили бонусы для чиновников. Это сработало. На самом деле, урок Арабской весны кажется таким: репрессии не работают так (вспомните Хосни Мубарака из Египта и Башара Асада из Сирии), как коррупция.
И кажется, что МБС — так чаще всего называют саудовского кронпринца — менял эту патронажную модель, приближая ее к модели полицейского государства. Он смешивал экономические, социальные и религиозные реформы с как никогда большой жаждой удержания власти, потряхивая бизнесменов, заключая под стражу активистов, атакуя новостные платформы и — наказывая колумниста.
Отложив в сторону аморальность этого поступка, подобное жестокое поведение может в долгосрочной перспективе спровоцировать нестабильность. Мубарак не смог ее успокоить, а выживание Асада состоялось ужасной ценой — территория его правления уменьшилась, подавляющее ее большинство в руинах. По иронии, ярко выраженным противникам Ирана МБС может ничем не напоминать типичного правителя Ближнего Востока — так же, как и иранского шаха, реформатора, а заодно и деспота, так обожаемого западными элитами.
Мухаммед — сложная фигура. Где-то он продвинул Саудовскую Аравию вперед, а где-то начал серьезные репрессии. Но дело в том, что внешняя политика США не должна опираться на личности. Мировоззрение Дональда Трампа полностью отражается в его симпатиях или антипатиях к другим лидерам — включая Ким Чен Ына, Ангелу Меркель и МБС. На Ближнем Востоке это привело к слепой и неупорядоченной внешней политике США по отношению к Саудовской Аравии. Вашингтон наблюдал и де-факто одобрил возобновление королевством войны в Йемене, блокаду Катара, ссоры с Турцией и фактическое похищение премьер-министра Ливана. Все эти меры в большей степени провалились.
Политика США по Ближнему Востоку должна брать за основу интересы и ценности региона, и здесь никогда не угодить одной стране. История показывает, что это значит быть честным брокером, которого уважают остальные сильные государства. Это то, что позволило Генри Киссинджеру практиковать зыбкую дипломатию и вытянуть Египет из советского лагеря, и это то, что помогло президенту Джимми Картеру заключить перемирие в Кэмп-Дэвиде. Именно поэтому — начиная с Билла Клинтона и до Джорджа Буша и Барака Обамы — американское правительство побуждало даже арабских союзников осуществлять серьезные политические реформы.
Все это требует понимания нюансов, тонкой и непрестанной высококачественной дипломатии. Это и есть цена за то, чтобы быть лидером свободного мира — работы, с которой мы слишком поздно решили уйти.
