Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Do Rzeczy (Польша): Опасна ли Москва сегодня?

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Страх перед Россией служит для польской внешней политики основным ориентиром, именно он склонил правящую партию фактически превратить Польшу в протекторат США, пишет издание "До жечи". Однако Москва не настолько сильна и агрессивна или слаба и неразумна, насколько считают польские политики, которые выстраивают восточную политику на страхе, смешанном с мечтами об отмщении за обиды прошлого.

Не будет преувеличением сказать, что курс внешней политики и стратегия безопасности Польши с 1989 года в значительной мере зависели от того, как польские элиты относились к Москве. Страх перед Россией склонил партию «Право и справедливость» (PiS) фактически превратить нашу страну в протекторат США, который всецело ориентируется во внешней политике на Вашингтон. Глядя на ситуацию в контексте близящейся к концу работы парламента очередного созыва, невозможно не задаться вопросом, как политическому лагерю, который называет ключевыми ценностями суверенитет и независимость государства, удалось настолько подчинить Польшу одной державе (иллюстрацию этого мы могли наблюдать на недавней конференции в Варшаве, организованной Госдепартамент США).

Ответ на поставленный вопрос кроется в отношении «Права и справедливости» к России. Политики правящего лагеря, а также симпатизирующие им эксперты, публицисты и журналисты придерживаются двух подходов к нашему самому большому соседу. Часть из них считает Россию молохом, который находится под управлением преступного синдиката выходцев из КГБ и готовится поглотить Польшу вместе со всем ее регионом. Это возрожденный Путиным Советский Союз, который проводит «неоимперскую» политику. Появление такого неуклюжего неологизма, впрочем, свидетельствует о сомнениях использующих его комментаторов, которые осознают насколько неадекватно сравнение шагов современной России с деятельностью царей или генеральных секретарей ЦК КПСС.

Сторонники второй популярной позиции считают Россию отсталым, бедным и стоящим на грани краха государством, которое находится в отчаянном положении и поэтому старается заставить других участников международных отношений пойти на уступки, используя последний оставшийся в его распоряжении козырь — военное давление, и тем самым дестабилизируя обстановку в мире.

В таком контексте Польше не остается ничего другого, кроме как наращивать свой потенциал (даже делая это за чужой, то есть американский, счет) и выдавливать Россию из Восточной Европы. Между тем, ни первый, ни второй подход не отражают реального положения дел. Москва не настолько сильна и агрессивна или слаба и неразумна, как утверждают те, кто сделал основой польской политики противостояние Кремлю.

Людей стало меньше

В 2005 году Путин назвал распад СССР крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Многие сочли это признаком того, что российский лидер тоскует по советскому строю. Гораздо реже вспоминают в Польше о другом путинском высказывании: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы». Первая цитата напоминает о том, насколько уменьшился потенциал, которым располагает Москва. В 1991 году кремлевские правители лишились не только территорий, подчиненных благодаря Красной армии, но и завоеваний династии Романовых, которые занимались строительством имперского организма на протяжении трех столетий. Сейчас Россия отступила в Европе примерно к тем границам, какие были у нее в первой половине XVII века.

В 1991 году население СССР составляло 293 миллиона человек, а в сегодняшней России примерно 143 миллиона жителей. Плотность населения снизилась с 13 до 8,5 человека на квадратный километр. В 1986 году объем ВВП СССР составлял 66% от ВВП США, а советская экономика была второй в мире. Объем российского ВВП составляет всего 20% от американского, а российская экономика занимает шестое место по паритету покупательной способности и двенадцатое по объему ВВП в номинальном выражении. С 1980-х годов не изменилось одно: российский бюджет зависит от экспорта сырья, а власти не прилагают особенных усилий к тому, чтобы изменить ситуацию.

В 1960-1991 годах в советской армии служило примерно 3,5 миллиона человек. Она могла развернуть 180 общевойсковых дивизий. Частично они были резервными, но мобилизация позволила бы в два этапа залить НАТО войсками. Сейчас численность российских вооруженных сил составляет примерно миллион человек, по этому показателю они занимают пятое место в мире, а по объему расходов на оборонную сферу Россия находится на четвертой позиции. В связи с сокращением призыва российские резервы сократились до двух миллионов человек. Они будут лишь уменьшаться, поскольку демографические тенденции остаются негативными.

Современные российские вооруженные силы не способны предпринять наступление конвенциональных сил континентального масштаба. Операция в Сирии показала, какую модель использует Москва для проекции силы на отдаленном и небольшом театре военных действий. Не стоит, однако, забывать о том, что россиянам удалось при помощи авиации, ракетных войск и специальных подразделений склонить чашу весов в свою сторону в первую очередь потому, что им помогали сирийские власти и многочисленные сухопутные силы их союзников — иранцы и шииты со всего Ближнего Востока.

Отсутствие универсалистской идеи

Разумеется, основой политики того или иного государства выступают не только его материальные ресурсы, но также воздействующие на граждан и политические элиты культура и идеология, которые задают рамки для понимания собственных интересов. В этом плане современная Россия тоже отличается от СССР. Поляки, жившие при «мягком» социализме, забывают, что вплоть до полного развертывания политики гласности в 1987 году СССР оставался тоталитарным государством.

Коммунистическая партия управляла каждым элементом административной структуры страны, экономики, находившейся под государственным контролем, и СМИ. В 1989 году в партии было почти 20 миллионов членов. Благодаря этому советские власти могли мобилизовать человеческие и материальные ресурсы гораздо эффективнее, чем современный путинский автократический режим. Кроме того, власть исходила от партии, основой для легитимизации которой служила универсалистская идеология, обещавшая глобальные культурные и общественно-экономические перемены — коммунистический конец истории.

Язык коммунистической идеологии, несмотря на моральное разложение представителей партии и государственных функционеров, оставался в СССР языком, на котором формулировались государственные цели и говорилось о методах их достижения. Насколько сильный отпечаток эта идеология накладывала на мышление лидеров, показывает обнародованная Владимиром Буковским стенограмма заседания Политбюро ЦК КПСС 1979 года. Размышляя о перспективах вторжения в Афганистан, его члены сочли, что успех операции гарантирует многочисленность промышленного пролетариата в Кабуле.

Современные российские элиты не исповедуют и не используют в качестве инструмента воздействия никакой универсалистской идеологии, даже такой, какой был для царей панславизм и стремление к расширению границ, проистекающее из концепции Третьего Рима. Примечательно, что при вторжении на Украину Россия использовала понятие «русская весна», то есть, по сути, обратилась к национализму, надеясь мобилизовать русских и наиболее русифицированных украинцев. Такая националистическая метаполитическая база может оказаться бомбой замедленного действия, заложенной в фундамент государства, в котором даже в крупных городах европейской части начинают играть все более важную роль представители азиатских народов (особенно это касается армии, сам министр обороны Шойгу — тувинец). При этом коэффициент рождаемости в России составляет 1,7, а ее население уменьшается второй год подряд несмотря на довольно высокое положительное миграционное сальдо (211 тысяч человек в 2017 году).

В Польше российское вторжение в Грузию и на Украину часто называют доказательством неукротимого российского империализма. Однако Путин с самого начала подчеркивал, что самопровозглашенные народные республики — это часть Украины, которая просто добивается автономии, в свою очередь, российские кураторы сепаратистов успешно остудили пыл своих подопечных, не допустив провозглашения Новороссии и выведя войска из Славянска и Краматорска на территории, прилегающие к российской границе. Если мы вспомним, что в начале 2014 года Киев располагал только 10 тысячами способными вступить в бой солдатами, а тысячи милиционеров и военных в Крыму или Донбассе переходили на сторону врага, мы увидим, что россияне сами ограничили масштаб своего вторжения и его цели.

В Грузии в 2008 году их интересовало лишь сохранение независимости непризнанной Южной Осетии от Тбилиси. Как в Грузии, так и на Украине якобы переживающий «неоимперский» подъем Путин сделал не намного больше, чем Борис Ельцин в Молдавии, когда тот поддержал существующее по сей день Приднестровье в пиковый момент распада российской государственности.

Путин оказал вооруженную поддержку сепаратистам, создав из их непризнанных государств якорь, который удерживает соседей России в буферной зоне, не позволяя сблизиться с западными структурами. Это можно рассматривать как попытку Кремля сохранить последний оплот своей великодержавной позиции, с которой пришлось бы окончательно попрощаться, если бы Украина, глубоко врезающаяся в мягкое подбрюшье России, интегрировалась со структурами НАТО.

Периферия глобальной экономики

Советский Союз при помощи внешних частей своей империи создал огромную экономическую зону, поддерживавшую лишь ограниченные контакты с глобальной капиталистической системой. О современной России ничего подобного сказать нельзя. Владимир Путин всегда стремился привлечь иностранных инвесторов и увеличить внешнеторговый оборот. Элементом претворения в жизнь этих планов было вступление России во Всемирную торговую организацию.

Сейчас РФ находится на периферии глобальной экономки. Ее элиты могут пытаются при помощи политического давления, подкрепленного силовыми аргументами, добиться экономических уступок от гораздо более слабых соседних стран, но пример Белоруссии или Казахстана демонстрирует, что такая тактика имеет ограниченный эффект. На практике российский истеблишмент совершенно осознанно сотрудничает с западными капиталистическими элитами, направляя Россию по пути зависимого развития и получая взамен возможность присваивать себе несоразмерно большую долю плодов экономической активности граждан. Московские руководители хотят пользоваться глобальной экономической системой, а не разрушать ее. Периферизация проявляется в снижении инновационности: в РФ сейчас делается меньше изобретений, чем при раннем Брежневе.

Управляющие Россией клептокарты-олигархи просто хотят стричь купоны с монополизированной ими торговли углеводородами с Европой и Китаем, умножая свои капиталы и размещая их на Западе. Современный россиянин, в свою очередь, уже не готов, как раньше идти на жертвы ради царя и коммунизма: ему хочется, скорее, потреблять материальные блага, которых были лишены его отцы и деды.

План Путина сводится сейчас к попытке экономической реинтеграции постсоветского пространства. При этом, если говорить об идеологии, российская элита не руководствуется максималистской программой евразийцев. Следует напомнить, что летом 2014 года Дугин лишился кафедры в Московском государственном университете. Дело было, судя по всему, в том, что он критиковал излишне ограниченный, на его взгляд, характер операции на Украине.

Если искать теоретика, идеи которого соответствуют направлению современной российской политики, им окажется Вадим Цымбурский, рассматривавший Россию как отдельный политический и цивилизационный остров и стоявший на изоляционистских позициях. На его взгляд, россиянам следует в первую очередь защищать свою территорию и культуру, не позволяя западной державе распространить свои влияния на Великом Лимитрофе, то есть поблизости от российских границ — в Центральной Азии и Восточной Европе. Цымбурский критиковал агрессивное евразийство, доказывая, что Россия не располагает потенциалом, позволяющим починить себе Европу.

Как бы ни была сильна российская армия и ее ядерное оружие, можно констатировать, что Россия не может вести такую политику, как СССР, и не ведет ее. Вопреки заявлениям российских дипломатов, Путин и его соратники, видимо, прекрасно понимают, что их страна — это мощная региональная держава, но уже не сверхдержава-империя.

Что важно, США перестали считать Россию своим основным конкурентом в борьбе за мировое господство, а в Европе не появилось нового фронта американо-российской холодной войны. Ту же картину мы видим на Ближнем Востоке: американцы приняли решение о выводе войск из Восточной Сирии, хотя этот шаг неизбежно приведет к тому, что освободившееся место займет Москва, которая с невероятной ловкостью маневрирует между интересами курдов, сирийских властей, Ирана, Израиля, Турции и выступает не военным гегемоном, а дипломатическим игроком, предлагающим каждой стороне привлекательный компромисс. Польским политикам следует извлечь из этого выводы и перестать выстраивать восточную политику на страхе, смешанном с мечтами об отмщении за обиды прошлого.