Мне всячески давали понять, что я напоролся на крупные неприятности. НАТО серьезно относится к своим секретам, а я только что раскрыл публике один из них, причем довольно крупный. Один высокопоставленный чиновник сухо объяснил, что в настоящий момент ведется расследование утечки, и что мне и моим источникам следует ждать последствий.

Я не испытывал тревоги или угрызений совести. Секретные сведения заключались в том, что в январе 2010 года альянс принял решение разработать план защиты своих наиболее уязвимых членов: Эстонии, Латвии и Литвы. Это было вполне разумное решение. На тот момент уже существовали планы (тоже секретные) по защите Польши. Накануне в ходе интенсивных учений российские вооруженные силы отрабатывали вторжение в Прибалтику, которое завершалось фиктивным ядерным ударом по Варшаве.

Секретность носила скорее политический, нежели военный характер. Администрация Обамы и правительство Германии не хотели публично признавать, что их политика в отношении России, заключавшаяся в попытках выдать желаемое за действительное, провалилась. Я считал такой подход малодушным и лицемерным. Если бы Кремлю дали знать о серьезности намерений НАТО, это помогло бы сдержать агрессию и поднять боевой дух в прифронтовых государствах.

Чиновникам секретность может представляться в черно-белых тонах, однако с точки зрения здравого смысла все не так. В некоторых контекстах секретными могут считаться даже общедоступные сведения. Недавно меня попросили поработать с российской дезинформацией для одной из стран НАТО. Наша команда должна была, пользуясь открытыми источниками, написать отчет для представителей академической среды и союзников. Вскоре после того, как мы приступили к работе, кто-то в правительстве напугался, что общественность может превратно отнестись к спонсируемому государством мониторингу СМИ, и засекретил наш проект. Что нам оставалось делать? Никого из нас не допускали к ознакомлению с секретными материалами, не говоря уже об их производстве. Нам абсурдность этой ситуации казалась очевидной, чего нельзя было сказать о чиновниках.

Вот почему я немного сочувствую Гэвину Уильямсону (Gavin Williamson). Возможно, это был худший министр обороны на памяти живущих (или вообще за всю историю). Он был частью самого слабого, наименее дисциплинированного кабинета, который когда-либо доставался нашей стране. Но его обвиняют в разглашении не государственных, а политических тайн. Ущерб был нанесен, главным образом, репутации правительства (не усмехайтесь), ратующего за единство и компетентность. Его критики отстаивают необходимость защищать целостность процесса принятия решений в святая святых Уайтхолла (Whitehall). Все, что происходит за иконостасом Совета национальной безопасности, священно. Даже заурядная утечка информации есть роковое нарушение конфиденциальности.

Однако эта напыщенность возникла совершенно на пустом месте. За 35 лет, на протяжении которых я занимаюсь освещением самых разных историй, связанных с безопасностью, мне доводилось наблюдать политиков и даже шпионов, нарушающих правила секретности. В большинстве случаев мотивом тому было стремление перевести стрелки. Иногда это граничит с фанфаронством: так, МИ-6 гордится операцией «Пимлико» (Pimlico) — дерзким, некогда секретным маневром, с помощью которого из Советского Союза был вывезен Олег Гордиевский. Либо могут вестись более тонкие игры. Во время холодной войны британские и американские агенты шутили, что передать строго засекреченную информацию немецким разведслужбам, известным своими частыми утечками, есть самый надежный способ отправки Советам важного сообщения. На следующий же день эта информация будет лежать на столе у кремлевских чиновников. Реальное преступление Уильямсона не в том, что он обнародовал информацию (если это действительно имело место), а в том, что он действовал так небрежно и неуклюже в то время, когда могущественные враги объявили на него охоту. Первый урок этой истории состоит не в том, что политики никогда не должны раскрывать секретов, а в том, что они должны делать это с умом. Выводить из равновесия противников и обмениваться информацией с союзниками — это хорошо; раскрывать разведывательные источники и методы — нет.

Более хитрый урок, который можно отсюда извлечь, касается роли аутсайдеров: тех, кто не давал клятвы хранить секреты, но тем не менее сталкивается с этой проблемой. Журналистам приходится взвешивать свой долг перед читателями (и, если быть честным, пользу, которую это может принести нашей карьере) и более широкие интересы. Самая на первый взгляд захватывающая утечка информации может быть частью политической вражды. Беспокойство по поводу двойных стандартов едва ли не повсеместно. Не многие подняли уровень конфиденциальности, когда исследователи открытого источника «Беллингкэт» раскрыли подлинные личности незадачливых убийц, по указанию Кремля посланных с заданием убить Сергея Скрипаля в Солсбери. Но что вы скажете о Джулиане Ассанже (Julian Assange)? Его сбросы данных на «Викиликс» (Wikileaks) подвергали опасности десятки людей из-за того, что они поддерживали частные контакты с западными дипломатами.

Самым важным руководящим принципом является признание различия между демократиями и диктатурами. Свободные, открытые общества заслуживают того, чтобы их защищать, а значит, им необходимо хранить свои секреты и быть в курсе того, что замышляют их противники. Доносительство не является лицензией на безответственный нигилизм.

Сотрудники разведки должны работать под прикрытием, так что будьте осторожны, затевая игру «найди шпиона». Дипломаты должны отрыто сообщать о занятиях иностранцев. Они не смогут это делать, если их срочные сообщения и источники немедленно будут становиться достоянием общественности. На родине процесс принятия решений протекает более успешно благодаря возможности обдумывать варианты в частном порядке.

Во-вторых, демократии по-прежнему не застрахованы от ошибок. Проверка со стороны аутсайдеров — средств массовой информации, групп влияния, ученых и общественности — служит существенной корректировкой. Она может подразумевать не только неудобные вопросы, но и ухищрения, связанные с частными расследованиями. Но если мы заходим в этом деле слишком далеко, нас ждет наказание: начиная с остракизма со стороны наших источников и заканчивая уголовным преследованием.

Докладывать кабинету министров о политике в отношении Китая оправданно, даже если это произошло на предположительно секретном заседании Совета нацбезопасности; раскрывать детали наших операций в области шпионажа или военной сфере — уже нет. Многое находится между двумя крайностями этого спектра. Спорные решения доставляют неприятности.

А что насчет расследования утечек натовской информации? Меня оно нисколько не тревожило, поскольку я собрал этот сюжет из кивков и подмигиваний, так что ни одному из источников нельзя предъявить обвинение. Предположительно, это расследование тоже было секретным. Но нетрудно догадаться, что за ним ничего не последовало.