Шаги, предпринятые в 2015 году Ираном по привлечению России к поддержке арабского Сопротивления на Ближнем Востоке и к участию в военном противодействии группировке ИГ (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.), как оказалось, предопределили исход решающего сражения или, если угодно, «второго Сталинграда», за дальнейшую судьбу региона.
В этой связи привлекают внимание несколько моментов. Нам важно понять, какое значение для России имела по состоянию на 2014-2015 гг. опасность со стороны ИГ, а также вызовы и угрозы терроризма на Ближнем Востоке. В течение двух сроков президентства Владимира Путина одним из столпов ближневосточной политики России стало поддержание баланса или равновесия сил: баланс, с одной стороны, между правящим режимом Израиля, с другой — с соседними арабскими государствами. По сути, регион Ближнего Востока во внешней политике, как до распада СССР, так и после него, имел особо важное значение (и в первый период существования «новой России», в 1991-1995 гг., и в дальнейшем, когда пост президента последовательно занимали Путин, Медведев и снова Путин). Особенно очевидным это стало после 2011 года. После распада СССР во внешней политике России можно выделить 3 периода. Первый период начался еще во времена М. С. Горбачева: его основным тезисом во внешней политике был тезис об «общеевропейском доме». В том же русле выстраивалась и политика на Ближнем Востоке, когда главным направлением оставалась европейское. Те же тенденции продолжались в период президента Б.Н. Ельцина. Далее, когда пост министра иностранных дел занял Е. М. Примаков, основным принципом стало утверждение о «взаимодействии с Западом, но с оглядкой на Восток». На третьем этапе данный тезис также сохранял свое значение, хотя Путин, который взял на себя задачу формирования приоритетов во внешней политике, с одной стороны, делал акцент на российском великодержавии, с другой — на «стратегическом» взаимодействии с Европой. Но так выглядела его концепция в самом общем виде. Если говорить конкретнее, то во внешнеполитическом курсе российского руководства стали четко обозначаться 5 приоритетов: противостояние модели однополярного мира (или же попытка создать в мире новый полюс силы), сосредоточение на российском национализме, так называемый «прагматизм во внешней политике», сбалансированность (особое значение этот пункт имел как раз для Ближнего Востока, где на одной чаше весов должна быть сила, на другой — безопасность), и, наконец, взаимодействие с Западом (но и противодействие ему, при необходимости). Для политики России на Ближнем Востоке тезис о «равновесии сил» подразумевал баланс между Израилем, с одной стороны, и арабским миром, особенно Сирией (являвшейся одним из ключевых игроков арабского мира), с другой. Но в самые последние годы становилось ясно, что для России, более чем когда-либо, важнее стало сосредоточение именно на арабском мире.
Ранее Москва считала для себя ключевыми партнерами на Ближнем Востоке Ирак, Сирию, отчасти Йемен. Вместе с тем, естественным для России было и постоянное взаимодействие с Израилем. Однако после 2-й войны в Заливе (2003 г. — прим. перев.), при сохранении традиционных связей с Израилем и с другими упомянутыми силами на Ближнем Востоке, Путин и Медведев (президентские сроки которых пришлись на 3-й этап формирования внешней политики России в нашем рассмотрении) стали уделять больше внимания Ирану, с одной стороны, и Саудовской Аравии — с другой.
Таким образом, российским интересам на Ближнем Востоке соответствовало поддержание баланса сил между Израилем и ключевыми игроками региона (Ираном и некоторыми странами арабского мира). Когда в арабском мире, преимущественно в Ираке, стали укреплять свои позиции баасистские силы (не без некоторой поддержки западных спецслужб, но также и некоторых радикальных сил, в частности, ваххабитских течений), Россия, хотя и не в такой степени, как Иран, но внимательно наблюдала за этими процессами. Далее, когда радикальные силы стали дробиться и внутри них стала обособляться и укрепляться группировка «Аль-Каида» (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.), начали появляться также откровенно террористические формирования, позднее получившие название «группировка ИГ». При этом Иран стал стремиться приобрести ключевое влияние в силах безопасности и спецслужбах Ирака и Сирии. Радикальные группировки, выступая против сильных диктаторских режимов (в тех же Ираке и Сирии) и получив некоторую поддержку и руководство западных спецслужб и спецслужб ряда местных арабских государств, окончательно сформировались как сила, служившая в регионе целям США (пусть не прямо, но косвенно). Завершились эти процессы в период между 2005 и 2011 гг. Целью США была не поддержка экстремистских сил сама по себе, но ликвидация руками экстремистов Ирака и Сирии как ключевых игроков на Ближнем Востоке. Это должно было стать первым этапом реализации замыслов США по общему «геополитическому дроблению» всего Ближнего Востока.
Данный процесс, шедший постепенно и долго, с большой тревогой и озабоченностью отслеживался Ираном. Опасным сигналом он стал и для России. В интересах России было помешать реализации планов по «геополитическому дроблению» региона, так как при этом дроблении, с одной стороны, могли исчезнуть традиционные союзники России (прежде всего, Сирия), с другой же, данный процесс мог перекинуться уже и на российское «ближнее зарубежье», в особенности, на Таджикистан, другие государства Центральной Азии, и, конечно, на Северный Кавказ (республики которого являлись уже непосредственной частью России).
Особая роль Ирана в противостоянии «дроблению» региона была крайне важна для России, поскольку при помощи него можно было предотвратить распространение этой опасности на российский Кавказ и на Центральную Азию. Россия и Иран начали взаимодействовать: опыт такого взаимодействия должен был помочь им в дальнейшем, когда в 2011 году разразился сирийский кризис. Сотрудничество России и Ирана, которое в итоге приобрело стратегический характер, началось именно тогда, в начале 2000-х годов. Но Россия, исходя из своих национальных интересов на Ближнем Востоке, стремилась к тому, чтобы сохранить баланс отношений с Израилем, с одной стороны, и с силами, представляющими арабское Сопротивление (прежде всего, с Сирией), с другой. Но при этом нельзя было не видеть, что Иран выполнял ключевую роль в противостоянии силам, выступающим за «геополитическое дробление» региона, разрушение его традиционных границ, уничтожение ключевых игроков. То есть, Иран оказывался главной силой в самом этом регионе, которая выступала за сохранение привычной целостности Ближнего Востока. Ведь если бы Исламская Республика Иран сразу же, на первом этапе, не начала бы противостоять всем «джихадистским силам», в частности, терроризму под патронажем ИГ, появилась бы реальная возможность ломки всей традиционной структуры ближневосточного региона, в соответствии с глубоко чуждыми региону интересами, прежде всего, интересами США.
Победу Ирану на первом этапе противостояния терроризму и разного рода радикальным группировкам, прежде всего, ИГ, как раз обеспечил тот опыт, который был наработан Исламской Республикой в течение четырех десятилетий, пока она пыталась противостоять «трансграничному терроризму» — угрозе, которая постепенно превращалась из мнимой в реальную, прежде всего, для местных диктаторских режимов. В период 2011-2014 гг., когда в Сирии как раз активизировалась группировка ИГ, ее влияние охватило не только территорию Сирийской Арабской Республики, но и Ирак. Иран при этом пристально наблюдал за действиями этой группировки и ростом ее влияния. Однако спецслужбы ОАЭ, Катара, Турции, группировка «Братья-мусульмане» (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.), во взаимодействии со спецслужбами США, и особенно, Израиля, желая не допустить усиления влияния Ирана и преследуя ту самую цель «геополитического дробления» региона, попутно усиливали и террористические группировки, которые стали уже грозить России, странам Европы и всему остальному миру.
С 2003 года, вследствие падения режима БААС в Ираке, у Израиля и прочих геополитических соперников Ирана стал расти соблазн также сокрушить и правящий режим в Сирии. Если бы удалось отстранить от власти правительство Башара Асада, было бы вообще невозможно противостоять терроризму в Ираке, как и на всем Ближнем Востоке. Россия, по-прежнему стремясь сохранить баланс сил между Израилем и арабским миром, в новых условиях приняла решение оказать поддержку правительству Асада. Но «проект ИГ» подразумевал не только Сирию и Ирак, а весь регион, с выходом за его пределы, в частности, — в Центральную Азию и на Кавказ. Однако Россия долгое время не имела необходимого стимула вмешаться в ситуацию напрямую. Этот стимул возник бы, когда Россия осознала бы необходимость задействовать весь свой потенциал сверхдержавы для решения ближневосточной проблемы. Но инициативу для ее решения пришлось проявить именно Ирану, причем не только на уровне отдельно взятой страны, но и на уровне всего региона. Однако на глобальном уровне противостоять «геополитическому коллапсу» Ближнего Востока возможно было только при вмешательстве в дело сверхдержавы.
Иран, несомненно, обладал авторитетом, чтобы противостоять этим разрушительным процессам, но только как региональная держава. Чтобы вывести это противостояние на внерегиональный уровень, необходимо было действовать взвешенно, кроме того, к этому процессу должна была подключиться Россия, у которой появились для этого и стимул, и необходимая воля. В условиях, когда США и Израиль стали стремиться изменить границы Ближнего Востока, Россия, сохраняя традиционное взаимодействие с Израилем, продолжала преследовать также традиционную для ее внешнеполитического курса цель «сохранения баланса сил» издалека. Но политика «преследования цели издалека» не давала русским необходимых гарантий того, что цели России будут осуществлены.
Иран, чтобы убедить Россию стать активным игроком, а не «наблюдателем издалека», действовал весьма эффективно и успешно, используя два аргумента: необходимость противодействия терроризму и предотвращение реализации опасных планов по «геополитическому расчленению» региона. Россия по инициативе Ирана, наконец, вступила в дело именно как сверхдержава, и склонность ее к взаимодействию с силами арабского Сопротивления вскоре изменила все политические и военные построения в регионе, как и построения в области безопасности.
Отметим первые результаты успешной нейтрализации планов по геополитическому коллапсу региона:
— Первой, важнейшей особенностью этого процесса стало вступление России в игру в качестве сильнейшего игрока. Но в деле сохранения суверенитета Сирии, искоренения терроризма и нейтрализации планов по «расчленению региона» непосредственным победителем стали все же силы Сопротивления.
— Иран сохранял первенствующую роль при взаимодействии со структурами безопасности, при законных правительствах стран региона. Но при этом он нес и весьма значительные расходы по обеспечению стабильности и безопасности. Результатом этого взаимодействия (с силами безопасности региональных государств) стали также определенные изменения в поведении таких игроков, как Турция, Катар, Египет.
— Позиции сил Сопротивления на изначально оккупированных ИГ и Израилем территориях заметно упрочились.
— Именно взаимодействие сил Сопротивления, России и Ирана сокрушило планы по «расчленению» Ближнего Востока руками разного рода сепаратистов и радикалов. Это взаимодействие создало новый полюс силы, который смешал все карты в регионе для США.
— Между тем, такие игроки, как Саудовская Аравия или ОАЭ, оказались в более уязвимой, слабой позиции, а США, правительство Израиля и даже страны Евросоюза были вынуждены официально признать если не легитимность власти Асада, то, по меньшей мере, территориальную целостность Сирии;
— Тегеран при взаимодействии со сверхдержавами создал тот баланс сил, который соответствовал интересам всего региона;
— Иранская инициатива по вовлечении в игру Россию поставила Москву в ту позицию, когда она смогла обеспечить одновременно и свои собственные интересы, и интересы ближневосточного региона.
