Огромные толпы людей выходят на улицы — они возмущены тем, как управляют их городом, разозлены, что полиция избивает протестующих — и выступают против несовершенной системы, которая, по их мнению, должна стать более демократичной. Человек, который занимает пост местного главы, сидит в отдаленной столице страны, и не поддерживает связи с населением.
Возникает тревожный вопрос: повторится ли то, что случилось в июне 1989 года, когда китайские власти жестко положили конец в основном мирным протестам, которые несколько недель проходили на Тяньаньмэнь и других площадях по всей стране?
Эти события разворачиваются сейчас в Гонконге, но они очень напоминают происходившее на другом конце Евразии 30 лет назад.
Когда начались протесты, которые в конечном итоге привели к падению Берлинской стены, люди опасались, что лидеры ГДР прибегнут к методам Пекина. Спецчасти полиции были наготове. Множество людей вышли на улицы таких городов как Лейпциг. Руководители ГДР открыто одобряли то, как Китайская коммунистическая партия подавила волнения на Тяньаньмэнь, а словосочетание «китайское решение» начали использовать для обозначения такого насильственного способа подавления волнений.
В конце концов, власти ГДР не стали убивать протестующих. Они пошли другим путем, отчасти потому, что Михаил Горбачев дал понять, что, хотя Москва раньше всегда помогала подавлять протесты в дружественных СССР государствах — например, отправив в войска в ГДР в 1953 году, в Венгрию в 1956 году и вместе с военными стран Варшавского договора задушив Пражскую весну в 1968 году, — сейчас ситуация другая. Советский Союз менялся, а Горбачев был лидером нового типа, он не хотел, чтобы к нему относились так же, как к его предшественникам. Горбачев даже не заявил властям ГДР, что Москва готова одобрить самые жесткие меры местных властей для восстановления порядка, как это сделал Леонид Брежнев, когда в 1981 году с подобной ситуацией столкнулись польские коммунисты.
Сходство со сценарием в Гонконге здесь совершенно отчетливо, но никакие аналогии прошлого не дадут однозначного ответа на вопрос, по какому пути решит пойти Пекин. История не повторяется, в том числе и потому, что в каждой ситуации есть свои нюансы, а новые участники событий знают о том, что происходило раньше. Тем не менее, будучи специалистами по истории и политике Восточной Европы и Восточной Азии, мы считаем, что в данном случае, пытаясь предсказать возможное развитие событие в Гонконге, полезно обратиться к событиям в бывшем советском блоке и к собственному прошлому Китая.
Керри Лам (Carrie Lam), глава администрации Гонконга, сейчас находится в ситуации, похожей на ту, в которой находились главы государств, подчиненных СССР. Хотя она заполучила свой пост недемократическими средствами (в ходе выборов, где не всем было позволено голосовать, а кандидаты строго отбирались пекинскими властями) Лам утверждает, что представляет народ Гонконга и твердо намерена защищать его. Но, как и все, кто был на этом посту ранее, она многим обязана Пекину, как были обязаны лидеры восточноевропейских государств Москве. Пекин мог бы, как это в 1956 году сделал СССР в Польше, во время общественных волнений выбросить свою марионетку (заставить Лам уйти), либо пойти на косметические уступки, либо найти Гонконгу нового лидера, менее отравленного близкими отношениями с коммунистической партией Китая — в надежде, что все эти изменения лишат движение протестующих импульса.
Эта тактика может сработать — действительно, сработала же она в Польше — но лишь на время. Польское профсоюзное движение «Солидарность» возникло в 1980 году после десяти лет волнений среди рабочих и стало требовать политической свободы. Замена политических лидеров и незначительные уступки в прошлом работали и в Гонконге: руководители, связанные с протестным движением в 2003 и 2014 году, были либо отправлены в отставку (в первом случае), либо не получили возможность остаться на посту еще на пять лет (во втором случае).
В прошлом месяце, по крайней мере, казалось, что все пойдет по такому пути. Правительство Гонконга отложило, как минимум на какое-то время, подписание закона об экстрадиции на материк, из-за которого массовые демонстрации в этот раз и начались, и оно вполне могло предпринять следующий шаг и отменить закон полностью, как того требовали протестующие.
Но по крайней мере пока Пекин не выказал желания заменить Лам. Власти Китая вновь предприняли кое-какие меры, к которым прибегали в 2014 году, — использовали слезоточивый газ и пытались переждать протесты. Но ни на какие дополнительные уступки они не пошли. Не смещая Лам с поста, на раннем этапе можно было бы решить ситуацию, вняв народной мольбе о независимых расследованиях по заявлениям о жестокости полиции. Но вместо этого власти лишь еще активнее стали использовать свои репрессивные методы. На протестующих нападали бандиты, против них применяли еще больше слезоточивого газа, чем в 2014 году, а полиция расстреливала их резиновыми пулями.
Один из сценариев, о котором и речи не идет, — это повторение событий в ГДР в 1989 году. Китайский лидер Си Цзиньпин в течение всего своего времени у власти ясно давал понять, что он даже в большей степени, чем его предшественники, считает Горбачева плохим примером для подражания — ведь тот потерял империю, а потом и контроль над метрополией. Коммунистическая партия Китая дала понять Лам, что она поддержит правительство и полицию Гонконга, если те предпримут жесткие меры, по возможности, однако, никого не убив.
Призыв не убивать людей означает, что хотя этот вариант и нежелателен в глазах Пекина, но он не невозможен — а потому в Гонконге вполне может случиться повторение того, что Пекин сам устроил 4 июня 1989 года. У китайских вооруженных сил там есть несколько тысяч военнослужащих, по условиям договора о передаче города Великобританией Китаю в 1997 году, так что возможность решить этот вопрос с помощью насилия у них есть. Но за это пришлось бы заплатить. Несмотря на то, что КНР никогда так чувствительно не относилась к обвинениям Запада, как когда-то СССР, который все-таки считал себя «Европой», она пообещала Гонконгу свою собственную социальную систему и «высокую степень автономности», после того как тот перейдет к ней от Великобритании. Технически военные действия в Гонконге не были бы интервенцией, но для окружающего мира все выглядело бы именно так — обещания Пекина утратили бы всякий смысл, а его правление предстало бы как жесткий колониальный контроль.
Может быть, Си и готов заплатить эту цену, особенно, если он беспокоится, что беспорядки в Гонконге могут распространиться на материк — правда, пока что признаков этого мало. Это не 1989 год, когда крупные протесты прошли не только в Пекине, но и во множестве других городов по всему Китаю. Сегодня в международной игре Китай также должен считаться с новой фигурой, которой не было 30 лет назад: администрация Дональда Трампа, по имеющейся информации, сказала американским политикам воздерживаться от критики в связи с разгромом протестов в Гонконге, так что они вполне могут остаться равнодушными к насилию там, но при этом наверняка попытаются использовать это в торговой войне между Соединенными Штатами и Китаем. Так они уже призывают к бойкоту зимних Олимпийских игр 2022 года в Пекине из-за грубых нарушений прав человека в западном китайском регионе Синьцзян, где проживают по меньшей мере сотни тысяч а, вероятно, и более одного миллиона человек — в основном мусульмане — которые сейчас содержатся в обширной сети лагерей. Если бы в Гонконге началось насилие, то вкупе с документально подтвержденными ужасами Синьцзяна это усилило призывы к бойкоту во много раз. Так что вариант 4 июля имеется, но он не слишком привлекательный.
Возможно, более заманчивым Китаю покажется сценарий, по которому события развивались в Польше в 1981 году: заставить власти Гонконга объявить военное положение, приказать полицейским силам действовать с большей жестокостью, арестовать лидеров протеста, пойти на новые косметические уступки и затихнуть до тех пор, пока кризис не пройдет. Проблема этого решения, по мнению Пекина, в том, что в Польше оно с треском провалилось. Спокойствие, которое наступило после введения военного положения, только маскировало надвигающуюся бурю. «Солидарность» так и не ушла со сцены, а имидж массового демократического социального движения в глазах народа только улучшился. Некоторых лидеров арестовали, но многие из них ушли в подполье, и вернулись в 1989 году, чтобы разрушить всю коммунистическую систему. Пекин должен хорошо осознавать все риски, связанные с делегированием полномочий по репрессиям своим местным подчиненным. Тем не менее, этот вариант представляется наиболее вероятным, так как Китай до сих пор неоднократно подчеркивал, что власти Гонконга с ситуацией должны справляться сами, подавая им тот же сигнал, что Брежнев подавал в 1981 году польским руководителям, обещая им в крайнем случае поддержку Москвы.
Конечно, следует рассматривать не только ситуации в странах советского блока. В последние годы холодной войны некоторые авторитарные правители были зависимы от Соединенных Штатов, и то, как они обращались с народными движениями, тоже во многом зависело от сигналов, посылаемых из Вашингтона. Например, в 1980 году южнокорейские военные устроили жестокую бойню в Кванджу, зная, что Вашингтон не откажется их поддержать. В 1970-х годах Вашингтон сигнализировал диктатору Филиппин Фердинанду Маркосу (Ferdinand Marcos), что тот спокойно может использовать силу для подавления оппонентов, но, когда в середине 1980-х пришло время Революции народной власти, он дал понять, что отношение к ситуации изменилось.
Исторические аналогии, однако, никогда не работают идеально. Большая разница между нынешним Пекином и тогдашней Москвой заключается в капитализме, который для Пекина сейчас очень важен. Рост частного сектора и развитие обширного преступного мира дали Пекину возможность, которой в 1980-х годах не было ни у Варшавы, ни у Москвы, — обращаться к частным бандитам, вооруженным палками и металлическими прутами, чтобы те запугивали протестующих и журналистов. Таких бандитов очень много, и их помощь может в краткосрочной перспективе сдержать мобилизацию масс. Но в долгосрочной перспективе на них рассчитывать нельзя, и они сами становятся дополнительной причиной претензий людей, создавая для властей новые риски.
То, как власти прибегают к услугам бандитов, наводит мысли на один из аспектов истории репрессий в Китае, предшествовавших 1980-м годам и холодной войне. В 1927 году, за несколько десятилетий до того, как коммунистическая партия Китая основала Китайскую народную республику, националисты Чан Кайши обратились против коммунистов, с которыми они совсем недолго делали общее дело. Люди Чана обратились к бандитам, чтобы те помогли им устроить «белый террор» и избавить страну от всех «красных». Протестующие в Гонконге периодически обвиняют коммунистическую партию в том, что она пошла по стопам националистов, которых в официальных китайских учебниках всячески поносят, и утверждают, что Пекин и его помощники сейчас устраивают в стране своей собственный «белый террор». Как когда-то националисты, КПК и ее ставленники в Гонконге обвиняют протестующих, что те вступили в сговор с иностранной державой, и посылают бандитов нападать на них — эту тактику Пекин уже понемногу использовал в 2014 и 2015 годах, но этим летом стал прибегать к ней намного чаще. (Еще одна стратегия националистов, которую переняла КПК — это организация демонстраций «за стабильность», то есть, протестов против протестов, которые, как утверждается, больше отражают волю народа, чем масштабные и стихийные акции против правительства. Представители Чана в Шанхае делали то же самое в течение нескольких лет сразу после Второй мировой войны).
Конечно, эти сравнения с докоммунистическим прошлым Китая имеют свои ограничения, как и аналогии с ситуациями в других частях света в 1980-х годах. Однако проводить их все-таки нужно. Это помогает понять, что авторитарные правительства могут действовать по разным сценариям. А демонстранты, подобно им, тоже могут обращаться к разным схемам протестов, опираясь на историю разных мест и эпох. И активисты Гонконга, определенно, так и делают.
