Большой военно-транспортный вертолет советской эпохи. Он летит очень низко, почти на бреющем полете, уткнувшись носом в землю, чтобы избежать российских радаров. После двух часов в воздухе, когда под нами в ночи проносились пустые земли, замерзшие озера и разрушенные деревни, мы прибыли в Мариуполь. Именно там украинский генштаб организовал нашу первую встречу с командирами, которые вот уже пять лет дают отпор пророссийским сепаратистам из Донбасса. Но мне не нужно было прослушивать брифинг и рассматривать спутниковые снимки, на которых российские крейсера блокируют проход из Азовского в Черное море в нарушение международного права, чтобы понять ситуацию. Почти пустой рыбный рынок в центре города… Скудный выбор в магазинах на проспекте Ленина… Огромные доменные печи завода «Азовсталь», которые работают в полсилы и выплевывают наружу удивительно тонкие столбы черного и грязного дыма… Это один из крупнейших городов Украины. До войны он давал почти 10% ВВП страны. Сепаратисты не смогли захватить его, но устроили блокаду и теперь душат его.
Расположенное в 11 км на восток Широхино было мариупольским курортом. От 2 000 жителей этим утром здесь находится лишь пара бывших владельцев гостиницы, которая приехала под охраной национальной гвардии возложить венок на могилу отца: в прошлом году его второпях похоронили в семейном саду. От изящных домов повсюду остались только груды развалин, напоминающие дело рук «Исламского государства» (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.) в Ираке и Сирии.
Широхино было обычным поселком, говорит лейтенант Марта Штурма, которая была переводчиком во время подготовки этого репортажа. Достаточно пройтись вдоль берега моря с его посеревшими водами, чтобы понять, что у него не было никакой стратегической ценности. Церковь с пробитой крышей, заминированный бетонный остов поликлиники, разнесенная из тяжелого оружия школа, где, как после землетрясения, можно найти разбитую классную доску, обгорелые тетради и чудом уцелевший портфель… Складывается впечатление, что сепаратисты уничтожили все это удовольствия ради. В отместку за то, что им пришлось несколько месяцев топтаться у дверей Мариуполя? Вендетта солдафонов, которые при отступлении пустили в ход политику выжженной земли? Они испытывали садистскую радость при виде того, как жители, в том числе вернувшиеся сегодня утром Максим и Татьяна, бежали прочь под огнем? Мы на Украине в 2020 году, но на ум приходит армия вандалов, которая не смогла взять Гавр и поэтому обратила в пепел Онфлер и Довиль.
Генеральская гордость
Но война не окончена. Я увидел тому доказательство в 90 км к северу в Новотроицком, где расквартирована 10-я штурмовая бригада. К аванпосту мы прибываем через час пути по разбитым дорогам. И узнаем, что еще этим утром, в 7:15, один солдат был убит, а еще один — ранен. Мы проводим первую половину дня с генералом Виктором Ганущаком и отрядом спецназа, который ходит по бесконечной сети траншей. Все они заворачивают под разными углами, создавая впечатление погребенного под землей города. Одни уходят глубоко и укреплены досками и бревнами, тогда как другие просто прикрыты камуфляжной сеткой и защищают, только если согнуться вдвое.
Каждые 50 метров расставлены люди. Некоторые сидят в казематах, которые отапливаются печкой на угле, и где бойница прикрыта старой соломой. Генерал с гордостью показывает эту линию дисциплинированных стражей, которая не позволит никому прорваться, как это было во время молниеносных наступлений 2014 и 2015 года. Я не решаюсь сказать ему, что эти задерганные люди с распухшими от бессонницы глазами, которые сменяются раз полгода и постепенно теряют связь с действительностью, вызывают у меня в голове образ заледенелого и бесконечно архаичного Вердена…
Расположенная в нескольких километрах к северу Красногоровка почти что касается Донецка, столицы одноименно самопровозглашенной республики. Именно там этим утром пострадали два бойца, о которых мы говорили. Мы проезжаем через Марьинку, которую пощадили бои. Мы заходим в городскую церковь, чьи прихожане верят, что ее позолоченные купола защитили их от летящих сверху бомб. Последние километры пути машины нашей колонны держатся на расстоянии друг от друга, поскольку противник находится всего в нескольких сотнях метров. «Противник», именно так говорит полковник Максим Марченко. Я ни разу не слушал, чтобы он или его коллеги употребляли слово «сепаратисты» или «пророссийские». Потому что для него все предельно прозрачно: по нему стреляют не пророссийские, а российские силы. «Смотрите сюда, — говорит он мне, показывая обломки ракеты „Град". — Только у Кремля есть такое оружие. Взгляните еще и на это…»
Артиллерийские позиции
Мы поднимаемся на седьмой этаж дома, в котором разместился полевой штаб со сторожевой вышкой. Оттуда из-за стены из мешков с песком мы видим в бинокль пригороды Донецка, огромного города, который долгое время назывался Сталино. Бетонные дома, расположенные посреди города заводы, отвалы и металлический каркас разрушенного аэропорта — все это напоминает издалека Парк юрского периода советизма. На переднем плане виднеется колонна танков «Гвоздика», напоминающих те, что участвовали во второй Чеченской войне. Сложно представить себе, что они могли появиться откуда-то кроме арсеналов Москвы…
Мы движемся к Миролюбивке, дальше на север и от линии фронта. И натыкаемся на площадку, где стоят три 155 мм пушки. Это просто учения, спешит уточнить командир, когда мы видим два десятка суетящихся вокруг орудий артиллеристов. «Взгляните на этих стальных монстров, — добавляет он. — Посмотрите, как наши люди умело заряжают и разряжают их, высчитывают угол стрельбы, перенацеливают и перезаряжают их. Мы — гражданская армия. Мы подчиняемся приказам нашего главнокомандующего президента Зеленского. В отличие от противника, для нас дело чести соблюдать перемирие по Минским соглашениям. Но я скажу вам следующее: если стратегия изменится, а штаб решит провести контрнаступление и прикажет нам освободить потерянные территории Луганска и Донецка, Европа увидит, что эта армия граждан представляет собой серьезную силу, которая теперь в состоянии покончить с этой войной».
Три семьи в подвалах
Лично я постоянно возвращаюсь в мыслях к тому батальону, что видел пять лет назад, во времена Петра Порошенко, в пригородах разрушенного обстрелами Краматорска. Он показался мне обессиленным. Уязвимым. Я не забыл солдат с мертвецки бледными лицами, которые спали стоя, опершись на стену помещения, где президент проводил импровизированное совещание с командирами: один из них балансировал на костылях. Был проделан огромный путь до того, что предстает перед глазами сегодня: гордо стоящая Украина, которая опирается на плечи нескольких десятков тысяч солдат на шестом году войны.
Чуть дальше на север расположенные у самого Донецка Пески полностью разрушены и заминированы. Нам пришлось идти туда пешком вслед за вышедшим встретить нас патрулем. Не осталось ни одного целого дома. Выбитые окна забиты крест-накрест досками. Пустые огороды, где из-под снега выглядывает сухая трава. Нет ни воды, ни электричества, ни канализации.
От нескольких тысяч человек, которые жили здесь до разгула безумия, осталось только три прячущихся в подвалах семьи. К тому же, лидер патрульных не видел их уже несколько недель. Он в шутку говорит, что в этом апокалиптическом мире, возможно, не осталось в живых никого, кроме него самого, проникших на территорию русских снайперов, которые ведут по ночам огонь с помощью инфракрасных прицелов, и нескольких десятков его людей, окопавшихся в земле и во люду. Но даже они останутся для нас невидимыми. Даже он, командир с черным юмором, кажется нам поглощенным нереальностью этого места. Даже переводчица Марта Штурма впервые говорит тонким и сдавленным голосом, чье эхо словно вибрирует в холодном воздухе. Издалека раздаются ястребиные крики. Нам попадается тощий пес, который лижет камень. Другой лежит на куче мусора с замерзшими лапами. Пески — город-призрак. Люди и животные кажутся в нем привидениями. Ничто не внушает мне такого ужаса, как этот разрушенный и безжизненный пейзаж, где мы идем посреди бледных и оледенелых теней.
Новые жертвы
Что касается того, к кому мы приехали, сначала он молчит. У него беспокойный и отсутствующий взгляд человека, кого не волнует ничего, кроме успокоения боли. Но потом он передумывает. Опершись на спинку койки, он аккуратно поднимает одеяло и показывает бинты на животе и бедре. И рассказывает нам две вещи слабым, но решительным голосом. Как в него попали осколки снаряда, когда он шел к своему посту после выполнения утренних обязанностей. И что он слишком верил в европейские патрули, которые должны следить за прекращением огня в этой зоне… Я вспоминаю, что мы видели две белые машины ОБСЕ тем утром два часа спустя, в 10:30, когда мы уже собирались отправляться дальше… На ум приходят насмешливые слова одного офицера о том, что эти «клоуны» должны были быть на месте еще на рассвете… Есть ли здесь связь? Опоздание стало причиной трагедии? Я приехал, чтобы проверить это? Наверное.
Путинский рай
Станица Луганская — самая серверная позиция на линии фронта. Там находится последний из пропускных пунктов, которые создали противоборствующие силы для украинцев с обеих сторон. На вид это коридор, который разделен надвое стальной решеткой. На двух концах расположилась своеобразная таможня: сепаратистов на востоке, лоялистов на западе. Но в глаза бросается одна деталь. В этот час почти никто не идет в сепаратистскую зону, а в обратном направлении движется нескончаемая цепь бабушек с сумками, стариков на инвалидных колясках и молодых людей, которые заняли очередь еще до рассвета. На мои вопросы мне отвечают следующее. Украина рассматривает жителей Донецка и Луганска как заложников сепаратистов и Путина, продолжает признавать их права и платить им пенсии. Сепаратистские республики считаются марионеточными правительствами, и тысячам людей приходится идти за деньгами в банкоматы на украинской территории.
Кроме того, в этом путинском раю (кстати, все это перекликается с образом Парка Юрского периода, который предстал моему взгляду с наблюдательной вышки в Красногоровке) магазины пусты, и людям приходится тратить свою жалкую пенсию на свободной Украине, запасаясь продуктами первой необходимости на месяц вперед… По правде говоря, мне сложно понять, почему они не решат раз и навсегда избавить себя от необходимости проделывать этот изнурительный путь, перебравшись на правильную сторону границы. Мне приходит на ум мысль о том, что за принятием этих еженедельных мучений скрывается некий путинский вариант советского добровольного рабства. Но кто у кого находится в заложниках в этой войне? Именно такой вопрос приходит в голову при виде колонн внутренних мигрантов, перед которыми в назначенные часы открываются двери «сепаратистской» тюрьмы…
Новая украинская армия
В Золотом, на границе с Луганском, нас вновь встречают траншеи. Более неказистые, чем в Новотроицком с врытыми в черную землю досками. Но в то же время более впечатляющие из-за больших собак, которые охраняют вход подобно Церберу у врат Аида. И обвешанных оружием Рэмбо, в капюшонах и с татуировками, которые расставлены каждые десять метров и выглядят настоящими профессионалами. Это люди батальонов «Азов» и «Айдар», которые известны своей отвагой, а также тем, что с 2014 года стали прибежищем ультранационалистов и даже неонацистов? Нет. Потому что я видел командира первого Дениса Прокопенко на тренировках в Мариуполе, а командира второго Александра Яковенко — в Киеве, куда всех его 760 бойцов отправили «по ротации».
У меня возникает мысль, что новая, патриотическая и республиканская украинская армия постепенно избавляется от экстремистских элементов… Эти накаченные люди в камуфляже (они более молодые и отдохнувшие чем, те, что мне доводилось видеть раньше), к которым, как стало известно, приехал с инспекцией президент Зеленский, эти коммандос, застывшие перед бойницами, глядя на полосу земли, где расположены позиции противника, они представляют собой оборонительную линию национальной армии. Тем не менее ощущается, что это место, как и стрельбище в Миролюбивке, может в мгновение ока превратиться в плацдарм для наступления. Но произойдет ли это? Решит ли Украина силой вернуть свои Эльзас и Лотарингию? Обменяет ли она их однажды на Крым, от которого, как я подозреваю (европейцы придерживаются такого же мнения), она уже в тайне отказалась? Не знаю.
По силам ли Зеленскому его новая роль?
Мы находимся в Киеве в дурно обставленном кабинете президента Зеленского, куда я не раз приходил во времена Петра Порошенко Он занял то же место у стола из искусственного мрамора, которое выбирал его предшественник. И указал своему советнику Андрею Ермаку на стул, который обычно занимал ассистент. Нам с Жилем Эрцогом предложили привычные для нас места. Все это вызывает ощущение ушедшего времени. Пока он изучает сделанные нами снимки его армии, мы представляем за юношеским телом президента массивный силуэт Порошенко. По плечу ли зеленскому его новая роль? Может ли юморист стать главнокомандующим ведущей войну армии? Он больше, чем просто актер сериала, чье избрание показалось почти всем верхом общества спектакля? На наших снимках он узнает места, а иногда — офицеров. Он выражает беспокойство по поводу ослабления Европейского союза из-за потворства Путину, но радуется прочным связям с Эммануэлем Макроном. Он демонстрирует искусство казенного языка, когда говорит о ситуации в США, в которую он оказался втянут из-за телефонного разговора с Дональдом Трампом. Я отмечаю, что по факту он еще легко отделался…
Он трижды повторяет, что чувствует себя «нормально» и что считает совершенно «нормальными» вопросы о состоянии духа криворожского еврея, который стал телезвездой, а затем и президентом земли погромов и крови под названием Украина. Он хочет показать, что «нормализовался» после вступления в клуб глав государств? Или наоборот остался нормальным человеком, каким был во время нашей первой встречи, еще до своего невероятного избрания? Это не особенно важно. Потому что он в любом случае излучает насмешливую и спокойную силу, которой я совершенно не ждал от него. Глядя на это, говоришь себе, что история выбрала не худшего чемпиона для борьбы с Путиным и защиты европейского флага и ценностей от евразийского империализма. Что касается нас, беззаботных жителей Запада, нам следовало бы испытать раскаяние при мысли о забытой украинской войне и разворачивающейся трагедии на 500 км фронта, где продолжают нести службу храбрецы.
