Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Le Figaro (Франция): отставание в гонке вакцин отражает упадок французской науки

© AFP 2021 / JOEL SAGETМеждународная французская фармацевтическая компания Sanofi
Международная французская фармацевтическая компания Sanofi - ИноСМИ, 1920, 18.01.2021
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
В то время как англичане, русские и американцы имеют свою вакцину, французская компания Sanofi выбыла из гонки вакцин из-за технических проблем. Жан-Лу Боннами рассматривает это как новый симптом потери Францией позиций в научных исследованиях и утечки мозгов.

В 1978 году Франция отказалась от запущенной шестью годами ранее программы Cyclades, которая была прекрасной иллюстрацией активной работы в промышленной сфере. Речь шла о том, чтобы сформировать «Airbus в информатике» вместе с немецкой Siemens и нидерландской Philips. Как бы то ни было, все отправили в мусорное ведро из-за политических решений.

Жаль. Потому что лежавшие в основе этой программы технологии впоследствии сформировали ядро интернета. Невероятная ошибка: Франция могла бы изобрести интернет, но прошла мимо него. В вышедшем в 2020 году романе «Французские комедии» писатель Эрик Райнхардт возвращается к этому необычайному французскому просчету.

На дворе январь 2021 года, а Франция — единственная страна-член Совбеза ООН, которая не смогла разработать собственную вакцину от covid-19. У США, Великобритании, Китая и России есть своя вакцина. В списке нет ни одного государства ЕС. Накануне Брексита некоторые обозреватели говорили нам, что Лондон ждет страшная рецессия, но нельзя не признать, что британцы разработали собственную вакцину и прививают 1,5 миллиона человек в неделю.

В результате Франция вынуждена использовать иностранные вакцины для иммунизации населения. Позор для родины Пастера! Если бы мы разработали собственную вакцину одновременно с остальными, сейчас не было бы такого отставания с вакцинацией французов. Создание своей вакцины было бы прекрасным достижением в символическом плане, а также значимым шагом на пути стратегической независимости и промышленного, санитарного и фармацевтического суверенитета. Это позволило бы нам не дожидаться прихода заказов и напрямую распределять произведенную на месте вакцину. Кроме того, существование французской вакцины, возможно, помогло бы справиться с имеющимися у некоторых сомнениями.

Так, с чем же связано такое отставание? Почему два французских лидера — Sanofi и Институт Пастера — до сих пор не создали свою вакцину? Первая причина связана с нашим общим упадком. Да, во Франции наблюдается упадок науки и технологий. В 2018 году она даже не вошла в девятку стран-лидеров по числу научно-технических публикаций.

Утечка мозгов

В настоящий момент Китай занимает первое место с результатом в 528 000 статей в год, что составляет 20% от общемировых показателей. Затем идут США (420 000), Индия, Германия, Япония, Великобритания, Россия, Италия (эта соседняя страна уступает Франции по богатству и населению) и Южная Корея (ее население на 16 миллионов меньше французского). Франция занимает десятую строчку с 66 000 статей. Кроме того, наша страна выделяет на научные исследования всего 2,4% ВВП, отставая от США (2,7%), Германии (2,9%), Японии (3,5%) и Южной Кореи (4,1%).

Слабость нашей науки вовсе не обязательно связана со слабой квалификацией ученых. Кроме того, британцы выделяют на науку еще меньше денег, чем мы (1,7% ВВП), но все же смогли создать вакцину. У Франции же существует огромная проблема с утечкой мозгов. Чем престижнее диплом, тем выше международная подвижность. Иначе говоря, уезжают лучшие. Как следует из последних отчетов, их число растет: 12% выпускников 2003 года два года спустя работали за границей, а среди выпуска 2014 года этот показатель достиг уже 17%.

Перед нами стоит двойная проблема. С одной стороны, нам трудно привлечь иностранные таланты. Наша миграционная политика сделала ставку на низкоквалифицированных мигрантов. Несмотря на все усилия президента Николя Саркози с 2007 по 2012 год, мы так и не смогли перейти от неконтролируемой миграции людей с низким уровнем образования к избирательной иммиграции квалифицированных специалистов. С другой стороны, нам не удается удержать таланты. Целый ряд многообещающих молодых ученых решают уехать, потому что их мотивацию подрывают неповоротливая французская бюрократия, трудности с поиском работы, долгий период неопределенности, недостаточное признание и низкие оклады.

США, Германия, Швейцария, Великобритания, Канада, Австралия и даже Китай, ОАЭ и Сингапур зачастую предлагают намного лучшие перспективы. К тому же, более возрастные и заслуженные французские ученые вовсе не обязательно находятся в лучшем положении. В условиях невозможности продолжить работу при достижении пенсионного возраста (даже при желании), недостатка средств для успешного завершения ряда проектов и французской уравниловки, из-за которой лучшие ученые получают точно такую же зарплату, что и все остальные (при этом в футболе высокие оклады лучших спортсменов никого не смущают), французскому специалисту требуется немалый патриотизм, чтобы не собрать чемоданы, если его позовут за границу.

Такой кризис на самом высоком уровне французских научных исследований является отражением более широкого упадка научно-технической культуры в стране и обвала успеваемости в школе. Лично я сам столкнулся с этим, что раскрыло мне глаза. Как-то я обратился к одному из старших классов научного отделения — в нем сидели весьма приятные и отнюдь не глупые ребята — с просьбой простыми словами объяснить физический механизм образования ветра. Справиться с этим смогло меньше трети учеников…

Цифра стала еще меньше, когда я спросил, почему мыло убирает грязь. Ответить не могли даже некоторые из лучших в классе. При этом у них было по нескольку уроков научных дисциплин в неделю. По результатам проведенного в декабре 2020 года исследования, французские ученики оказались на предпоследнем месте по математике среди всех стран ОЭСР. Уровень образования в математике, физике, химии и естественных науках попросту рухнул.

Ученики ведут себя пассивно, не усваивают основы, зубрят без понимания, забывая все уже через несколько недель. В то же время предлагаемый им материал чересчур теоретический и абстрактный, заумный, причем от последствий такого положения дел обычно отмахиваются. Мы очень далеко ушли от «Рассказов о химии» великого учителя Поля Арно.

Конечно, можно было бы утешить себя словами о том, что в стране Гюго и Мишле эти ученики компенсируют пробелы в научных знаниях широкой литературной и исторической культурой, но по факту лишь одна ученица из класса смогла назвать мне дату коронации Гуго Капета (987), и никто ничего не знал о Хлодвиге и Суассонской чаше, хотя город Суассон находился всего в нескольких десятках километров от школы. Что касается знаний о мире, одни лишь ученики мусульманского вероисповедания — по очевидным личным причинам — имели более-менее четкое представление о разнице между «мусульманами» (религиозное понятие) и «арабами» (этническое и лингвистическое понятие, поскольку некоторые арабы — христиане).

Деиндустриализация

Касательно знаний языка, в среднем на страницу было пять ортографических ошибок. Ученики практически перестали видеть разницу между созвучными словами и окончаниями. Сложно быть лидером в научных исследованиях с таким культурным багажом.

На все это наслаивается деиндустриализация. Наше отставание в гонке вакцин в значительной мере связано с упадком промышленного полотна. Депутат Франсуа Рюффен пишет следующее в своем блоге: «За десять лет Sanofi сократила почти половину штатных ученых, 4 000 по всему миру, 2000 во Франции. Число сотрудников научно-исследовательской дирекции упало с 6 350 до 3 500 человек. Компания отошла от работы во многих областях, таких как антибиотики, сердечно-сосудистые препараты, неврология, болезнь Альцгеймера, диабет.

В этом году после объявленного закрытия центров в Страсбурге и Альфорвилле во Франции останется всего три исследовательских лаборатории, хотя еще десять лет назад их было одиннадцать. Более того, компании удалось совершить настоящий подвиг в Монпелье: она разрушила сверхсовременный научно-исследовательский и производственный комплекс, совершенно новое здание, которое обошлось в 105 миллионов евро… Речь идет об организованном уничтожении не просто промышленного объекта, а инструмента здравоохранения. Разве компания сейчас в тяжелом положении? Как раз наоборот.

Дело в том, что все прибыли должны уйти акционерам: Sanofi каждый год занимает место на подиуме по дивидендам среди крупнейших французских предприятий. 3,8 миллиарда за 2018 год, 3,7 — за 2017 год, 3,7 — за 2016 год, иногда с выкупом акций (3 миллиарда в 2016 году). В разгар коронакризиса в апреле 2020 года дивиденды вновь выросли (как стабильно продолжается вот уже 26 лет) до 4 миллиардов евро. При этом посреди пандемии руководство заявило о новых сокращениях 1 700 рабочих мест, из них 1 000 во Франции. (…)

Таким образом, неудача Sanofi с вакциной совершенно логична: разве компания может найти хоть какое-то решение, если она вот уже десять лет всеми силами только мешает исследованиям, подрывает мотивацию и увольняет ученых, закрывает центры, рушит организацию лабораторий и производства?»

Этот пример прекрасно демонстрирует то, как финансизация капитализма может вредить производству и инновациям. Если власти на самом деле хотят добиться санитарного суверенитета, им нужно обусловить выплату дивидендов фармацевтическими предприятиями объемом инвестиций в стране, а также сохранением рабочих мест, научных и производственных возможностей.

Здесь также встает вопрос субсидий для науки. Государство не играет должную роль в стратегии и планировании, сотрудничество государственного и частного секторов оставляет желать лучшего (особенно по сравнению с их куда лучшей синергией в США), а субсидии на науку не просто недостаточны, а выделяются без какого бы то ни было контроля. Так, Sanofi получила за десять лет порядка миллиарда евро от налогоплательщиков в рамках фискальных льгот на научные исследования. В принципе, это прекрасный инструмент, но получатели средств должны играть по правилам: сам факт того, что Sanofi получила миллиард евро на исследования одновременно с массовым упразднением рабочих мест и научных центров при активной выплате дивидендов, просто не укладывается в голове.

Как бы то ни было, помимо нашего нынешнего упадка существует и вторая причина, связанная с определенными свойствами французского менталитета. Речь не о том, чтобы очернять нашу страну и радостно поливать ее грязью, а о том, чтобы осознать наши недоставки и исправить их. Потому что они (высокомерие, склонность к разногласию и разобщенности…) объясняют множество громких провалов на счету нашей страны при том, что у нее на руках есть все карты для успеха: от разгрома Пруссией в 1870 году до линии Мажино, отмены Cyclades в 1978 году, саботажа Чемпионата мира в ЮАР в 2010 году и нынешней ситуации с вакциной.

Абстракции и теории

Все это прекрасно анализирует Пьер Серван в книге «Комплекс страуса», которая должна стать обязательной к прочтению во всех государственных и частных школах. В частности, он приводит в ней прозвучавшие в 1860 году слова полковника Стоффеля, которые до сих пор ничуть не потеряли своей актуальности: «Я люблю Францию, но должен признать, что мы — самые большие тщеславцы, ротозеи и простофили из всех народов. В Европе нет другой такой страны, где было бы столько глупостей, ложных идей и вздора.

Я встречал немало иностранцев, здравомыслящих людей, которые удивлялись нашей общей нехватке рассудительности. Это действительно так, и мы зачастую выносим самые поверхностные суждения, а не пытаемся добраться до сути вещей. Наши природные недостатки — это тщеславие, самонадеянность и самодовольство. Существует только одно лекарство: формирование собственных суждений с помощью сравнения».

Французы — народ мыслителей, которому свойственна тяга к теории, абстракции, концептуальности. Мы разрабатываем идеальные на бумаге модели, но это теоретическое совершенство делает их слишком сложными и ведет к пренебрежению такими практическими императивами как осуществимость, простота, быстрота, надежность, эффективность и прочность. На это наслаивается граничащее с наивностью и слепотой высокомерие, которое не дает нам признать наши ошибки и отставание.

Вот, что писал в 1915 году сержант французской армии о пулемете Сен-Этьен, который тогда поставляли в войска: «Это очень сложное оружие, которое разбирается на невообразимое множество частей. Офицеры очень гордятся им. Смотрите сами. Только Сен-Этьен может менять скорострельность, уменьшать или увеличивать ее при необходимости. Да, но зачем? Вот он, просчет: это не нужно. При этом у Сен-Этьена есть явные недостатки: он перегревается и не может отстрелять больше ленты в 25 патронов, чтобы его не заклинило. Недавно нам в образовательных целях пренебрежительно показали другой пулемет: Гочкисс. Простые очертания, всего шесть или семь частей, никакого перегрева. Настоящее чудо, которое вас не предаст». Это «чудо» заменило Сен-Этьен только через три года войны.

Кроме того, нам свойственно рассматривать абстракцию как благородную часть работы, но это зачастую идет в ущерб логистике и практической реализации, к которой нередко относятся с легкомыслием и непрофессионализмом, что может повлечь за собой немалые проблемы. Именно это случилось с Sanofi. Компания — один из мировых лидеров в производстве вакцин от сезонного гриппа. В этой сфере она обладает новаторскими технологиями, которые дают прекрасные результаты: речь идет об инъекции не инактивированного вируса или его ДНК, а частицы (белка оболочки) вируса.

Использование этой технологии в вакцине против коронавируса выглядело многообещающим. Летом Sanofi возглавляла гонку вакцин. Тем не менее первые испытания оказались бесплодными… из-за технической ошибки. ПО причине недостаточно концентрации антител в вакцине ответ иммунной системы людей старше 50 лет оказался слишком слабым. Из-за этого промаха, которого вполне можно было избежать, компания потеряла несколько месяцев. Вице-президент по вакцинам винит во всем два реактива, которые использовались специалистами для замеров и проверки объемов антител: «Эти реактивы не обладали необходимым качеством и чистотой». Ошибка дилетанта.

«Обычно при проведении испытаний идет проверка работы контрольных реактивов, — говорит эксперт производственного центра в Невиль-сюр-Сон Фабьен Малле. — Я не понимаю, почему проблема не была выявлена раньше. К тому же, сам факт того, что столь крупная компания как Sanofi не проявила достаточной бдительности по отношению к поставщикам, представляет собой очень серьезный момент. В итоге складывается впечатление делавшейся наспех работы. Сотрудникам очень тяжело. Люди спрашивают их, чем они там занимались. А противники вакцин самодовольно повторяют: «Мы же говорили».

Будем надеяться, что Sanofi отныне будет придерживаться более жестких контрольных процедур. В 1940 году 10% хранившихся на складах снарядов были слишком старыми и непригодными к использованию. Сегодня то же самое презрение к практическим и логистическим вопросам объясняет одновременно нашу неспособность создать собственную вакцину и огромное отставание в вакцинации населения.

Как пишет Пьер Серван, в 2009 году Франция вопреки ожиданиям не смогла продать несколько ядерных реакторов союзникам из ОАЭ: в тендере победила маленькая Южная Корея. Психологические причины той неудачи (высокомерие, презрительное отношение к местным реалиям, разногласия, склонность сваливать вину на других…) проявляются и сейчас в гонке вакцин.

«Французы всегда запаздывают, но в конце концов они все же приходят к цели.», — говорил Вольтер. Будем надеяться, что так же будет с вакциной, и что мы сможем разработать эффективную вакцину до конца пандемии (силами Sanofi и Института Пастера), а также сделаем для себя необходимые выводы, чтобы стать более сильными и подготовленными.