Маттиас Платцек (Matthias Platzeck) уже давно выступает за то, чтобы относиться к России как к равному партнеру. Глава Германо-Российского форума и бывший премьер-министр федеральной земли Бранденбург говорит, что подход Запада к российской вакцине от коронавируса «Спутник V» наглядно демонстрирует его высокомерие относительно научных достижений России. При этом наука и отношение к «Спутнику V» могли бы стать поводом для постепенного восстановления лежащих ныне в руинах отношений с Россией.

Berliner Zeitung: Господин Платцек, почему к вакцине «Спутник V» так плохо относятся?

Маттиас Платцек: Думаю, потому что она российская. Россия, по мнению определенной части общества, как бы «по умолчанию» олицетворяет зло. В лучшем случае ее инновационный потенциал как современной и продвинутой в плане науки нации просто недооценивается. Оба фактора вместе порождают мнение: в России не может появиться ничего хорошего или полезного. При этом сторонники этого мнения зачастую не приводят никаких рациональных аргументов. И это уже стало своего рода рефлексом.

— С чем это связано?

— Наше представление о России как о враге так же сильно, как и наше высокомерие по отношению к ней. И оно переносится и на «Спутник V».

— Напоминает холодную войну.

— У нас больше нет классического, идеологического противостояния между Востоком и Западом, каким оно было в годы холодной войны. Но пропасть вновь растет. Кроме того, не будем забывать, что производство вакцин — это многомиллиардный рынок. По объему он уже вполне сопоставим с рынком оружия, где также идет весьма жесткая борьба. Тот, кому удалось открыть дверь и перешагнуть порог хотя бы одной ногой, может рассчитывать на огромную прибыль. А Россию допускать на этот рынок никак нельзя. Это чем-то напоминает спор вокруг газопровода «Северный поток — 2».

— Причем тут газопровод?

— Это, среди прочего, политический спор. Американцы говорят, что считают себя обязанными защитить нас от русских. Однако при этом они преследуют собственные интересы: американцы хотят продавать нам свой газ и не хотят, чтобы мы покупали газ у кого-то другого, тем более у России. Потому что это тоже многомиллиардный рынок. И этот подход повторяется снова и снова.

Эгон Бар (Egon Bahr), мой учитель, как-то сказал мне: «В политике есть три движущих силы: интересы, интересы и интересы. Обо всем остальном можно забыть». И он был прав.

— Но разве недоверие к «Спутнику V» не оправдано? Ведь в России этот препарат был допущен к применению еще до окончания третьей фазы клинических исследований.

— Русских нельзя назвать большими мастерами коммуникации. Путин уже по окончании второй фазы исследований в августе прошлого года объявил, что у России есть вакцина. Она не была допущена к применению, а лишь зарегистрирована. Тем не менее вакцинация началась. Мы же на Западе тут же назвали это «типично русским подходом». Мол, вакцина еще даже не проверена по всем правилам, а уже применяется. А так дела не делаются.

— Может, России следовало дождаться окончания третьей фазы тестирования вакцины?

— Конечно, Россия поторопилась. Мы же в августе следовали нашему закону о чистоте продуктов, и это привело, по сути, к демонизации «Спутника V». В первые недели у нас многие как будто думали, что у всех русских, получивших прививку, должны отсохнуть руки. Но я убежден: если бы русские дождались окончания третьей фазы, у нас все равно кто-нибудь нашел бы причину называть «Спутник V» плохим препаратом.

— Но разве недостаточное исследование препарата не убедительный довод?

— Я сторонник основательности. Но и на Западе некоторые препараты получают допуск к применению в ускоренном порядке, потому что они срочно нужны. И в таких случаях не следят за каждым отдельным шагом, а просто поскорее производят препарат. Так, например, поступили британцы.

— Возникло ощущение, что русские обязательно хотели стать первыми — во что бы то ни стало. Как это было в 1961 году, когда Юрий Гагарин стал первым человеком в мире, полетевшим в космос. И его возвращение на Землю едва не обернулось трагедией.

— Понятно, что разработка вакцин от коронавируса имеет соревновательный аспект. Но я не думаю (это продемонстрировали и результаты наших исследований), что применение «Спутника V» — этакое харакири. Вакцина была разработана на весьма солидной естественнонаучной базе. Русские знали, что делали. Ведь они начали разработку вакцины не с нуля. В СССР, например, еще в 1950-х годах появилась вакцина от полиомиелита, которая спасла, в частности, многих детей в ГДР. Так что российские ученые знают, о чем идет речь.

— Верно ли впечатление, что ученые из России и Германии, в отличие от политиков, хорошо понимают друг друга?

— Это впечатление не обманчиво. Когда встречаются эксперты, всегда заметно, какой огромный научный потенциал имеют наши общества. Там нет места для стереотипов. По мнению нашего Германо-Российского форума, это в особенности касается многих моментов, положительно влияющих на диалог на уровне гражданского общества: культуры, науки, высшего образования и партнерства городов.

— А что можно сказать о политике?

— В политике наступил ледниковый период, какого мы не знали в последние 30 лет. Сейчас мы, по сути, стоим на руинах. В ноябре состоялась конференция по международным отношениям в Потсдаме. Глава МИД России Сергей Лавров выступил там с речью, и когда он говорил, у меня было ощущение, что он словно открыл холодильник.

— Почему?

— Похоже, Россия попросту устала от нас и наших вечных упреков, а также от мира двойных стандартов. В политическом плане мы без конца грозим ей пальцем, потому что, как нам кажется, все знаем лучше нее, потому что мир должен быть организован только так, как мы считаем нужным.

Я считаю наши ценности вполне правильными, и правильно, что мы их защищаем. Но другим мы должны демонстрировать их на деле, а не на словах. Мы все в Европе прямо сейчас ощущаем, что высокомерие неуместно, а за экономическую стабильность, как и за демократию и права человека, во всем мире приходится бороться каждый день.

— Раз так, нам придется принять жесткие слова Лаврова в адрес ЕС?

— Я вполне понимаю его, когда он говорит, что нам нужно раз и навсегда решить, чего мы друг от друга хотим. Для меня Россия не демократия. Но мы — соседи. Россия — самая большая страна в мире. И есть еще один момент, который мы в ходе всех этих дебатов последних лет всегда оставляли за скобками: Россия — вторая по величине ядерная держава в мире.

Поэтому я выступаю за то, чтобы мы искали пути, средства и возможности для мирного сосуществования, которое в перспективе имело бы аспекты партнерства. Нам нужна, наконец, архитектура безопасности, основанная на равноправии. Но в настоящий момент я не вижу, чтобы политики хотели этого.

— Является ли дело Навального лишь внутриполитическим, как утверждает Путин?

— Думаю, что с людьми нельзя так поступать. Нынешняя волна арестов неприемлема. Я это говорю четко и ясно. В сложной общественной ситуации нужно иметь смелость, чтобы создать гражданское общество, а не бояться его. Российское гражданское общество существует и действует уже давно — мы видим это по нашим проектам. Именно молодежь хочет жить свободно, быть креативной и жить в обществе без коррупции. Но я также считаю неверным ставить всю нашу политическую деятельность в зависимость от повседневных событий, как это происходит в «деле Навального». Мне не хватает долгосрочной стратегии отношений с Россией. Мы постоянно движемся от одной авантюры к другой, вводим санкции — и на этом все.