Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Zaxid (Украина): «лучший» общественный договор украинцев

Почему появляются демонстративные заявления о намерении не выполнять закон о языке

© РИА Новости Алексей Фурман / Перейти в фотобанкАкция "Спаси свой язык" в Киеве
Акция Спаси свой язык в Киеве - ИноСМИ, 1920, 01.03.2021
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Двойные стандарты — одна из самых устойчивых традиций на Украине. Именно этот фактор не позволит, по мнению автора, прибегающего к антироссийской риторике, добиться выполнения дискриминационного закона об обязательном использовании украинского языка в публичной сфере.

Пробовали ли вы читать вслух объявления на украинских сайтах продаж так, как они написаны? Или посты в популярных фейсбуковых группах? То есть читать буквально, четко соблюдая все знаки препинания в написанном. И понимать при этом смысл.

Если такой текст прочитать кому-то еще, находящемуся рядом, то он вряд ли поймет, о чем идет речь. В написанном обычно хаотично разбросаны или потеряны вообще запятые и точки, предложения пестрят орфографическими ошибками и русизмами. Если читать по правилам, то существует немалая вероятность, что надо будет громко кричать — за пылкую любовь многих читателей к восклицательным знакам. Поэтому такой текст будет иметь смысл только тогда, когда априори заставляет догадываться, о чем он. То есть воспринимать совсем не то, что написали, а то, что хотели написать.

Если бы соблюдение правил украинского языка было бы важно и общественно значимо, то написание элементарного текста о продаже велосипеда или пароварки потребовало бы значительно больше времени и усилий. Или вообще стоило было бы отказаться от такой затеи из-за неспособности качественно сформулировать содержание объявления. По крайней мере до тех пор, пока не научишься «песатьнедиесловами» отдельно, выделять обращения запятыми и «использовать» форму обращения!

Пример неграмотных объявлений очень четко демонстрирует реалии социальных норм, в которых украинцам жить удобно и привычно. Потому что именно так работает украинский договор об условности правил.

Этот договор универсален. Он регламентирует и общественные неофициальные отношения, и государственные правовые нормы: от написания текста объявления до коммуникации в государственных учреждениях, поведения за рулем автомобиля и выполнения статей конституции. Договор об условности правил собственно и является тем основным законом, который по-настоящему объединил нашу такую большую и разную страну.

Так же как гипотетическая невозможность публикации сплошь неграмотного объявления уменьшила бы количество авторов, так и обязательное наказание за нарушения правил за рулем привело бы к тому, что вереницы автомобилей на улицах украинских городов значительно бы поредели. А в госучреждениях вполне возможно было бы увидеть, как сквозняк гоняет перекати-поле. Ведь чиновники либо не смогли бы, либо просто отказались бы так работать.

Поэтому на Украине общественный договор об условности правил существовать обязан. Ведь должны же хоть как-то работать украинские больницы, школы или областные советы.

Правда, в комментариях под объявлениями с ошибками иногда заходит речь о грамотности. Тогда таким чудакам, которые пишут что-то, например: «Где, черти, ваши запятые?», отписываются, что они снобы и называют их «грамарнаци».

Аналогично воспринимают и тех, кто, например, высказывает принцип — не давать взяток. Когда сестра рассказывала, что поступила на государственную форму обучения тернопольского университета, просто сдав вступительные экзамены, в ответ ей откровенно смеялись.

Договор об условности правил невероятно выгоден. Потому что позволяет не беспокоиться — все и так все поймут.

Поймут, когда, покупая на рынке кофе, попросишь что-то «из более дорогого», пояснив: «остальное на взятку». Или когда признаешься, что будешь платить мимо кассы за получение водительских прав, потому что не способен сдать экзамен. Поймут, потому что хорошо известно, что закон — это скорее всего дань формальности, атрибут ради приличия, для человеческого глаза, для чужих или наивных.

Неписаные договоренности, в отличие от писаных законов, часто значительно понятнее и легче. Общественный договор об условности правил позволяет расслабиться. Так же, как можно не утруждать себя переживать степенями сравнения украинского языка, путая «лучший» с «наилучшим», можно без зазрения совести парковаться на тротуаре. Или не наклоняться в парке, чтобы убрать за своим лающим питомцем.

Конечно, не все так радужно, потому что иногда за эту «легкость бытия» приходится платить. Как удачно сформулировал стендап-комик Егор Шатайло: «Я разрешаю тебе не убирать за собакой, а ты мне — изнасиловать тебя в полицейском участке». Подозрительно похоже на наших северных соседей, у которых «строгость законов компенсируется необязательностью исполнения», не так ли?

Но с другой стороны, как заметил бы хвостатый антагонист с рожками, что засел на левом плече, — когда ежегодно сходит снег, то видно, что фекалий на газонах по несколько десятков на квадратный метр, а сколько там изнасилований в отделениях? «Наказаний», следовательно, значительно меньше, чем «выгод». И даже если это кому-то напомнит русскую рулетку в масштабах целого общества, то на постсоветском пространстве такая забава до сих пор — скорее романтическая, чем страшная.

Поэтому и появляются сразу после того, как вступает в силу закон «Об обязательном использовании украинского языка в публичной сфере», те, кто демонстративно заявляет, что не будет его выполнять. Все ведь и так все поймут.

Договор об условности правил, как и все другие двойные стандарты, имеет причину и начало. И один из путей поиска первопричин можно попробовать поискать в истории.

Британский историк Тони Джадт в одной из глав своей масштабной книги «После войны» описывает, как во второй половине сороковых годов прошлого века советские коммунисты сжимали в кулак государства Восточной Европы. В Румынии, Болгарии, Венгрии, Польше «советчане» сначала пытались получить власть законным, или таким, который бы так выглядел, путем. Но если это не удавалось, а обычно так оно и было, ибо коммунистические партии в этих странах были немногочисленны, то Сталин применял прямой террор. Восточная Европа была нужна россиянам для того, чтобы в случае необходимости можно было бы быстро подобраться к Европе Западной. Или чтоб англичане с французами сами не подобрались вплотную. Поэтому коммунисты обозначили вокруг себя как можно более широкое пространство. Что уж говорить о ближайших территориях.

Джадт по этому поводу ничего и не говорит. Он об Украине в той главе даже не вспоминает. О том, что украинцы могут быть не в зоне российского влияния — Запад ни послевоенного времени, ни, в конце концов, на протяжении последующих десятилетий, даже подумать не мог. Присутствие русских на территории почти от Сяна и до Дона европейские интеллектуалы воспринимали как явление вполне естественное и абсолютно удобное. Джадт, как и большинство его западных коллег, описывая Советский Союз, обычно использовали, да и до сих пор употребляют, слово «Россия», а всех его обитателей обобщенно называют «русские».

Из текста Джадта можно сделать вывод о том, насколько темной была русская тень над украинцами. Насколько сильным было влияние и контроль Кремля на Украине.

Так какие еще социальные нормы могли сформироваться у украинцев в тоталитарных условиях повсеместной цензуры и давления? В опасных для жизни обстоятельствах двойные стандарты стали элементом банального приспособленчества. Это как внезапная замена портретов Сталина на изображение Гитлера, а затем наоборот — в киевских квартирах во времена Второй мировой.

Десятилетия советского быта не могли не сформировать не то что соответствующих привычек, но и образа мышления. За это время целые поколения выработали правовое сознание, которое легко толковало невыполнение правил. Более того, часто обязательность исполнения воспринимали как признак лузерства. Нормальным становился образ мышления, метко сформулированный в сомнительной шутке: «Зачем смотреть на светофор? Сбивает не он, а машина».

Какие еще правила могли сформироваться в государстве, в котором бутафория была заложена в самом фундаменте, а фальшь стала основой идеологии? Со всем официально декларируемым абсурдом на съездах КПСС. Со всем маразмом, забетонированным в крылатой фразе гостиничного администратора: «Секса в СССР нет».

В книге «Ничего правдивого и все возможно» британский журналист Питер Померанцев описывает продюсеров телеканалов «Останкино» 2000-х годов. Они в частной жизни могли быть либералами, отдыхать в Тоскане и иметь европейские вкусы, но на работе были православными фундаменталистами, манипуляторами и распространителями взглядов «русского мира». На вопрос Померанцева — как они сочетали личные взгляды и профессиональные задачи, они отвечали: «На протяжении последних двадцати лет мы жили при коммунизме, в который никогда не верили, при демократии и дефолте, в мафиозном государстве и при олигархии, никогда не осознавая, что они — иллюзия, что все — пиар».

Иначе как двойными стандартами, жить в той стране было невозможно. А значит: жить без них невозможно и в этой стране. Потому что общественный консенсус об условности правил перешел рубеж 91-го года так же, как и коммунистические элиты во властных киевских и не только, кабинетах.
Поэтому двойные стандарты — это, вероятно, самая продолжительная преемственность украинской традиции, независимо от региона или языка.

Не так давно меня добавили к группе в фейсбуке, в которой запрещено публиковать русскоязычный контент. Об этом написали в правилах черными буквами и выразительным шрифтом. Но несмотря на это в группе регулярно появляются сообщения или мемы на русском языке. Администраторы не обращают внимания на правило, которое сами же прописали. Зато руководствуются принципом: если сообщение популярно — ой, да пусть будет! То есть люди собираются в коллектив и договариваются коммуницировать на определенных принципах, прописывают их как обязательные и сразу же их нарушают.

И если причины и начало украинского общественного договора можно прощупывать, то с прогнозированием времени, когда его перестанут понимать, пока сложнее.