Новый американский президент Джо Байден и другие ораторы Мюнхенской конференции по безопасности, состоявшейся в прошлую пятницу и проходившей в этом году в особом формате, четко дали понять, что готовы к обновлению трансатлантических отношений. Все они заявили о новом расцвете трансатлантического партнерства, а также о решимости сплоченной командой встретить такие глобальные вызовы, как пандемия и изменение климата.

Конечно, можно считать, что неупомянутое так же важно, как и упомянутое. Один из спорных моментов, как ни странно, не был упомянут в выступлениях: речь о строящемся газопроводе «Северный поток — 2». Хотя эта тема не вписывалась в примирительную риторику мероприятия, она — один из самых сложных вызовов сегодняшней внешней политики Германии, которым необходимо заниматься срочно. Иначе проблема грозит обернуться серьезной дипломатической катастрофой, способной нанести огромный вред нашим отношениям с восточными соседями, Европейским союзом и в особенности с Соединенными Штатами.

Является ли газопровод частным проектом или нет, с точки зрения внешней политики неважно. Сегодня важно то, как этот проект воспринимают. А на международной арене газопровод рассматривают как значительный политико-стратегический вопрос, который ставит под угрозу складывавшееся десятилетиями доверие к Германии и ее усилиям по укреплению европейского единства и трансатлантической общности. Берлин должен отнестись к этому очень серьезно!

Как часто случается во внешней политике, в этой ситуации нет действительно хорошего решения. Но ясно и то, что игнорирование растущей международной критики — это крайне плохое решение. Даже если Берлин сможет выдержать критику внутри ЕС, Белый дом всего через несколько недель после вступления в должность Джо Байдена наверняка не захочет, чтобы создалось впечатление, будто он проводит более мягкую политику по отношению к Москве.

Так же как и в случае с Китаем, в Конгрессе США есть широкий и сильный консенсус против «Северного потока — 2», который Белый дом едва ли сможет игнорировать. Другими словами: если Берлин станет как ни в чем не бывало и дальше действовать в том же духе, не исключено, что трансатлантический «медовый месяц» скоро прекратится, причем еще до того, как вообще удастся создать новые, основанные на доверии трансатлантические отношения.

Но также плохим решением было бы и прекращение строительства газопровода указом берлинского правительства на столь позднем сроке. С одной стороны, следствием этого стали бы дорогостоящие процессы о возмещении убытков, а также замороженный газопровод стоимостью в несколько миллиардов евро на дне Балтийского моря. С другой стороны, нельзя игнорировать тот факт, что Германия и другие европейские партнеры еще долгие годы будут нуждаться в русском газе.

Десятилетиями Германия могла исходить из того, что Россия была и остается надежным поставщиком, который до сих пор никогда не использовал поставки газа в Германию и другие страна НАТО в политических целях. Если же теперь Берлин из политических соображений похоронит газопроводный проект, то Россия с довольно высокой долей вероятности уже не побоится ответить тем же.

В качестве альтернативы предлагается ввести мораторий на строительство газопровода. Но что конкретно сможет дать такой мораторий? Если мы захотим увязать снятие моратория с изменениями российской политики или поведения России, мы попадем в классическую ловушку, которая всегда образуется из таких красных линий. Ведь если Россия откажется выполнять наши требования, то мораторий быстро превратится в долгосрочное замораживание проекта, а в противном случае Берлин потеряет лицо.

Есть другое, менее непривлекательное решение: допустить завершение строительства газопровода, но по согласованию с ЕС увязать его эксплуатацию с поведением России.

Для этого можно было бы обдумать следующие три шага.

Во-первых, Берлин по согласованию с ЕС мог бы предложить создать механизм экстренного торможения.

Экстренное торможение можно было бы, например, включить, если Россия откажется соблюдать взятые на себя обязательства по будущему использованию украинской газотранзитной инфраструктуры. Подобное экстренное торможение было бы ничем иным, как мерой укрепления доверия по отношению к Киеву, Варшаве, Брюсселю и Вашингтону.

Во-вторых, Германия могла бы предложить Евро-Атлантическое энергетическое соглашение. Подобный многосторонний план, в который были бы вовлечены Европейский союз, наши восточноевропейские соседи, а также трансатлантические партнеры, мог бы преследовать три цели, а именно:

— материальную и технологическую поддержку общеевропейской трансформации энергетики в сторону возобновляемых источников энергии;

— укрепление интеграции европейского газового рынка;

— усиление поддержки развития Украины.

В-третьих, Берлин мог бы проинформировать Газпром, главного подрядчика и владельца газопровода, что сопротивление проекту как в немецких политических кругах, так и на международной арене стало настолько сильным, что федеральное правительство в данных обстоятельствах не видит возможности открыть кран после окончания строительства газопровода.

Берлин мог бы указать на то, что двусторонние отношения с Россией достигли низшей точки. Причин тому много: это и серьезные хакерские атаки, и дезинформационные кампании, и общественное возмущение поведением России в связи с делом Навального, и заказанные Россией убийства на территориях стран ЕС, и отсутствие у России желания находить политические решения в кровопролитных конфликтах, например, в Донбассе или в Грузии.

Послание Газпрому должно быть четко сформулировано таким образом, что в данной ситуации лишь Москва способна создать предпосылки и атмосферу для того, чтобы Берлин дал зеленый свет пуску газопровода. Таким образом, мяч окажется там, где и должен быть, а именно на стороне Москвы.

В любом случае Берлин должен согласовать свои дальнейшие действия с ЕС и с такими партнерами, как Украина и Вашингтон. Таким образом можно будет дать толчок развитию нового трансатлантического доверия, а тяжелый камень на шее Германии превратить в интересный импульс для стратегического и конструктивного диалога между Востоком и Западом.