В начале 18 столетия великий философ эпохи Просвещения барон де Монтескье заметил, что в торговле страны, производящие промышленные товары, имеют явное преимущество перед теми, что экспортируют сырье. Нефтяной кризис 1973 года, однако, показал, что это утверждение справедливо не всегда. Недавние события еще нагляднее подтверждают этот факт, чьи политические последствия нам еще предстоит полностью оценить.
Восемь лет назад цена на нефть упала до 14 долларов за баррель. Сейчас это можно назвать «дешевой распродажей». Впереди нас ждал сырьевой бум, и среди тех, кто больше всего от него выиграл — и выигрывает — оказалась Россия. Возрождаясь в качестве великой державы, она может пользоваться новейшим и весьма мощным оружием — усиливающейся сырьевой монополией.
На страны, чьи доходы в основном зависят от экспорта сырья, в том числе углеводородного, обрушилось нежданное богатство. Тому есть целый ряд причин, и все они очевидны. Нынешнюю ситуацию можно связать с бурным ростом китайской экономики, повышением общемирового спроса на сырье (не в последнюю очередь — на Ближнем Востоке и в Африке), и неспособностью производителей, из-за низких цен в предшествующие годы, вкладывать достаточные средства в разведку и освоение новых запасов (последнее крупное месторождение Кантарелл в Мексиканском заливе было открыто еще в 1976 году, а на каспийском Кашагане пока не добыто ни унции нефти).
В 2006 году — уже третий год подряд — вновь осваиваемые резервы были не в состоянии компенсировать истощения прежних. Спрос продолжает опережать предложение. В проекте доклада под названием «Лицом к лицу с горькой правдой об энергетической сфере» («Facing the Hard Truths About Energy), подготовленном Национальным советом по нефти (National Petroleum Council) для министра энергетики США, утверждается: «Традиционные источники нефте- и газоснабжения, на которые мы привыкли полагаться, вряд ли смогут удовлетворить прогнозируемое увеличение общемирового спроса на это сырье на 50-60% в ближайшие 25 лет». Это важное событие: представители самой нефтяной промышленности впервые открыто признают, что имеющиеся запасы не смогут удовлетворять будущие потребности в энергоносителях.
Таким образом, страны бывшего СССР стали одними из тех, кому энергетический бум, последовавший вскоре после унизительной девальвации рубля в августе 1998 года и объявленного Россией дефолта по внешним долгам на сумму в 150 миллиардов долларов, принес наибольшую выгоду. Нефть и газ давно уже были для России главным источником валютных поступлений. Дополнительные доходы, полученные за счет высоких цен на энергоносители, быстро превратили страну из ненадежного должника в потенциального кредитора, и Москва не замедлила в полной мере воспользоваться открывшимися возможностями. В 2006 году по объему экспорта нефти Россия заняла первое место в мире. В нынешнем году этот объем достигнет примерно 240 миллионов тонн — почти вдвое превысив максимальные экспортные показатели СССР за любой год. 80 % доходов от экспорта нефти и 60% — от экспорта газа она получает из Европы, которая закупает в России половину потребляемого газа.
Резкий рост цен — в 2006 году они уже достигали 78 долларов за баррель, а в августе этого года вновь превысили эту планку — не мог не оказать существенного воздействия на представления Кремля о собственных возможностях. Низкие «котировки» на сырьевом рынке, характерные для двух предыдущих десятилетий, сыграли свою роль в крушении экономического потенциала СССР, ускорив ослабление российского влияния на мировой арене. Более того, негативным побочным результатом этого процесса стало продвижение НАТО и ЕС к самому российскому порогу, и еще более унизительная деятельность представителей американских благотворительных организаций, приезжавших в Россию учить ее граждан, как стать настоящими демократами. Но сегодня события развиваются в обратном направлении.
Возрождение российских амбиций
В последние годы пребывания у власти клинтоновской администрации Соединенные Штаты вступили на путь односторонних действий по созданию Pax Americana. И правые, и левые круги выступали за расширение американского влияния на Кавказе и в Центральной Азии, вторжение в традиционные сферы российского влияния и на территорию бывшей советской империи. Поражение Сербии — к которой даже самые либерально настроенные россияне относились с сочувствием, невзирая на совершенные ею акты геноцида — и унижение, связанное с передачей Косово под контроль ООН, лишь подчеркивали бессилие Кремля.
Внезапная «девальвация» российского могущества, и равнодушное отношение, с которым сталкивалась Москва, усилили ее постимперскую обидчивость, и породили стремление к реваншу в одном из важнейших сегментов элиты, символом которого стал Владимир Путин. Он решил: больше Россией никто не будет пренебрегать и манипулировать. Подобно тому, как хрупкий парнишка Путин пошел в секцию дзюдо, чтобы защищаться от школьных хулиганов, так и незащищенная Россия, лишившаяся своей гигантской военной мощи, — за исключением ядерного арсенала — сегодня осваивает приемы, позволяющие заставить противника потерять равновесие, и, при необходимости, нанести ему жестокие удары по уязвимым болевым точкам.
В отсутствие других перспективных вариантов Россия могла воспользоваться своими огромными сырьевыми богатствами, особенно запасами углеводородов, в качестве одного из важнейших рычагов влияния в мировой политике. По словам Владимира Милова, непродолжительное время занимавшего пост заместителя министра энергетики, подчиненные Путина не сразу отреагировали на повышение нефтегазовых цен. Поначалу они двигались «мелкими шажками», полагая, что эта тенденция не сохранится надолго. Однако постепенно их уверенность росла, и возможность смены курса представлялась все более реальной.
Правительство стремилось приобрести максимальный контроль над энергоресурсами России. Эти шаги совпали с окончанием приватизации в российской экономике и общим усилением роли государства. «Газпром — это ключевой элемент системы энергетической безопасности государства, — заявил Путин 14 февраля 2003 года. — И, что не менее важно, мощный рычаг экономического и политического влияния России в мире». С тех пор Россия постоянно поигрывает энергетическими мускулами.
Трубопроводы как основа могущества
Влияние России связано не только с огромными запасами газа, но и со способами его транспортировки. Нынешние маршруты трубопроводов, проходящие через Балтийское море, Польшу и Украину, способствуют закреплению российской гегемонии на европейских рынках энергоносителей. Но Кремль, утратив сюзеренитет над администрациями Польши и Украины, которым он обладал в годы холодной войны, пытается использовать газовые поставки в качестве инструмента для восстановления контроля над этим регионом. Сейчас он принимает меры по прокладке альтернативных трубопроводов, которые позволят ему прекращать снабжение подобных стран, не нанося при этом ущерба поставкам в Западную Европу. Таким образом, лидеры России полностью осознают значение благоприятных трубопроводных маршрутов — и без колебаний «хоронят» или поддерживают подобные проекты в интересах своей страны.
В этой связи следует особо отметить шумные протесты Москвы против прокладки транскаспийского трубопровода, который позволит транспортировать среднеазиатский газ в Центральную Европу, поскольку его маршрут должен пройти в обход России, что подорвет ее транзитную монополию.
В поддержку своей позиции российские чиновники приводят экологические и правовые аргументы — которые с легкостью игнорируются, когда речь идет о проектах, поддерживаемых Москвой. Согласно договорам 1920 и 1941 г. с Ираном половина акватории Каспия досталась бывшему СССР. Таким образом, Россия может ветировать право любого другого литорального государства, входившего в состав Советского Союза (фактически речь идет об Азербайджане, Казахстане и Туркменистане) на прокладку трубопровода по его дну. Какой бы логикой с точки зрения национальных интересов это ни обусловливалось, результатом становится резкое сужение вариантов энергопоставок в страны Евросоюза и соответствующее повышение уровня политических рисков.
Одновременно Москва всем своим весом поддержала два других соглашения о строительстве трубопроводов, — проекты «Северный поток» и «Южный поток» — которые позволят свести к минимуму роль ее соперников из Центральной Европы.
Газопровод «Северный поток», строящийся в соответствии с соглашением, заключенным между тогдашним германским канцлером Герхардом Шредером (Gerhard Schröder) и президентом Путиным в сентябре 2005 г., будет иметь пропускную способность в 27,5 миллиарда кубометров в год и протяженность в 750 миль. Он пройдет по дну Балтийского моря от российского (в прошлом финского) города Выборга до немецкого Грейфсвальда. Этот трубопровод позволит России напрямую доставлять газ в Германию и Западную Европу в обход существующих ниток, проходящих через территорию «трудновоспитуемых» соседних стран вроде Польши.
Россия также принимает меры, чтобы обойти транспортные маршруты через Украину и Турцию. 23 июня итальянская Eni и Газпром подписали меморандум о взаимопонимании по проекту трубопровода «Южный поток», который пройдет от населенного пункта Береговая по дну Черного моря до Болгарии, а оттуда — в Италию. В период повышенного спроса или дефицита прокладка новых трубопроводов в потенциале позволит России также менять направления экспорта в пользу одних клиентов и в ущерб другим. Понимая, что речь идет о дорогостоящей затее, экономический обозреватель РИА Новости Олег Митяев отмечает: «геополитические, а не экономические факторы» стали главными мотивами проекта. Путин подтвердил его догадку, заметив: «Балканы да и Черноморский регион — это всегда была зона наших особых интересов. И с этими странами, странами этого региона, всегда были особые отношения: и политические, и экономические…. И то, что Россия… возвращается в эти регионы, начинает играть здесь более заметную роль, — это вполне естественно».
Энергоносители как рычаг давления
Путин давно уже осознал один факт, который не сумели оценить по достоинству те, кто продвигал НАТО к российским границам: после окончания холодной войны в большинстве стран Европы единицы измерения влияния изменились. Контроль над сырьевыми ресурсами стал более полезным инструментом могущества, чем военная сила. Опора на поставки энергоносителей из России позволяет ей вводить санкции против других государств.
Хотя впервые это политическое орудие опробовал еще Ельцин, прервав поставки энергоносителей прибалтийским государствам в начале 1990-х, а затем, в конце десятилетия, еще раз проделав то же самое с Литвой, именно Путин вывел подобную политику на новый уровень. К июлю 2006 г. он уже не скрывал своих амбиций. «Россия, — отметил Путин, — должна претендовать на мировое лидерство в энергетической области». А глава Газпрома Алексей Миллер предупредил, что попытки европейцев помешать планам концерна по приобретению распределительных активов «не приведут к хорошим результатам».
1 января 2006 года Газпром перекрыл Украине газовый вентиль в нарушение соглашений об оплате поставок, заключенного предыдущим летом. Санкции сработали, но ценой успеха стал испуг, который испытали центральноевропейские потребители, получавшие газ по тому же трубопроводу. В этих условиях натовские гарантии безопасности и современное оружие, которое Lockheed Martin так энергично рекламировало в странах Центральной и Восточной Европы, явно оказались бесполезны.
Реакция в США на все эти события представляла собой смесь серьезной озабоченности с нескрываемой растерянностью — готовых ответов на возникшую непростую проблему у Вашингтона не было. НАТО — военный альянс, и этим ее функции ограничиваются. В распоряжении Организации есть ряд впечатляющих инструментов, но в данной ситуации они бессильны. Накануне натовского саммита в Риге бывший председатель сенатского комитета по иностранным делам Ричард Дж. Лугар (Richard G. Lugar) поделился своими соображениями о наступающей эпохе «энергетического дефицита и манипуляций»: «Прекращение Россией энергопоставок Украине продемонстрировало, насколько велик соблазн использовать энергоносители для достижения политических целей, и подчеркнуло незащищенность стран-потребителей перед лицом поставщиков. Россия отступила от порога конфронтации из-за решительной реакции Запада, но что бы сделала НАТО, если бы Москва сохранила эмбарго? Мы привыкли мыслить понятиями традиционных военных конфликтов между государствами, но энергоресурсы для тех стран, что ими обладают, могут стать самым эффективным оружием. Оно может показаться менее смертоносным, чем военная сила, однако прекращение поставок газа в европейскую страну в разгар зимы способно принести к таким же жертвам и экономическому ущербу, как и военное нападение».
Поэтому Лугар призвал НАТО пересмотреть характер своих гарантийных обязательств с учетом подобных ситуаций. Однако ответа на это предложение не последовало.
Завоевывая друзей и вызывая недовольство
Россия стремится обеспечить устойчивость своих позиций на энергетическом рынке за счет налаживания контактов с другими крупнейшими газодобывающими странами, например Алжиром и Ираном. Следующей в ее списке стоит Ливия. Эти шаги позволяют России контролировать альтернативные источники газоснабжения. Одновременно осуществляется план монополизации Газпромом поставок центральноазиатского газа в Европу через Украину.
В ответ на протесты европейцев в связи с газпромовскими «санкциями» против Украины председатель комитета Думы по энергетике призвал к созданию «газовой ОПЕК», объединяющей Россию, Иран, Алжир и другие государства. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров отрицает наличие у его страны таких намерений; Путин выступил с аналогичными заверениями, заметив, что о газовой ОПЕК речь не идет. Тем не менее еще в 2002 г. он предложил президенту Туркмении заключить «евразийский газовый альянс». Позднее, на саммите Шанхайской организации сотрудничества, куда входят Россия, Китай и центральноазиатские государства (Иран имеет статус наблюдателя), он говорил о создании «энергетического клуба». Наконец, президент Ирана, явно предполагая, что Путин отнесется к этой идее с сочувствием, выступил с инициативой о совместных действиях по «фиксации цен на газ и его основных потоков в интересах стабильности в мире».
Дружба с другими газодобывающими странами нужна России не только в рамках внешней энергетической политики, но и по внутриполитическим соображениям. Чтобы и впредь добиваться поддержки населения на выборах, российские власти реализуют газ внутри страны по ценам ниже себестоимости. Это достигается за счет опоры на регулярные поставки намного более дешевого центральноазиатского газа, а голубое топливо, добываемое в самой России, экспортируется по мировым ценам. Прокладка транскаспийского газопровода поставила бы крест на этой схеме, позволив центоральназиатским газодобытчикам напрямую поставлять это сырье в страны ЕС по куда более выгодным ценам, чем предлагает Москва.
Пособник по имени Шредер
Проблема, связанная с опорой Европы на российские энергоносители, усугублялась навязчивой идеей Шредера о создании долгосрочной «Антанты» с Россией. Эта иллюзорная мечта, получившая хождение еще во времена Бисмарка, основывается на взаимодополняющем характере торговли между двумя странами: немецкие промышленные товары и услуги в обмен на российское сырье. Однако расчет Шредера, что Москва готова будет сотрудничать на равных условиях, был наивен. Стремясь к гегемонии на европейском распределительном рынке, Россия одновременно фактически закрывает иностранцам доступ к собственным добывающим и транспортным активам. «Мы намерены и дальше сохранять контроль государства над газопроводной системой и Газпромом, — недвусмысленно заявил Путин. — Газпром делить не будем. И у Еврокомиссии не должно быть никаких иллюзий. В газовой сфере они будут иметь отношения с государством».
Шредер всегда утверждал, что у Кремля нет никаких тайных планов, призванных внести раскол между Германией и ее партнерами по ЕС, включая прибалтийские государства и Польшу, которые в результате останутся в одиночестве перед лицом потенциальной опасности использования российских энергоносителей в качестве оружия. Однако один проницательный аналитик заметил в этой связи: «Есть основания предполагать, что из-за „Северного потока" соотношение сил между Россией и ее соседями приобретет еще большую асимметричность, чем сегодня. Поскольку Россия является единственным, или по крайней мере основным поставщиком газа в эти страны, их уязвимость возрастет даже больше, чем надежность сбыта для Москвы».
На суждения Шредера явно повлиял личный интерес: сразу после ухода с поста он стал председателем правления консорциума, которому принадлежит 51% акций «Северного потока».
Некоторые сомневаются в том, что Кремль обладает в этой сфере гегемонией: они настаивают, что в России первую скрипку играет большой бизнес, а не государство, а потому разговоры об «энергетической стратегии» во внешней политике связаны с непониманием подлинной ситуации. Однако факты указывают на наличие если не тщательно проработанной и целенаправленной политики, то по крайней мере последовательной философии: достаточно вспомнить об аресте Михаила Ходорковского в 2003 г. и его последующем осуждении; о разгроме базовых активов его фирмы ЮКОС при помощи Dresdner Bank; о «карательном» налогообложении частных нефтяных компаний для формирования государственного Стабилизационного фонда (средства из которого идут, среди прочего, на ремилитаризацию России); о произвольном пересмотре соглашений о разделе продукции с BP, Shell, Total, ExxonMobil, Chevron и другими корпорациями ради конкурентных преимуществ Газпрома; и активном противодействии зарубежным инвестициям в энергетический сектор. Подобные действия облегчаются тем, что на ключевые посты в отрасли расставлены представители путинской команды: замглавы президентской администрации Игорь Сечин председательствует в совете директоров Роснефти; президентом той же компании является помощник Сечина Сергей Богданчиков; первый вице-премьер Дмитрий Медведев одновременно занимает пост председателя правления Газпрома; а президент концерна Алексей Миллер в прошлом был заместителем министра энергетики. Наконец, заместитель председателя совета директоров Газпрома Сергей Ушаков раньше занимал должность заместителя директора Федеральной службы безопасности.
Ахиллесова пята России
Успешная энергетическая дипломатия, впрочем, может продлиться недолго. Крупнейшей нефтяной компанией в России является «Лукойл». Ее глава Вагит Алекперов буквально вне себя от того, что государство своими налогами почти задушило отрасль, делая инвестиции в увеличение добычи практически невозможными. Налоги, по его словам, в два с половиной раза превышают чистую прибыль «Лукойла». Но и это еще не все: «Сырьевая база Росси находится в ужасающем состоянии. Месторождения в Западной Сибири истощены на 45 %, в Поволжье и на Урале — на 50-70 %, на Северном Кавказе — на 70-80 %. За последние 20 лет… средняя отдача от скважины сократилась с 20 до 8 тонн в сутки».
Бывший замминистра энергетики Милов приписывает «небольшое увеличение добычи нефти в России» исключительно «западным технологиям, иностранным инвестициям и деятельности частных компаний». Резонанс от дела ЮКОСа и новые поправки к закону о недрах, ограничивающие права собственности для иностранцев, лишь ухудшат ситуацию. Милов утверждает: «Российские государственные топливно-энергетические компании в целом не способствовали росту в нефтегазовом секторе — скорее наоборот. Тем не менее с помощью властей они активно усиливают свои позиции на рынке». Если в ходе предыдущего энергетического бума в 1970-х советское правительство реинвестировала в отрасль доходы от эксплуатации западносибирских месторождений, то нынешнего Инвестиционного фонда, созданного властями, явно недостаточно для выполнения этой задачи.
С запасами газа ситуация обстоит гораздо лучше, но это, похоже, способствует еще более безответственному поведению. Безрассудное отношение Газпрома к долгосрочным инвестициям в основную деятельность и его склонность, как сказал бы Уоррен Баффет (Warren Buffett), к «ухудшефикации» (diworsification) портфеля собственности за счет скупки «резонансных», но непрофильных активов, на деле означают, что он грабит Петра (долгосрочные вложения в энергетический сектор), чтобы заплатить Павлу (заработать краткосрочный политический капитал). Концерн может позволить себе подобное поведение только потому, что Путин не допускает его демонтажа, используя Газпром в собственных внутри- и внешнеполитических целях.
Газпром, к примеру, владеет двумя крупнейшими российскими телеканалами — но на деле они нужны не ему, а государству для выполнения откровенно политических задач. Всего, по оценкам, за 2000-2006 гг. концерн вложил 30,6 миллиардов долларов в сектора экономики, не связанные с газодобычей.
Одновременно, из-за халатного отношения Газпрома отдача от давно эксплуатируемых месторождений концерна всего за шесть лет сократилась на 20%. Некоторые утверждают, что из-за низких цен на газ в России, не позволяющих получать прибыль от его реализации внутри страны, у компании не возникает стимулов для увеличения добычи. Так или иначе, результат был вполне предсказуем. В 1999-2004 гг. Газпром с трудом поддерживал добычу на прежнем уровне. Только приобретение частных компаний, таких как «Пургаз» и «Нортгаз» позволило избежать еще большего падения ее объема. Инвестиции на освоение месторождений Бованенково и Харасавей — крупнейших на богатом запасами газа полуострове Ямал — явно недостаточны. В них необходимо вложить до 70 миллиардов долларов, и Газпром постоянно медлит со столь масштабными расходами. Ахиллесова пята концерна заключается в том, что из-за снижения собственной добычи ему необходимо контролировать потоки центральноазиатского газа, чтобы восполнять недостачу. Его руководство характеризует свою деловую стратегию следующим образом: «Свести к минимуму инвестиционное бремя Газпрома и оптимизировать газовые потоки в рамках Единой системы газоснабжения России».
Для гарантированного получения голубого топлива из этих источников необходимо тесное сотрудничество с Казахстаном и Туркменистаном. Однако тот факт, что эти страны будут постоянно следовать в фарватере Москвы, вызывает сомнение — по двум причинам. Во-первых, Казахстан стремится к превращению в главный «торговый перекресток» Евразии, и для поддержания своей репутации должен демонстрировать беспристрастный подход. Во-вторых, Туркменистан нельзя считать надежным партнером, поскольку эта страна, где правит диктаторский режим, находится вблизи очагов исламского фундаментализма — Ближнего Востока и Южной Азии. Столь сильно опираясь на ненадежную ось — чье значение очевидно самим этим двум странам — Россия идет на большой риск, о котором в конечном итоге ей, возможно, придется пожалеть. Европейцы поставили себя в зависимость от российского газа, но и сама Россия приобретает все большую зависимость от газа центральноазиатского.
Можем ли мы доверять России?
Имея дело с Кремлем, мы не всегда можем четко определить намерения российских чиновников. Тем не менее понимание мотивации российской стороны нельзя рассматривать как необходимое условие для решения энергетической проблемы. Обретение ею монопольного влияния, которое в непредвиденных обстоятельствах может быть использовано в злонамеренных целях — вопрос, вызывающий серьезную озабоченность у ЕС. Если холодная война началась с попытки СССР монополизировать европейский «центр притяжения» военными средствами, второй аналогичный конфликт интересов вполне может возникнуть из-за попыток России монополизировать газоснабжение Европы финансовыми средствами. В обоих вариантах Москва, судя по всему, проявляет неспособность или нежелание понять, что важнейшую роль в поддержании здоровых международных отношений играет баланс сил — военных или экономических. Кроме того, и в том и в другом случае попытка создать дисбаланс сил в конечном итоге оборачивается тем, что судьба Европы оказывается в чрезмерной зависимости от русских.
Если к началу холодной войны в СССР правил кровавый диктаторский режим, то в сегодняшней России существует одна из форм политической демократии. Однако у этой демократии появляется все больше изъянов, она дрейфует в сторону авторитаризма, и ее будущая судьба так же неясна, как сегодняшняя судьба свободной прессы в стране. Если холодный расчет, которым руководствуется Путин во внешней политике, подскажет, что он может добиться каких-либо преимуществ, шантажируя Европейский союз приостановкой газовых поставок или хотя бы угрозами на этот счет, ни внутри страны, ни за рубежом не существует силы, способной удержать его от этого шага. В отсутствие у ЕС сопоставимых альтернатив трудно представить себе, что он может предпринять, если различные источники энергоснабжения, расположенные за пределами России, окажутся под контролем Москвы из-за ее транзитной монополии. Статус одного из крупнейших клиентов монополиста-поставщика в данном случае ничего не значит. ЕС необходимо найти замену российским поставкам: атомные электростанции (несмотря на возражения Германии), сжиженный газ, доставляемый из-за океана (прежде всего из Канады) танкерами, и альтернативные технологии вроде использования солнечной энергии, которые уже внедряются в германской экономике, но пока в незначительных масштабах.
Джонатан Хэслам — профессор истории международных отношений Центра международных исследований (Centre of International Studies) при Кембриджском университете.
