В интервью Deutsche Welle галерист и член Общественной палаты Марат Гельман заявил, что в искусстве в России сегодня вводится запрет на профессию и организуется народная цензура.

По мнению Марата Гельмана, суд над бывшим директором Музея имени Андрея Сахарова Юрием Самодуровым и бывшем завотделом новейших течений Третьяковской галереи Андреем Ерофеевым, которые могут быть приговорены к трем годам колонии-поселения за организацию выставки "Запретное искусство-2006", самым негативным образом скажется на имидже России.

- Вы заявили, что если в отношении Самодурова и Ерофеева будет вынесен обвинительный приговор, то вы проведете аналогичную выставку, и что, если вас будут за это судить, то мало не покажется.  На что вы рассчитываете?

- Мне кажется, что весь этот суд бессмысленный, и что прокуратуре не надо было даже возбуждать дело. Надо было просто вовремя остановиться, не доводить дело до суда. Но также мне кажется, что аргументация Самодурова и Ерофеева не услышана всеми. Я уверен, что если подадут на меня в суд, то я смогу, во-первых, эту аргументацию сформулировать, а во-вторых, сделать так, что она будет услышана всеми, дойдет до каждого. А во-вторых, я считаю, что ребят, конечно же, запугали. Самодуров одно дело уже проиграл, Ерофеев - международный куратор, который ездит по всем выставкам, и вы представляете, что значит для него, если на время суда ему нельзя выезжать за пределы страны... И они из-за этого, может быть, не использовали все возможные аргументации. Да, действительно, ко мне больше внимания, и поэтому я таким образом предлагаю вернуться к дискуссии.

- Вы говорите о возвращении к дискуссии, но могут же и посадить?

- Я в 20 лет начал заниматься современным искусством. Если сегодня сажают человека, который делал чисто исследовательский проект, то это значит запрет на профессию. Просто мало кто понимает, в том числе из моих коллег, что очень высокие ставки в игре. Мало кто понимает, что после этого приговора дальше начнется - как раньше организовывали народные дружины, а тут будет народная цензура. Будут ходить по выставкам, говорить: сейчас мы подадим на вас в суд. Надо понимать, что сейчас за этим процессом следят все - и огромное количество художников, которые продолжают дальше жить, работать в стране, и они сидят и ждут результатов этого процесса. Конечно, шанс есть любой, но я почему-то уверен, что я это дело смогу выиграть.

- Но, как правило, такие знаковые судебные процессы легко управляются сверху.  Значит ли это, что либо не было сверху сигнала, чтобы это дело прекратить, либо наоборот это дело сознательно раскручивается? 

- Хороший вариант, если просто не было сигналов. Значит, они не поняли, насколько это важный процесс, и после моего заявления я уверен, что они такой сигнал получили.

- Но это дело-то тянется уже не один год, и обсуждается очень широко в тех же российских и западных СМИ…

- Никто не поставил вопрос ребром. Я еще раз говорю, что лучший вариант, если бы наверху просто решили, что это неважно, и пусть идет как идет. Но есть и худшие варианты, что наверху есть люди, которые заинтересованы в изоляции России, и все делают для этого.

- Сейчас Дмитрий Медведев создает образ либерального политика в глазах западной и российской общественности. Как вообще это дело может повилять на его имидж и на имидж России в целом?

- Очень конкретно. У нас уже проводилось три международных биенале в Москве, то есть, мы постепенно с трудом становимся международным художественным центром. Можно сказать, что современное искусство - это наиболее успешная среда, которая интернационализировалась. То, о чем наши политики только мечтают, мы уже сделали - мы сегодня являемся частью международной среды. Мы долгое время убеждали, что не только художники и кураторы у нас на международном уроне, но и страна вполне готова для такого культурного диалога. Вот это все пойдет насмарку. 

- Где, по вашему мнению, проходит грань между искусством и оскорблением религиозных чувств и преступлением закона?

- С точки зрения закона все очень четко прописано. Эта грань - как четвертая стена в театре, это пространство жестов, пространство поступков. Человек, который снимает фильм о войне, никого не убивает, человек, который играет преступника в кино, преступником не является, он актер. И здесь очень важно понимать, что выставка, которая исследует тему цензуры нового времени, выставка, которая имеет научную задачу, она не является выставкой, которая создана для того, чтобы кого-то убить, оскорбить, раздражать. Для меня грань именно здесь.

Сидя в кресле в кинотеатре ты понимаешь, что то, что происходит на экране - это кино. Это и есть очевидная грань. То, что происходит в художественном пространстве, это отражение жизни. Если в сериале "Школа" показывают, что дети в школе пользуются наркотиками, это отражение реальной жизни, а не пропаганда наркотиков.

У меня очень богатый опыт, на мою галерею подавали в суд очень много раз, и мы все время выигрывали. Ты никогда не можешь предугадать, что конкретно оскорбит кого-то. Подчас есть совсем какие-то невинные вещи - и вдруг ты получаешь иски, что они кого-то оскорбили. Я считаю это нормальным, что люди подают в суд, но нужно, чтобы была и нормальная судебная система, и чтобы мы все были все-таки разумными людьми, вот и все.