Вместе с голодом пришла и безнадежность. Рождественские праздники 1942 года для многих окруженных в Сталинграде солдат стали поводом для появления обманчивой надежды на отдых, на мир и на предчувствие счастья. После этого начался апокалипсис.


Количество погибших от голода стремительно увеличивалось, тогда как объемы поставок по воздуху сокращались. И не только потому, что погода часто мешала взлету самолетов. Русские до такой степени смогли укрепить свою противовоздушную оборону на земле и в воздухе, что многие транспортные самолеты были сбиты на подлете к Сталинграду. Другие рухнули на землю, когда заполненные до отказа ранеными и другими счастливчиками с приказом о переводе в другое место они попадали под шквальный зенитный обстрел. Кроме того, советские войска совершали нападения на расположенные поблизости авиационные базы, из-за чего маршруты авиации увеличивались на сотни километров.

Многие солдаты Вермахта в то Рождество в последний раз получили письма с родины. После этого мешки с почтой еще какое-то время перевозились в том и в другом направлении, а в последний раз это, вероятно, было сделано 18 января. Письма посылались по официальному пути, но их также брали с собой покидавшие котел военнослужащие. Но последние письменные свидетельства из Сталинграда представляют собой случайный набор, гнетущую смесь из завещаний, протеста и безумных надежд. 

Читайте также: Голод — злейший враг вермахта под Сталинградом

Заключение цензора

В военном отделе Федерального архива во Фрайбурге сохранилось много материалов, собранных цензурой. Речь идет о сообщениях отделов проверки полевой почты, на основании которых можно составить представление о настроении, царившем среди находившихся в окружении военнослужащих. Но даже последние отправленные и каким-то образом доставленные в Германию письма были в конечном итоге сожжены по приказу Геббельса, несмотря на противоположную рекомендацию самих цензоров. Слишком безнадежным и неприкрашенным было их содержание, и национал-социалистическая пропаганда не могла пойти на риск еще большей дестабилизации из-за Сталинграда и без того очень тревожной обстановки на домашнем фронте.

В этом смысле цензоры делали все возможное для того, чтобы представить как можно более устойчивым настроение находившихся в окружении солдат: «Мы все твердо верим в то, что фюрер нас не оставит, и он, конечно, как всегда знает, что надо делать», — говорится в письме обер-ефрейтора от 2 января 1943 года. «Еще четыре недели нам надо любой ценой удержать наши позиции (мое предположение), и, если мы сможем это сделать, наше сегодняшнее столь тяжелое положение превратиться в великую победу», — написал в своем письме один из фельдфебелей Вермахта в первый день нового года.


Все эти фразы свидетельствуют об уверенности их авторов, однако они почти ничего не говорят об общем настроении. Хотя солдаты получили ясный приказ относительно того, что можно писать, а что нет, в их посланиях встречаются разные пассажи.

Также по теме: Искусственные елки Геринга для Сталинграда

«Сто человек – только кожа и кости»

«Мои дорогие родители, если можно, пришлите мне какие-нибудь продукты питания. Мне крайне неприятно об этом писать, но очень хочется есть».

«Из 380 человек, гордо прибывших на фронт, осталось еще примерно 100 человек – только кожа и кости. Мы, еще живые, почти не можем передвигаться из-за голода и слабости».

«Если ничего не изменится, то все мы умрем от голода. Мы уже в таком состоянии, что они могут делать с нами все, что хотят».

«Настроение у нас на нуле».

Многие письма были явно прощальными, и поэтому цензоры рекомендовали более «мягко» осуществлять контроль за предательским содержанием:

«Я приветствую вас, мои дорогие, и прощаюсь с вами; когда вы получите эту открытку, моя судьба в городе Ст. будет уже решена».

«Когда эти строки дойдут до дома, вашего сына уже не будет, то есть не будет на этом свете».

«Спокойно и гордо буду я сражаться и умру за тебя, за мальчика и за нашу родину».

Некоторые из этих прощальных посланий по меркам режима  граничили с пораженчеством:

«Я должен предельно честно тебе сказать, что я предпочел бы сейчас быстрый и скорый конец, чем медленное и неизбежное угасание».

Читайте также: В Сталинграде солдаты уже могли слышать своих спасителей

«Может быть, это мое последнее письмо. Мы находимся в окружении уже 54 дня, и скоро мы подвергнемся нападению, защититься от которого мы уже вряд ли сможем».

На самом деле многие солдаты совершали самоубийство или сами искали смерти и выходили из укрытий перед русскими позициями.

«Войска защищаются до последнего»

Прежде всего офицеры пытались обойти официальную почту и передавали свои послания летному персоналу или тем товарищам, которым посчастливилось получить приказ покинуть оказавшуюся в котле группировку. Возможно, именно в одном из таких писем было написано следующее: «Положение становится все более мрачным… Постепенно кончаются запасы, оставленные на самый черный день… С боеприпасами такая же ситуация, и русские поэтому ведут себя нагло… Их пропаганда с помощью листовок в подобных условиях не является совсем безопасной, хотя наши ребята еще держатся. Не следует забывать, что наша тонкая фронтовая линия удерживается лишь небольшим количеством бойцов, а остальные преимущественно  малоценные тыловики… Ясно одно — дальше так продолжаться не может… Я в целом не понимаю, почему все так произошло… Почему кадровики все еще не перешли к тотальной войне… Сталинград на самом деле полностью разрушен, и что нам тут делать?»

В январе некоторые здоровые солдаты из всех дивизий — не старшие штабные офицеры и специалисты — получили приказ покинуть окруженную группировку, и были вывезены оттуда на самолетах. На самом деле они должны были стать основой новой 6-й армии, с помощью которой Гитлер хотел забыть о гибели старой. Новая 6-я армия должна была состоять из 20 дивизий. А еще существовавшей, но погибающей армии диктатор приказал: «Капитуляция исключена. Войскам защищаться до последнего».

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.