Всемирный экономический кризис в некотором смысле означает для Эстонии конец истории. Мировая экономика сдувается, и кредитные потоки в своем прежнем виде уже не восстановятся. Понятие и значение рисков изменилось принципиально.
Исчезает механизм, позволявший Эстонии рассчитывать на неуклонный рост благосостояния и прокладывать себе кратчайший путь в число богатейших стран Европы.
Последние пятнадцать лет войдут в историю как золотое время, мгновенно вознесшее Эстонию на пик капитализма. Однако перелом оказался значительно глубже. Еще до независимости в советское время существовала вера в прогресс, телеология надежды, воплощенная в фактах убежденность, что все можно исправить, достаточно только наметить правильный путь.
Прогнозируемое будущее не сулит нам роста благосостояния на выходе из стагнации. Прошли те времена, когда средний европейский уровень ежегодно приближался к нам на два-три процентных пункта. Государству предстоит найти новые механизмы роста, распространение благосостояния остановилось и стало еще более неравномерным.
Сейчас еще рано говорить о том, что означает для Эстонии крушение односторонней (положительной) перспективы. Надежда на восстановление роста благосостояния предполагает стабильность, единственной гарантией которой остаются прочные связи с Западом, в первую очередь с Европейским Союзом.
В этом плане можно только приветствовать возрожденное правительством стремление к переходу на евро. Однако хочется спросить, не пытаемся ли мы запереть ворота конюшни уже после того, как скакуны вырвались из нее. Три года назад, когда Эстония последний раз была на подступах к евро, премьер-министр Ансип защищал правила игры зоны евро, а не интересы Эстонии.
Теперь же премьеру кажется очевидным, что евро имеет для Эстонии жизненно важное значение. Но ведь преследовать цель перехода на евро в условиях апогея кризиса совсем не то, что стремиться к этому в преддверии спада.
Евро требует значительных сокращений в казне государства. Таким образом, в ситуации кризиса Эстония движется в противоположном направлении по отношению к остальному Евросоюзу, где экономику в среднем стимулировали в объемах 3,3 процента от ВВП. Все это не сулит ничего хорошего с точки зрения трудовой занятости и для беднейших слоев населения. Можно искать спасения в кредитах, однако это обернется для потомков долговым бременем.
Евро может рассматриваться как фиговый лис-ток при девальвации кроны, которая может оказаться неизбежной. Правительство и партия, которые решились бы на такое по своей воле, превратились бы в политический труп. При этом девальвацию, осуществленную во имя перехода на евро, можно было бы представить как требование со стороны ЕС.
