Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Гейдар Алиев еще долго будет одной из самых дискуссионных фигур в истории ХХ века. Сторонники превозносят его до небес, называют его именем аэропорты и улицы и ставят памятники – причем отнюдь не только в Азербайджане. Противники скажут, что он не просто создал авторитарное государство, но воссоздал модель, существовавшую в «начальный период» его правления в стране.

Гейдар Алиев еще долго будет одной из самых дискуссионных фигур в истории ХХ века. Сторонники превозносят его до небес, называют его именем аэропорты и улицы и ставят памятники – причем отнюдь не только в Азербайджане. Противники скажут, что он не просто создал авторитарное государство, но воссоздал модель, существовавшую в «начальный период» его правления в стране, еще в бытность первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана.

Я не стану в этом тексте поддерживать оппонентов и спорить со сторонниками – тем более, что мы не знаем, насколько они искренни, эти сторонники, и сколько их останется, когда президентом Азербайджана будет не Алиев. Сама дискуссия, по-моему, должна проходить в другой плоскости. Я не понимаю, как можно всерьез хотеть от человека, всю жизнь проработавшего в КГБ и дослужившегося не просто до первого секретаря, но до члена Политбюро и претендента на власть в Кремле, чтобы он был демократом. Вы вообще знаете многих членов Политбюро, вернувшихся к власти после распада СССР? Да, конечно, Назарбаев, Каримов, Ниязов – но они-то были членами «ненастоящего Политбюро», презентационного, избранного тогда, когда оно не имело уже никакого значения.

А из членов «настоящего» Политбюро – только двое. Алиев и Шеварднадзе. Появившиеся в президентских креслах при очень схожих условиях практически полного развала государств, которыми они стали руководить. И оба были не просто партийными функционерами, но прежде всего политиками. С той только разницей, что Алиеву удалось буквально на руинах выстроить новое государство. А Шеварднадзе – не удалось: этим строительством занялись уже его преемники.

Могут сказать, что у Алиева была нефть, а у Шеварднадзе – не было. И что Алиеву повезло как Путину. Но когда он вернулся в Баку, на нефти особо заработать было невозможно. И общество вообще думало не о заработках, а о Карабахе. И азербайджанские политики, находившиеся у власти или боровшиеся за власть до Алиева, спекулировали на этой проблеме, кто как мог.

Отказаться от этой спекуляции, трезво оценить ресурсы страны и заняться строительством государства – это действительно мужественный поступок. Потому что – самый трудный. Легче всего было бы воевать до бесконечности и быть сметенным очередным военным переворотом – а потом писать героические мемуары в Москве или Нахичевани. А вот сказать людям, что им теперь придется работать, а не воевать – и самый болезненный для страны вопрос будет отложен в долгий ящик – это уже поступок государственного деятеля.

Поступок человека, понимающего, что для того или иного решения территориального вопроса страна, претендующая на то, чтобы к ней прислушались, должна быть сильной, а не раздираемой в клочья популистами и полевыми командирами. И это очень важный урок, о котором я часто думаю именно сегодня – как руководителю страны найти в себе мужество отказаться от того, что его согражданам кажется самым главным – ради спасения этой страны, ради ее будущего.

А теперь важно понять, каким образом партийный функционер превращается в государственного деятеля? И тут мы находим ответ на вопрос, в чем же на самом деле Алиев отличается от Шеварднадзе. В способности к личностному развитию. Шеварднадзе попытался использовать в управлении Грузией свой предыдущий опыт первого секретаря. Алиев научился меняться вместе со временем – ну и менять страну под себя, как это обычно в таких случаях бывает. Его восприятие мира было как лезвие бритвы – я наблюдал его в последний уже после ухода из руководства ЦК КПСС период деятельности, когда он был уже пожилым человеком, но было ясно, что с ним лучше не пытаться сыграть в шахматы. И не потому, что он хранил в голове все варианты политических партий, а потому, что, несмотря на всю свою зрелость, он был готов всякий раз сыграть по-новому.