Иветич: Украина – новая Босния

Больше никаких ракет и танков. Правительственные силы Украины начали постепенно отзывать тяжелое вооружение и артиллерию из зон, захваченных сепаратистами на юго-востоке страны. Соглашение, подписанное в Минске 19 сентября Россией, Евросоюзом и Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), кажется, работает. Кризис постепенно сходит на нет. Но надолго ли?

Пророссийские повстанцы уже объявили о том, что не хотят принимать участие в выборах, назначенных на 26 октября. Тем временем в Москве проходят марши мира. Обстановка, как видно, все еще остается напряженной.

Новая разделенная Босния

«Ситуация будет развиваться именно так: от переговоров и перемирия она непременно вернется к напряжению, которое потом вновь пойдет на спад. Нужно время,  – объясняет Lettera43 Эджидио Иветич (Egidio Ivetic), профессор истории Восточной Европы в Падуанском университете. – В итоге могла бы иметь место федеральная система, похожая на ту, которая сложилась сейчас в Боснии, разделенной на регионы, отличающиеся друг от друга культурой и относящиеся к разным сферам влияния. В настоящий момент Украина играет ту же роль, что в начале XX века играли Балканы».

Lettera43: То есть она выступает в качестве поля битвы между двумя «империями» –  российской и европейской?

Эджидио Иветич: С одной стороны здесь замешана территориальная логика России, с другой – рынок, политическое пространство, возникшее вокруг единой валюты, евро. С конца Второй мировой войны, а точнее, с 1948 года, когда европейские державы вступили в холодную войну, примкнув к НАТО, Европа перестала смотреть на территории стратегически, у нее даже нет четких границ.

– Россия же, напротив, выступает за однозначность. Повстанцы называют юго-восток Украины Новороссией, новой Россией.

– На самом деле так было всегда: сначала с Петром Великим, потом со Сталиным, сейчас с Путиным. Именно Россия всегда определяла, какими будут ее восточные  границы. И в данный момент Москва пытается укрепить свои позиции.

– Вы хотите сказать, что действия Путина можно было предвидеть?

– Украина – это территория, находящаяся на линии огня, ее часто затрагивают империалистические интересы и конфликты других. Некогда она входила в состав Великого княжества Литовского, тогда ее населяли казаки и татары, и это была настоящая смесь европейских народов, которая потом  стала частью царской России. Затем ее в очередной раз завоевал Сталин. А сегодня и на западе, и на востоке  Украины живут католики, православные, унионисты. Она всегда была пограничной зоной. Поэтому если обратиться к истории, можно отчетливо увидеть, что сейчас Россия делает именно то, что делала всегда.

– Чем нынешняя ситуация отличается от ситуации в 90-х годах?

– Разница заключается в том, что в 90-е с точки зрения экономики дела у Украины шли намного лучше, чем у Польши. Затем последняя вступила в Европейский союз, и темпы ее экономического развития ускорились.

– По идее, рынок должен одержать победу над империей. Но, кажется, все совсем не так...

– Нехватка осязаемого, удобного европейского пространства, нехватка конкретики влечет за собой определенные последствия, которые ударяют прежде всего по пограничным районам и периферии.

– Вы имеете в виду движения за отделение и независимость, такие, какие мы можем сегодня наблюдать в Каталонии и Шотландии?

- Многое зависит от перспективы, с которой смотреть на ситуацию. У Шотландии с одной стороны – английская модель, которая отличается от европейской и является имперской, хоть и переживает в настоящий момент кризис; с другой стороны, у нее была возможность последовать скандинавской модели, так как государственная территория у нее небольшая, но богатая углеводородами. У более крупных европейских стран более серьезные проблемы.

– Почему?

– В 1901 году философ Антонио Лабриола (Antonio Labriola) сказал, что Италия слишком мала по сравнению со своей великой историей, но в то же время слишком велика, чтобы быть Швейцарией. Пропорции крупных европейских государств слишком велики для того, чтобы следовать скандинавской модели, у них к тому же нет особого политического видения, опираясь на которое, они могли бы выжить вне Европейского союза.

– В общем и целом, нам нужно научиться жить в новом мире.

– Да, но на данный момент Евросоюзу во всем не хватает конкретики, начиная с его собственных границ.  Всего есть три европейские границы. Первая простирается от Швеции к Испании, она идет вдоль побережья Атлантического океана.

– А остальные две?

– Вторую границу, границу Восточной Европы, исторически определила Россия. А третья – это Средиземноморье, которое всегда оказывается в эпицентре конфликтов и чьих-то интересов, однако сегодня его даже не признают в качестве границы.

– Получается, что Европе нужно научиться смотреть на вещи стратегически?

– Мы должны привыкнуть к новому миру, в котором отсутствует какая бы то ни была национальная логика, ведь мы сталкиваемся с очередным переделом сфер интересов между цивилизациями. 

– Путин заключает новые соглашения  с Китаем...

– Москва то совершенно равнодушна к Азии, то, наоборот, приступает к активному стратегическому сотрудничеству с ней. Сейчас она пересматривает сферу своих интересов в Тихоокеанском регионе. Но, к примеру, арабские страны на Балканах добиваются своих целей, прибегая к умной тактике «мягкой силы», тогда как Турция пытается преуспеть, опираясь на жесткую силу военных.

– Украина – это лишь один из открытых фронтов, но, без сомнений, самый опасный.

– Хотя не должна бы им быть, потому что Путин, по крайней мере, ведет свою определенную политику, у него есть свой взгляд на вещи. Россия, которой никто не управляет, или слабая Россия, какой она была в период президентства Ельцина, худшего для Москвы, была бы еще более трудной проблемой для Европы. Для сравнения вспомним хотя бы о том, что сейчас происходит на Ближнем Востоке, где все окончательно перепуталось.

– А если бы Европа умела стратегически мыслить, этой проблемы не возникло бы?

– Я говорю лишь о том, что нельзя совершенно не считаться с Россией, и мы должны принять тот факт, что сейчас она занимается пересмотром границ. Правильнее всего было бы найти точку равновесия между нуждами Европы и России.