Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Вдова Александра Солженицына рассказывает о том, что пошло не так

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Солженицына два часа проговорила с The Economist в той самой московской квартире, в которой в 1974 году арестовали ее мужа. На фоне испортившихся отношений между Россией и Западом — и особенно того противостояния, в результате которого члены НАТО и Россия оказались вовлечены в бои на Ближнем Востоке, — к словам Солженицыной имеет смысл прислушаться.

«Если бы он увидел огонь в Киеве, — утверждает Наталья Солженицына, — он бы умер на месте». Вдову Александра Солженицына считают главной защитницей и толковательницей воззрений ее покойного супруга — российского писателя и критика Советского Союза, умершего в 2008 году. Этим летом г-жа Солженицына два часа проговорила с The Economist в той самой московской квартире, в которой в 1974 году арестовали ее мужа, чтобы отправить его в изгнание на 20 лет. На фоне испортившихся отношений между Россией и Западом — и особенно того запутанного противостояния, в результате которого члены НАТО и Россия оказались вовлечены в бои на Ближнем Востоке, — к словам г-жи Солженицыной имеет смысл прислушаться.

Под «огнем в Киеве» она, разумеется, имела в виду вспышку насилия в украинской столице, связанную с прошлогодней революцией. Вдова Солженицына объяснила нам, как старый писатель отреагировал бы на раскол между Россией и Украиной. Трое из его дедушек и бабушек были украинцами. «Он с детства слышал украинскую речь». Он, безусловно, воспринял бы междоусобный конфликт на юго-востоке Украины между центральной властью и пророссийскими сепаратистами как трагедию, особенно для «расколотых семей».

«Мы [россияне] недостаточно сделали для того, чтобы сохранить Украину дружественной», — отметила г-жа Солженицына. Однако вина лежит не только на России и на российском правительстве. «Мы признали Украину независимой и дружественной страной, однако когда они [украинцы] запретили русский язык — это был безумный шаг», — добавила она, говоря о законе, который был с ходу принят новым киевским режимом, но, правда, вскоре был отменен. Что касается Крыма, «можно возражать против методов, с помощью которых его вернули», однако он, бесспорно, должен был стать частью России. Ее умерший в 2008 году муж, которого президент Владимир Путин считал настоящим российским патриотом, наверняка бы с этим согласился.

Вина, лежащая на Западе, не меньше — он раздувал антироссийские чувства на Украине и в целом вел себя с Россией абсолютно неправильно. «В западной прессе я вижу много предубежденности и эмоций. Это не просто антипутинская точка зрения, это антироссийская точка зрения, — утверждает г-жа Солженицына. — На нашем телевидении, каким бы тенденциозным оно ни было, можно увидеть ток-шоу, на которых сталкиваются разные позиции. От западных СМИ возникает совсем другое ощущение. Хуже всего, что факты, не вписывающиеся в широкий антироссийский контекст, просто игнорируются или затушевываются».

Говоря об испортившихся отношениях между Россией и Западом, г-жа Солженицына назвала бомбардировки Белграда, которые осуществляла НАТО в 1999 году, огромной ошибкой. «Это был важный поворотный момент. Это был шок». Российские лидеры доверяли Западу, но «Запад не отвечал им взаимностью» и продолжал видеть в России «источник проблем». Позднее, считает она, «Запад пальцем не двинул, чтобы сделать Украину благополучнее, но только использовал ее, чтобы досаждать России и сдерживать Россию».

Г-н Путин, по ее мнению, правильно поступил, когда отказался от начатого при Борисе Ельцине курса, который Солженицын считал ошибочным и который предполагал «уступки любым требованиям Запада». Запад, в свою очередь, даже если не считал Россию агрессором, пытался ее «сдержать и изолировать». Более того, НАТО специально поощряла обретшие независимость бывшие советские республики занимать недружелюбную позицию в отношении России и сближаться с Североатлантическим альянсом.

Тем не менее, идея о том, что Россия возвращается к советскому прошлому, просто нелепа, подчеркнула она. «Это совсем другая страна. Изменения необратимы—по крайней мере, я на это надеюсь. Несмотря на все ограничения, пресса сейчас свободнее, чем в советские времена, и не менее свободна, чем в 1990-х годах. Если сейчас основные СМИ следуют государственному курсу, то в 1990-х они подчинялись олигархам. Это тоже не было независимостью. Выборы сейчас также лучше, чем в Советском Союзе, хотя полноценными их назвать нельзя. Россияне могут ездить, куда захотят. Они могут выбирать, чем им заниматься и где жить. Все не так жестко, как раньше — люди больше не обязаны прописываться [там, где живут]. У них есть интернет. Молодежь — уже совсем другая. Нынешнюю жизнь невозможно сравнивать с жизнью при Советском Союзе, который, как утверждают на Западе, мы хотим восстановить».


Тем не менее, «нынешняя атмосфера очень опасна, непродуктивна и непредсказуема. Под давлением [извне] Россия не изменится. Если вы хотите реформ в России, не дестабилизируйте страны у ее границ. И не надо выгонять ее представителей из Совета Европы — такие мелочные враждебные акты на Западе остаются почти незамеченными, но в России вызывают возмущение. Подобными поступками Запад может только усугубить ситуацию».


«Запад не осознавал, как трудно России переходить к экономической и политической свободе». Вдобавок, «американские элиты не очень понимают исторические и психологические тенденции и плохо разбираются в исторических моделях». Распад Советского Союза создал вакуум. Выработка нового мировоззрения требует времени. Между тем, как говорил Александр Солженицын 20 лет назад, когда-нибудь Россия потребуется Западу как союзник.