5 мая в таллинском Доме писателей состоялась публичная лекция независимого военного историка Марка Солонина «К каким войнам готовился Сталин?» Многое выглядело довольно необычным. Историк выступал по-русски, но его вполне понимали и задавали много вопросов представители организаторов — эстонской национально-консервативной партии Pro Patria. Также весьма контрастной по сравнению с ситуацией в России была сама тема — ведь нынешнее российское общество, особенно в дни, соседствующие с 9 мая, не любит задаваться такими вопросами, предпочитая помпезные великопобедные торжества.

Марк Солонин — автор семи книг, посвященных раскрытию тайн Второй мировой войны, преимущественно ее начального периода. Об этом периоде (1939-1941) в нынешней России вспоминать также не любят, как и когда-то в СССР. Потому что тогда придется признать, что в ту войну СССР вступил не 22 июня 1941 года, как утверждается десятилетиями, но еще 17 сентября 1939-го, когда ввел свои войска в Польшу, согласно пакту Молотова-Риббентропа. Одно это признание кардинально подрывает миф о «миролюбивом» Советском Союзе, который принято изображать жертвой вероломного нападения…

Лектор напомнил практически не упоминавшийся в советской и по-прежнему замалчиваемый в постсоветской российской историографии факт — первая героическая оборона Брестской крепости состоялась не в 1941 году, а в том же 1939-м. Только тогда ее обороняла польская армия от наступающего вермахта, и держала эту оборону до 17 сентября, когда в тыл полякам ударила Красная армия.

22 сентября 1939 года в Бресте состоялся первый «парад победы» (официальное название!) — совместное прохождение моторизованного корпуса вермахта и танковой бригады РККА. Их командиры — генерал Гудериан и комбриг Кривошеин — принимали этот парад, стоя рядом на трибуне и улыбаясь друг другу.

«Медовый месяц» в советско-нацистских отношениях растянулся почти на целый год — с осени 1939-го до лета 1940-го. Тогда советское руководство разрабатывало планы, которые могут показаться невероятными — от бомбардировок Мальты и захвата Суэцкого канала до похода в Индию. В этот период своим главным противником СССР и Третий рейх рассматривали Великобританию, и Вторая мировая война могла принять совсем иные очертания…

Однако уже в середине 1940 года Кремль сосредотачивает свое внимание на Европе и проводит серию штабных стратегических игр, в которых главным противником рассматривается Германия. Марк Солонин сообщил, что ему удалось обнаружить в архивах 13 текстовых документов, содержащих пять различных вариантов развертывания Красной армии. Причем все эти документы имеют не оборонительный, а наступательный характер — целями советских ударов там называются Берлин, Вена, Прага.

Что же заставило Сталина начать составлять планы против Германии, с которой всего год назад были заключены договоры о ненападении и даже дружбе? В действительности, он не считал эти документы для себя обязательными и сам был готов вероломно их нарушить. Еще до заключения пакта Молотова-Риббентропа, выступая на заседании политбюро ЦК ВКП(б) 19 августа 1939 года, Сталин заявил: «В побежденной Франции компартия всегда будет очень сильной. Коммунистическая революция неизбежно произойдет, и мы сможем использовать это обстоятельство для того, чтобы прийти на помощь Франции и сделать ее нашим союзником. Позже все народы, попавшие под «защиту» победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции… В интересах СССР — Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон».

Летом 1940 года, после неожиданно быстрого падения Франции, у Третьего рейха в западной Европе остался единственный противник — Великобритания. Но они вели между собой лишь воздушную войну, немецкая операция «Морской лев» по форсированию Ла-Манша постоянно откладывалась. Да и побежденные французы не спешили восставать под коммунистическими лозунгами. Для Сталина это означало провал планов «мировой революции». Теперь он мог ее инициировать лишь собственными силами — организацией «освободительного похода» в Европу. Причем он действительно воспринимался бы как «освободитель», а не агрессор — после оккупации Франции главным европейским агрессором уже безусловно считался Гитлер.

С мая 1941 года начинается стратегическое развертывание Красной армии на западных границах СССР. Войска из внутренних округов страны прибывают нескончаемыми эшелонами — в генштабовской лексике они и назывались «вторым эшелоном». Однако вместо того, чтобы окапываться и обустраиваться на новом месте (если бы они действительно готовились к обороне), войска остаются в походном режиме.

Но на рассвете 22 июня все планы резко устаревают. В первой оперативной сводке Генштаба, подготовленной Жуковым, открытым текстом признается: «Противник упредил наши войска в развертывании». Для красноармейских частей, сконцентрированных у границы, стремительное немецкое наступление означало абсолютную катастрофу. В ходе лекции Марк Солонин привел цифру — соотношение потерь в первые месяцы войны составляло 1:50.

В своей книге «Июнь 41-го. Окончательный диагноз», вышедшей в 2013 году, историк так комментирует этот факт: «Такое соотношение потерь возможно разве что в том случае, когда белые колонизаторы, приплывшие в Африку с пушками и ружьями, наступают на аборигенов, вооруженных копьями и мотыгами. Но летом 1941 г. на западных границах СССР была совсем другая ситуация: обороняющаяся сторона в целом не уступала противнику ни в численности, ни в вооружении, количественно превосходила его в средствах нанесения мощного контрудара — танках и авиации».

Тем не менее, решающую роль всегда играет не количество техники, но человеческий фактор. А в немецкий плен только в 1941 году попало 3,8 миллиона красноармейцев — такого не было ни в одной другой стране. Оказалось, что советские солдаты, многие из которых были из семей раскулаченных и репрессированных, вовсе не горят желанием воевать за Сталина — хотя еще вчера демонстрировали полную лояльность и покорность. Отличились в первые дни войны и доблестные советские командиры, которые принялись вывозить свои семьи в тыл, бросив управление войсками. За летние месяцы 1941 года Красная армия фактически превратилась в хаотическую толпу, сдающуюся в плен целыми подразделениями…

Марк Солонин резюмирует это так: СССР конечно готовился к войне — но не к той. В ходе лекции ему задали вопрос: а знал ли Гитлер о таких настроениях в Красной армии, а также о планах советского командования, если сумел их сорвать в самый выгодный для себя момент? По мнению историка, нацистский фюрер вряд ли мог быть в курсе этих планов, которые существовали лишь в единичных рукописных экземплярах и с которыми были знакомы лишь 5-6 человек из высшего советского руководства. Скорее, тут ему помогла интуиция — он действительно опасался, что если Германия приступит к штурму Британских островов, СССР ударит ей в спину.

Однако большинство советских архивов на эту тему до сих пор закрыто. Их слегка «приоткрывали» в начале 1990-х годов, но затем вновь засекретили. Слушателей лекции Марка Солонина удивил его рассказ о посещении в 2000-е годы архива российского Генштаба: «Мне просто показали комнату — размером примерно как этот зал на 100 человек, где мы сейчас находимся. Только она там полностью заставлена стеллажами с папками. И это документы лишь одного 1941 года. Когда я попросил позволения войти, мне запретили, сказав, что с этих бумаг до сих пор не снят гриф секретности».

Понятно, что полноценное изучение истории Второй мировой войны без открытия ее архивов невозможно. Почему же российская власть опасается открывать эти архивы, и вообще о современной ситуации в России мы побеседовали с историком после лекции.

«Спектр»: Марк Семенович, мой главный вопрос не на историческую тему, а о современности — хотя вопрос именно к историку. Как вы можете объяснить ситуацию в России, когда Вторая мировая война все дальше уходит в историю, живых ее участников уже почти не осталось, но День победы с каждым годом отмечается все громче и бравурнее? Появился даже термин «победобесие»…

Марка Солонин: Вы совершенно правы. Сегодня память о войне энергичными и настойчивыми усилиями властей заменяется культом победы. Хотя это совершенно разные вещи. Потому что народная память о войне — это всегда была память о трагедии, об огромном горе. И даже советское государство хрущевских и брежневских лет это понимало. Если мы вспомним хорошие советские фильмы о войне — «Звезда», «А зори здесь тихие», «Горячий снег»…

— «Летят журавли»…

— Да, и мы заметим там сюжет, характерный для древнегреческих трагедий — герои всегда гибнут. И 9 мая действительно был «праздник со слезами на глазах». А то, что навязывается сейчас — это полная смысловая противоположность. В этом помпезном культе великой победы нет места трагедии и памяти о миллионах жертв. Есть только великодержавная спесь с угрозами другим странам. Особенно показательны немецкие машины, увешанные георгиевскими ленточками и расписанные фразами «На Берлин!»

То есть великая трагедия превращается просто в китч. И это понятно — будущего у такой власти нет, настоящее тревожно, и значит, она делает ставку на культ прошлого. Причем не реального трагического прошлого, а превращенного в шоу, где мы «нагнули» весь окружающий мир.

Я полагаю, что причиной такой перемены стал золотой дождь от нефтегазовых сверхприбылей, который хлынул на Россию в 2000-е годы. Но вместо модернизации страны он привел лишь к реставрации имперских комплексов, и поднял со дна всю эту муть, которую мы сейчас наблюдаем.

— Вас иногда сопоставляют с другим известным историком и писателем — Виктором Суворовым, который также подверг деконструкции великопобедный миф. В чем вы с ним солидарны, а в чем не согласны?

— Виктор Суворов подробно и обстоятельно доказал, что сталинский СССР готовился сам вторгнуться в Европу. С этим тезисом я абсолютно, на 100 процентов согласен. Разница только в том, что Суворов обосновывал этот тезис какими-то обрывочными воспоминаниями участников событий и собственными логическими умозаключениями, которые не всегда корректны. Я же ссылаюсь на конкретные архивные документы. Но, несмотря на некоторые разногласия, мы с ним поддерживаем контакты и находимся в дружественных отношениях.

— Как вы полагаете, возможен ли в перспективе пересмотр исторической роли РОА в России? На Украине, например, потомки бойцов Красной армии и УПА уже находят общий язык, особенно на фоне российской агрессии. В целом это напоминает испанский пакт Монклоа, означавший национальное примирение. И только в России сохраняется сугубо советский взгляд на историю Второй мировой войны…

— Вопрос интересный, но очень неоднозначный. Меня часто критикуют за то, что моя точка зрения диаметрально противоположна официальной. Но в данном случае я действительно считаю, что ОУН, УПА, да и РОА на начальной стадии — это были типично фашистские движения. Подобные восточноевропейским тех лет — венгерским, румынским, хорватским… Их общие черты — радикальный национализм, антисемитизм, культ вождя, сотрудничество с Гитлером. Поэтому героизировать их я считаю неправильным. Нельзя бороться с советской чумой, беря в союзники нацистскую холеру.

— Ну, маршал Маннергейм после 1941 года тоже считался союзником Гитлера, хотя никаким нацистом не был…

— У Маннергейма была другая ситуация — там речь шла о самом существовании Финляндии, которое СССР хотел прекратить еще в Зимнюю войну. Тем не менее, Маннергейм вовсе не был диктатором, но лишь армейским главнокомандующим, а Финляндия все годы войны оставалась парламентской республикой.

— Пражский манифест КОНР, автором которого был генерал Власов, также трудно назвать нацистским документом…

— Да, но это был ноябрь 1944 года, когда союзники уже высадились во Франции, и это решительно изменило мировоззрение в европейских странах, многие быстро поумнели. Конечно, этот документ был рассчитан в первую очередь на внимание западных военачальников. Но союзники до окончания войны вовсе не желали ссориться со Сталиным и потому не поддержали Власова.

А что касается исторических перспектив, то учитывая мировоззренческую эволюцию нынешней российской власти, я полагаю, что некоторая «реабилитация» РОА может произойти более затейливо. Сегодня мы наблюдаем определенную фашизацию российского общества. Аннексия территорий других стран под предлогом национального единства — это уже не коммунистическая, а именно фашистская логика.

— Как вам работается в нынешней Москве? Вряд ли такая мировоззренческая атмосфера благоприятствует свободным историческим исследованиям…

— Ну, к счастью, я живу не в Москве, а в Самаре — у нас эта атмосфера несколько помягче. Конечно, иногда приходится бывать в Москве, чтобы поработать в архивах, хотя во многих я уже стал персоной нон грата. Тем не менее, предъявить мне какие-то юридические претензии власть не может — все документы, на которые я ссылаюсь в своих книгах, уже рассекречены. Сегодня вообще довольно странная ситуация — многие архивы рассекречены, но их не положено показывать и изучать. Потому что они способны подорвать некоторые базовые исторические мифы нынешней российской политики.