Теракт в Орландо стал очередным подтверждением жестокости и страданий, с которыми нам приходится сталкиваться на каждодневной основе. При этом общество все больше стремится приукрасить себя.
Atlantico: Теракт в Орландо стал очередным подтверждением жестокости и страданий, с которыми нам приходится сталкиваться на каждодневной основе. При этом общество все больше стремится приукрасить себя. Даже из детских сказок постепенно выжимается само понятие зла. Каковы самые яркие примеры тому, и с чем связано это явление?
Эрик Дешаванн: Наши дети одновременно слишком сильно подвержены внешнему влиянию и слишком сильно защищены от него. Это касается телевидения, а также интернета и видеоигр (там встречаются сцены ничем не прикрытого насилия). В то же время родительская любовь и сакрализация ребенка ведут к гипертрофированному стремлению защитить его. Если рассмотреть предназначенную для детей художественную продукцию (книги и мультфильмы), мы видим довольно-таки глупую историю со стерилизованным представлением человеческой жизни.
Основная проблема в наших отношениях с ребенком касается подхода к его защите и воспитанию.
Цель воспитания — независимость. Ребенку нужно постепенно научиться обходиться без защиты родителей, напрямую решать жизненные проблемы и справляться с испытаниями. Иначе говоря, воспитание, это обучение реальному миру. В то же время ребенок — слабое и уязвимое существо, в связи с чем было бы абсурдом погружать его в реалии взрослого мира лишь потому, что ему придется жить в нем. Ребенка преследуют те же страхи, что и нас: смерть, одиночество, инаковость. Но он не обладает духовными силами, чтобы дать им отпор. Он нуждается в любви и защите. Главное — передать ребенку уверенность: в себе, в других, в жизни. Поэтому сказки — это сказки. Бруно Беттельгейм прекрасно описал это в «Психоанализе волшебных сказок». Ребенок идентифицирует себя со сказочным героем, который на протяжении повествования побеждает страхи и проходит испытания, добившись в конце любви и безопасности.
В то же время сказка является произведением бессознательного гения (коллективного гения, в данном случае плодом традиции). Добиться такого же успеха с современным продуктом непросто (тем более что видеоформат сформировал новую данность: нам представляется совершенно немыслимым мультфильм, в котором волк ест поросят). Когда речь заходит о неприукрашенной детской литературе, зачастую возникает вопрос о нравственности и политкорректности. Хотя персонажи детских историй должны быть однозначными, по мнению Беттельгейма (лично я с ним согласен), было бы ошибкой считать, что они должны быть морализаторскими. Главная проблема для ребенка не в знании того, что он должен делать (он понимает, что должен слушаться родителей, и этого достаточно), а в уверенности в своей способности сделать это. Морализаторская басня (например, «Стрекоза и муравей», сравнимая по тематике со сказкой о трех поросятах) может вызвать у ребенка тревогу (он может олицетворить себя с окрыленной стрекозой, а не приземленным муравьем). Главная нравственная проблема детства — это умение владеть собой. Эффективность сказки связана с тем, что она переплетает конфронтацию с психологической защитой: путем самоидентификации с героем ребенок бросает вызов присутствию зла в нем самом и понимает, что в силах его победить. Он понимает, что взрослеть — значит держать под контролем свои желания и порывы.
— Как стремление сгладить трудности жизни может отразиться на детях и их развитии, когда они сталкиваются с реальной действительностью? Какие риски из этого проистекают с точки зрения социальной жизни?
— Сказка о трех поросятах опять-таки дает прекрасный пример воспитательной истории и самой воспитательной практики: в идеале ребенка нужно научить реальной жизни, не вызывая у него страхов, развить веру в себя и в жизнь без ложного и приукрашенного представления о ней (это может вызвать ощущение бессилия и отчаяния при столкновении с реальной действительностью). Чрезмерное окружение детей любовью и заботой может привести к патологиям в подростковом возрасте (хотя с точностью интерпретировать их — непростая задача, тем более что их причиной зачастую становится как раз таки нехватка любви): депрессии на основании неуверенности в себе и бессилия по отношению к внутренним демонам и внешним проблемам могут проистекать из «обрушения» реального мира по вступлению в подростковый возраст, когда человек, так или иначе, начинает понимать, что в обществе не все так замечательно, что любовь и внимание других никто не гарантирует.
Как мне кажется, социальный риск заключается в обострении чувства депрессии по отношению к миру, где символизация больше не в состоянии заполнить пропасть, которая отделяет большие и маленькие трагедии реальной жизни от мира детства, воображаемого эйфорического мира, сформированного индустрией развлечений.
— Это явление охватывает не только детские истории: по пути приукрашивания идут и многие голливудские фильмы (отсутствие секса, «безболезненное» насилие…). Как объяснить такой контраст с тем, что показывают в новостях и публикуют в интернете?
— Голливудское кино установило современные кинематографические нормы: засилье комедии, обязательный счастливый конец. Хорошие фильмы — это сказки для взрослых: они производят эйфорию, позволяют выйти из зала с оптимизмом и уверенностью в себе. Проблема в том, что мы — взрослые, а не дети. Противопоставление приукрашенного и порнографического отображения действительности, как мне кажется, требует релятивистского подхода. В обоих случаях все подчиняется логике производства мечты, о которой говорил Фрейд: мечта является символическим удовлетворением неисполненного желания. Именно это дают комедии и порнография. Видеоигры для подростков могут быть наполнены насилием. Если воздержаться тут от морализаторских суждений, можно отметить, что успех таких игр и фильмов наверняка объясняется тем, что они дают символический выход нашим порывам. Тем не менее такая их «очистительная» функция не несет никакой воспитательной нагрузки. Воспитательное качество искусства заключается в способности навести мосты между смыслами, между внешним и внутренним миром.
Отображение насилия и секса не становится конфронтацией с шероховатостями жизни, реального мира. То же самое касается и кадров в новостях: хотя они и могут задеть чувства, они все равно остаются чем-то внешним и нереальным для зрителя, который на самом деле не понимает, что видит. Произведение искусства в свою очередь может тронуть умы и сердца, сделав некий аспект человеческого существования или личной жизни по-настоящему реальным. В этом плане кино никогда не заменит литературу, которая находится на куда более высоком уровне (если, конечно, литература не является всего лишь письменной кинематографической историей). Лишь очень немногие фильмы заставляют задуматься о человеческой жизни и окружающем мире. Подобная дихотомия проявляется и в предназначенной для детей продукции: детские книги и мультфильмы нацелены на развлечение. И лишь очень немногие произведения обладают столь же мощной воспитательной функцией, что и существующие на протяжение веков сказки.
Эрик Дешаванн (Eric Deschavanne) — преподаватель философии.
