В одном известном антропологическом анекдоте так называемые первобытные люди, которым приписывают суеверные представления (например, представление о том, что они произошли от рыб или птиц), если прямо спросить, верят они во все это или нет, отвечают так: «Конечно же нет, мы же не дураки, но мы слышали, что кто-то из предков действительно в это верил». То есть, они приписывают свою веру другим. А разве мы не то же самое делаем с нашими детьми? Мы празднуем Рождество или проводим весь этот ритуал на День Святого Николая, потому что наши дети в него верят (либо должны верить) и нам не хочется их разочаровывать; но они только притворяются, что верят, чтобы не разочаровывать нас (ну и чтобы получить свои подарки, конечно же).

Не является ли это проявлением нашей потребности найти кого-то, кто «по-настоящему верит», и она-то и побуждает нас вешать ярлыки на приверженцев религиозного или этнического фундаментализма? Каким-то жутким образом создается впечатление, что вера постоянно существует на расстоянии. Чтобы она сохраняла свое существование, ей требуется этакий супер-гарант, настоящий верующий, но он никогда нигде лично не присутствует. Получается, такому субъекту, который по-настоящему верит, вообще необязательно существовать, чтобы вера имела эффект. Достаточно только предусмотреть его существование в образе мифического «создателя» или безличного «кого-то».

Знает ли Бог о том, что его нет?

Кажется, это доминирующая позиция веры на сегодняшний день, в эпоху, которую претенциозно обозначают как «постидеологическую». Возможно, поэтому и «культура» становится центральной категорией жизненного мира. Мы больше не верим «по-настоящему», мы просто соблюдаем некоторые религиозные традиции и обычаи из уважения к определенному образу жизни или обществу, к которому сами относимся. «Я не то чтобы верю, это просто часть моей культуры» — такая формулировка кажется сегодня преобладающим отражением «смещенной веры». «Культура» — это собирательное понятие для всего, что мы внедряем в нашу жизнь, не веря в это или не принимая всерьез. Поэтому мы отвергаем фундаментальных верующих как «варваров», которые угрожают нашей культуре — ведь они осмеливаются принимать веру всерьез.

В одном классическом анекдоте на тему психиатрии мужчину, который считает себя зернышком, помещают в психиатрическую лечебницу, и врачи делают все возможное для того, чтобы убедить его в том, что он не зернышко. Но когда лечение заканчивается и он покидает данное учреждение, то вдруг возвращается, дрожа от страха. На пороге его дома якобы стояла курица и он боялся, что она его съест. «Вы же знаете, — говорит врач, — что Вы не зернышко, а человек». «Конечно, — отвечает мужчина, — но знает ли об этом курица?»

Мы можем провести параллель с Богом в роли курицы. В просвещенном обществе революционного террора человека сажают в тюрьму за то, что он верит в Бога. С помощью различных мероприятий, имеются в виду прежде всего просветительские разъяснения, его уверяют в том, что Бога не существует. Стоит его только отпустить, человек возвращается, утверждая, что боится, что Бог его накажет. Конечно же, он знает, что Бога не существует; но знает ли об этом Бог?

Нужно поверить в веру

Именно в этом отношении наше современное общество, скорее всего, менее атеистично, чем все ему предшествующие. Мы запросто можем исповедовать скептицизм, цинизм, практиковать лишенное иллюзий использование других, отдаваться экстремальным сексуальным практикам и вообще чему угодно — ведь мы под защитой безмолвного сознания, что тот высший «кто-то» (общественное мнение) закроет на это глаза.

Нильс Бор, давший правильный ответ на фразу Эйнштейна «Бог не играет в кости» («Перестань указывать Богу, что делать!»), также привел замечательный пример того, как фетишистское отрицание веры функционирует в идеологии. Увидев подкову на его двери, удивленный гость сказал Бору, что не верит в суеверие о том, что подкова приносит удачу, на что Бор ответил: «Я тоже в это не верю, она просто тут висит, потому что я слышал, что это работает, даже если не верить!»

Сегодня мы все так живем. Лишь немногие действительно верят в демократию, а большинство просто принимает правила игры. Лишь немногие верят в справедливость, а большинство доверяет нашей правовой системе. Этот парадокс отлично демонстрирует, каким образом вера оказывается рефлексивным поведением. Речь идет не просто о вере, нужно еще и поверить в эту веру. Поэтому Кьеркегор был прав, когда утверждал, что мы не верим по-настоящему (в Бога), а только думаем, что верим. Бор демонстрирует нам противоречие в виде логического отрицания этой рефлексии: невозможно поверить в чью-то веру.