Положение было отчаянным. «Оперативный прорыв настолько глубокий, что теперь и я не знаю, что делать», — писал старший лейтенант Гельмут Штиф (Helmuth Stieff) 10 января 1942 года с Восточного фронта своей супруге. «Как все будет дальше, мне неизвестно». Офицер, ставший позднее одним из руководителей сопротивления, почти сдался: «Я устал от этого ужаса без конца». Вся наступательная сила иссякла, отмечал один генерал. Казалось, падение войск восточного фронта, которое так долго было одерживало победы, оставалось вопросом дней. Но почему этого все же не произошло, на этот широко обсуждаемый вопрос до сих пор нет ответа.

Когда Ставка под руководством Сталина 5 декабря 1941 года приняла решение о начале крупного наступления, немецкое наступление на Москву уже потерпело крах. Хотя группа армий Центр во время «Операции Тайфун» с начала октября в ходе сражений на Вязьме и у Брянска взяла в плен свыше 660 тысяч красноармейцев и на некоторых участках была в нескольких километрах от внутреннего оборонительного кольца Москвы, но уже в конце ноября все чаще поступали сообщения о «полной истощенности войск и необходимости замен». Глава генштаба Франц Гальдер (Franz Halder) писал: «Армии здесь пришел конец». По его словам, полки, обычно насчитывающие до 3000 солдат под командованием полковника, состояли только из 400 солдат под руководством старшего лейтенанта.

В то время как 78 дивизий «Операции Тайфун» в среднем располагали только половиной своего состава и лишь небольшим количеством пригодного материала, в распоряжении 104 советских дивизий, осуществлявших наступление, находились свыше одного миллиона солдат с 780 танками и 5700 орудиями. Кроме того, сибирские соединения, в отличие от немецких, были лучше подготовлены к зиме, которая представляла собой испытание: температура ниже 30 градусов, нехватка людей, животных и транспортных средств.

Соединения вермахта, которые не были повержены первой атакой Красной армии, не могли предпринять ничего другого, кроме как искать спасения в отступлении. Однако их нередко опережали, окружали и истребляли не только под Москвой, но и на Украине, в Крыму и под Ленинградом. Потому что Сталин дал приказ наступать по всей линии фронта. Приказ, который затем получили немецкие войска, говорит кое-что и об их составе и состоянии духа верховного главнокомандующего: Гитлер потребовал «фанатичного задействования сил каждого командира, чтобы направить войско на фанатичное сопротивление на своих позициях». Тем самым диктатор пытался подтолкнуть своих солдат к удержанию фронта, который буквально распадался.

Известный «стоп-приказ» Гитлера поначалу не дал значительного эффекта. Об оборонительных линиях не могло быть речи на фоне напора советских войск. Но после того как диктатор 19 декабря отправил в отставку формального главнокомандующего сухопутной армии, Вальтера фон Браухича (Walther von Brauchitsch) и сам принял командование, 26 октября был отдан приказ «бороться за каждую пядь земли до последнего». Генералы, выразившие протест, были отправлены в отставку, взятым в окружение соединениям было приказано держать свои позиции до конца.

Тем не менее слепой террор Гитлера привел к некоторой стабилизации положения. «Без всякого сомнения, — пишет историк Кристиан Хартманн (Christian Hartmann) в своем исследовании «Вермахт в восточной войне» (2010), — упрямство Гитлера предотвратило вначале разгром восточной армии на просторах этого театра боевых действий, где вероятно, оно вскоре бы пало». И в действительности, фронт был стабилизирован до середины января в такой степени, что стал возможным некоторый упорядоченный отход войск, в то время как советские наступления медленно застопоривались.

Солдатам пришлось выдерживать нечеловеческие испытания

Последствия этой стратегии должны были взять на себя обычные солдаты. Им пришлось выдерживать нечеловеческие испытания. То, что многие из них выжили, было последствие опыта импровизации, доблести и жесткости, товарищеского духа и бесстрашия и, в конце концов, чистой воли к жизни«, — пишет Хартманн. С уверенностью в том, что взятие Москвы станет окончанием войны, изнуренные войска осенью еще раз сплотили все свои силы. Поражение потрясло не только веру в военное руководство, но и дало выход социал-дарвинистской энергии, которая отразилась в преступлениях: обременительных военнопленных расстреливали, гражданских грабили и изгоняли, их жизненные основы при отходе разрушали.

Это двойная ярость при наступлении и отступлении оставила опустошенную землю за собой, на которой Красная армия наступала на сотни километров. Ужасы, которые они увидели, мотивировали солдат следовать словам Сталина, «уничтожать немцев до последнего человека» и подкреплять их действиями. «Наша священная обязанность состоит в том, чтобы осуществить жестокую месть… и уничтожить всех до последнего немецких оккупантов», — говорилось в армейском приказе. Уничтожайте их, как «убивают бешеных собак»: спираль войны уничтожения, которую развязал Гитлер, все больше раскручивалась.

Когда фронт, в конце концов, в феврале 1942 года застыл в позиционной войне, что было связано с зимой, потери вермахта насчитывали около одного миллиона погибших, раненых, больных и пропавших без вести. В распоряжении вермахта было, включая выздоровевших, 500 тысяч солдат. Потери транспортных средств и другого техники были невосполнимы. Для осуществления запланированного наступления на Кавказ, вермахту срочно нужно было отказаться от своего важнейшего ресурса — мобильности. На значительной территории восточного фронта войска вели окопную войну Первой мировой войны, в то время как моторизированные соединения пополнялись для новых операций.

С этим был связан и распад еще одного источника боевой силы, при помощи которого вермахт имел преимущество, несмотря на свое численное отставание. Непосредственное вмешательство Гитлера в оперативные действия подрывало так называемый принцип предоставления командиру самостоятельности при выполнении задачи на фронте. Под этим понимался специфический прусско-немецкий принцип, когда командиру для выполнения задачи предоставлялись на его усмотрение все необходимые средства. Пали не только многие опытные офицеры и унтер-офицеры. Их последователи, а также новые командиры намного сильнее придерживались принципу подачи рапортов, которые теперь требовал Гитлер, чтобы в каждом месте установить свою волю. Тем самым, вермахт потерял свою гибкость, которая основывалась на инициативе и вовлеченности.

У Красной армии (как и для ее предшественников при царе) никогда не было подобной свободы действий. Она выполняла все то, что было предписано в штаб-квартире Сталина, что контролировалось политкомиссарами вплоть до самых низших уровней. Так, из генералов лишь Георгий Жуков осмелился возразить диктатору, когда тот после победы под Москвой отдал приказ наступать по всем фронтам.

Вплоть до самых высоких чинов Красной армии офицеры за счет чисток до и в ходе войны поняли, что собственная инициатива и мышление не по-шаблону скорее приведут к казни своими же, чем к успеху на поле боя. Так же схематично проводились нападения, зачастую фронтально вдоль дорог, не думая о том, что нужно было обходить линии вражеского сопротивления и, по возможности, оказываться глубоко во флангах и тылу противника, пишет военный историк Йоахим Хофманн (Joachim Hoffmann) в своей работе «Германский Рейх и Вторая мировая война». Вместо того, чтобы образовать основные цели, командиры пытались одновременно атаковать несколько целей, что давало противнику возможность для ответного удара.

В то время как Сталин после начальных успехов в декабре уже мечтал о том, чтобы уничтожить вермахт еще до весенней распутицы 1942 года, его стратегические резервы буквально таяли. Так, Сталин и его генштаб несут основную ответственность за то, что советское зимнее наступление завершилось хотя и значительными, но не решающими успехами.

Вмешательство обоих диктаторов, в конце концов, оказалось даже контрпродуктивным для военных действий. Красная Армия получила чувство превосходства, которое однако не отображало действительного соотношения сил и привело к тяжелым поражениям лета 1942 года. Моральный шок немецких солдат из-за провала блицкрига смягчили именно стратегические цели человека, который нес ответственность за самоубийственный поход. Но Гитлер, прежде всего, полагал, что он все знает лучше, чем его генералы. Последствиям этого предстояло выявиться, самое позднее, в Сталинграде.