Бунтовщица в начищенных сапогах

Когда мне должно было исполниться 18 лет, я спросила папу, не хочет ли он научить меня водить машину. Это было бы гораздо дешевле, чем ходить в автошколу.

«Ни за что. Я не собираюсь никогда ничему тебя учить. Мы все время будем только ругаться», — ответил папа.

Это правда, потому что я была любительница поспорить. Иногда даже слишком. Сама я считала себя этакой Малышкой Мю, прекрасным борцом с авторитетами, и, на мой взгляд, большинство западных людей (и особенно в Швеции) тоже предпочитают видеть себя именно так. Мало кто хочет послушно идти за толпой.

Будучи журналистом, тем более в России, я долго и упорно упражнялась в том, чтобы выражать свое несогласие. Но это научило меня еще и тому, что «неудобные» люди, которые в действительности способствуют развитию общества, чаще всего не бунтуют по пустякам. У них просто нет на это времени.

Я думала об этом, когда брала интервью у украинской летчицы-истребителя Надежды Савченко. Письма читателей и комментарии в Twitter показали, что шведы симпатизируют Савченко именно потому, что она — бунтовщица. Это действительно так — но не в том смысле, в котором, как я подозреваю, многие это понимают.

Савченко отказывалась слушаться своих начальников в армии, когда они пытались заставить ее делать «всякую дрянь». Но при этом она не преминула уточнить:

«Но я всегда начищала сапоги и натирала пряжки. Cтригла волосы. Я никогда не опаздывала. Меня не в чем было упрекнуть, что касается моего внешнего вида или выполнения обязанностей».

Иными словами, Савченко не считала самоцелью выглядеть неряшливо, приходить не вовремя, одеваться не по правилам или позволять волосам отрастать только потому, что в армии положено коротко стричься. То есть она не тратила энергию на то, чтобы бунтовать против мелочей, из которых состояла сама среда той деятельности, которую она по собственному желанию для себя выбрала.

Вместо этого она протестовала против реальных проблем. Против бессмысленных заданий и против того, что ей нельзя было пилотировать истребитель только потому, что она женщина.

Я твердо верю, что нужно уметь возражать авторитетам. Дети должны учиться спорить с родителями, а подчиненные — с начальством. Это просто-напросто необходимо для развития личности, для того, чтобы уметь думать самому.

Напротив, мне трудно понять ту форму протеста, которая касается в первую очередь внешнего вида. Например, небрежной одежды на официальных встречах. Или привычки сидеть в классе в шапке и верхней одежде. Или призывов превратить празднование Дня святой Люсии в урок борьбы с нормами. Для вопросов равноправия бородатые Люсии на практике не имеют никакого значения.

Несколько лет назад в Швеции шли оживленные дискуссии касательно того, могут ли школьники сидеть в классах в шапках. Шведское национальное агентство по образованию тогда предложило общие правила, согласно которым ученики могут носить в классе и шапку, и верхнюю одежду, а также им разрешается использовать мобильные телефоны. В большинстве других стран принято снимать верхнюю одежду и шапки, входя в дом, что способствует более спокойной и приятной атмосфере. Я не знаю, какие преимущества даст нам отказ от этого обычая в школах, кроме того факта, что человеку разрешают сделать выбор самому, но при этом в совершенно не значительной области. Странно, что Агентство образования вообще ставит на повестку дня такой бессмысленный бунт.

Если бы я была новобранцем полка лейтенанта Савченко, вероятно, мне бы постоянно делали замечания. Я часто опаздываю и плохо чищу обувь. Но я ведь и не хочу быть солдатом.

Им была Савченко. И она хотела быть отличным солдатом. Все, что она делала, делалось наилучшим образом.

В школах таких учеников женского пола называют «хорошими девочками».