Те многие люди, пишущие о русской революции, которой в этом году исполняется 100 лет, как правило, вынуждены с самого начала прерывать свое повествование, чтобы объяснить, почему Февральская революция была в марте, а Октябрьская — в ноябре. Причина проста: в России в то время использовался другой календарь. Но это не дающее покоя несоответствие демонстрирует ту необычайную силу, с которой точка зрения влияет на факты, мифы и политические нарративы о восстании, продолжающее определять историю и сегодня.

В среде белой русской эмиграции, в которой я родился, русская революция считалась ужасной катастрофой, которая уничтожила нашу Святую Русь и привела к установлению дьявольского, кровавого режима. Во многих семьях дома на стене рядом с иконами и выцветшей фотографией старой усадьбы висел портрет царя Николая II — часто кисти Валентина Серова. Старики, многие из которых были ветеранами той кровавой бойни, которой стала Первая мировая война, часто принимались гадать и рассуждать: а если бы царь не отрекся от престола, а если бы охрана прибыла вовремя, а если бы… Другие эмигранты — вроде старых социалистов, находившихся в изгнании в Нью-Йорке — вели бесконечные споры о том, что Думе, Временному правительству или меньшевикам следовало сделать по-другому.

Теперь, когда новая эра в истории человечества закончилась, у хозяев Кремля возникла проблема. Как написал из Москвы корреспондент The New York Times Нил Макфаркуар (Neil MacFarquhar), ни Февральская, ни Октябрьская революции никак не укладываются в представления президента России Владимира Путина о самом себе или о российской истории. Из-за народных восстаний на Украине и в Грузии он опасается любой революции, и ни свержение православного царя в феврале, ни победа Ленина в октябре не вписываются в излюбленную риторику Путина о непреходящем величии и значении России. Переписывая историю, нелегко создать новую российскую идентичность на основе противоречивых идеологических концепций царизма, большевизма и посткоммунистических испытаний.

Но тогда ни одна страна, пережившая революцию, никогда не сможет перестать размышлять над ее причинами, мифами и уроками. Даже Америка. Меня призвали в армию в конце 1960-х годов, в самый разгар антивоенных и общественных движений. В программе основного курса подготовки были пропагандистские фильмы, и в одном из них рассказывалось об американской революции. Помимо обычных рассказов об ополченцах, о свободе и демократии авторы фильма особо подчеркивали, что лоялисты тоже были хорошими людьми, и что революция (в виде того, что происходило в Америке в то время) не всегда является благом. Большинство моих товарищей-новобранцев весь фильм проспали, но это стало доказательством того, что национальная история требует манипулирования — даже в странах со зрелой демократией.

Правда, великие исторические события не поддаются идеологическому манипулированию. Советская версия революционной истории оказалась на той же свалке истории, на которую Советы отправляли своих оппонентов. И как бы Путин ни хотел преуменьшить значение революции, он не сможет удержать россиян и помешать им и дальше изучать то событие, последствия которого все еще ощутимы во всем мире. Например, бывший главный редактор российского независимого телеканала «Дождь» Михаил Зыгарь воссоздает события 1917 года день за днем, постоянно публикуя (примерно как это делают в Facebook) новые фрагменты из дневников и архивных материалов, которые они с сотрудниками разыскали. Для многих россиян, которые следят за его проектом, эта тема еще не закрыта.