Когда я десять лет назад переехала в Россию, у меня часто случалось разного рода недопонимание. Я не придавала им значения, полагая, что проблема решится сама собой, когда я выучу русский как следует.

Но когда я хорошо освоила русский язык, лучше вовсе не стало. Потому что тогда я осознала, насколько проще все было, когда я не понимала всех нюансов. Иногда мне хочется просто не понимать разные оттенки смыслов, например, когда мужчины, которые меня не знают, используют уменьшительные формы моего имени. Я никакая не «Анечка» для хозяина моей съемной квартиры или для проводника в поезде. Невелико оскорбление, когда они меня так называют, но это некорректно. Будто приглашение к определенной интимности, которую я бы предпочла игнорировать.

Удобнее всего было бы вообще не понимать этого.

В русском языке есть внутренние двусмысленности. От собеседника ожидают, что он поймет, что на самом деле имеется в виду, хотя это не всегда ясно. В прошлом году мы с фотографом-фрилансером Оксаной Юшко посетили большую мечеть в Грозном. Она ходила вокруг и фотографировала, а потом вернулась ко мне.

«Я встретила пару из Москвы, они здесь в туристической поездке. Жалко, что они уже ушли, мы могли бы взять у них интервью», — сказала она.

«Как интересно. Они рассказали, почему решили приехать в Грозный?»

«Не знаю, я с ними не разговаривала».

«Ты с ними не разговаривала?»

«Нет».

«Но откуда же ты узнала, что они из Москвы?»

«Ну, я обменялась с ними парой слов. Но мы не разговаривали».

В этом контексте она имела в виду, что они не вели достаточно долгую беседу, чтобы обменяться какой-то ценной информацией. Моя манера общения такова, что я использую слова в их первичном значении. Но Оксана и многие другие русские выбирают слова исходя из ситуации.

«Он не холодный. Он теплый».

«Ты же знаешь, что в России супы должны быть обжигающе горячими! Все остальное — это холодное», — ответила Оксана.

У меня это вызвало чуть ли не раздражение, так как я считала, что суп был очень даже теплый. Но в России для супов предусмотрена собственная шкала измерения температуры.

Иными словами, русский способ коммуникации подразумевает, что каждое высказывание надо оценивать в контексте. Преувеличивать, чтобы лучше донести смысл, — совершенно нормально.

Русские политики часто высказываются таким образом, что мне приходится перечитывать их фразы по два-три раза. Недавно Дума решила одобрить новый закон, согласно которому определенные иностранные СМИ обязаны зарегистрироваться как иностранные агенты. Самое известное СМИ, которое обсуждалось в связи с этим, — CNN. Они не ведут вещание по-русски, а значит, их этот закон не должен был затронуть.

Алексей Пушков, глава комиссии Совета Федерации по информационной политике, сказал вот что:

«Насколько я знаю, о признании CNN СМИ-иноагентом речи пока не идет. Но юридически компания подпадает под соответствующий закон».

Я не могла понять это высказывание, так как CNN не ведет вещание на русском языке. Но все дело было лишь в манере Кремля выражаться: сначала там говорят что-то успокаивающее и располагающее, чтобы показать свою добрую волю, а затем демонстрируют, какая у них есть большая дубина.

У меня ушло несколько лет на то, чтобы понять, что даже если ты бегло говоришь по-русски, для коммуникации важен не только язык. Часто очень важны косвенные сигналы. Эти сигналы нередко невозможно понять, если не знаешь их отправных точек.

Недопонимание часто происходит по обе стороны. Иногда русские пытаются перевести иностранные контексты на русский язык, что может приводить к полному непониманию. Однажды в поезде Хельсинки-Москва я столкнулась с проводником, который мне постоянно «тыкал», а так в России обращаются только к детям. Незнакомым взрослым принято всегда говорить «вы».

Наконец я не выдержала.

«Простите, но для вас я — не „ты"».

Проводник изумленно воззрился на меня.

«Но вы же из Финляндии. Там все говорят „ты"».

«Да, но сейчас-то мы говорим по-русски».