Материал переведен проектом Newочём
Стоял теплый и ясный июльский день, на часах было 3:00. Щурясь от солнца, я мог смутно разглядеть фигуру стоявшего у монастырской стены полицейского с улыбкой на лице. В этот день мне исполнялось 23 года, и я был пьян. Присутствовавший в моем дыхании запах водки и ярко сверкающие купола однозначно указывали на то, что я находился в России. Но если это действительно была Россия, то почему мужчина в погонах выглядел столь дружелюбно? И что случилось с Солнцем? Почему этот неуместный, назойливый шарик света так уверенно расположился на небе посреди ночи? И почему, несмотря на водку, полицейского и надоедливое Солнце, я чувствовал себя так спокойно и умиротворенно? Просто я находился в особенном месте. Я был на Соловках.
Название «Соловецкие острова» («Соловки») носит небольшой архипелаг у северного побережья России, которому удается воплощать в себе все многообразие этой огромной страны и одновременно с этим быть полной ее противоположностью. Для русофилов, с которыми я успел познакомиться, когда жил в Москве, эти острова были чем-то вроде потаенного рая из произведения «Пляж» Алекса Гарленда — предметом легенд и заветной мечтой всех путешественников. (Описываемые мной события происходили семь лет назад, когда воспоминания о довольно посредственном фильме с ДиКаприо, снятом по мотивам вышеупомянутой книги, еще не успели до конца угаснуть). Путь, который мне пришлось преодолеть, чтобы добраться туда, был весьма изнурительным: плацкартом до Мурманска, затем непроезжая дорога до Кеми, оттуда — поездка на микроавтобусе вниз к бухте, где меня встретил огромный паром, источавший запах бензина и перевозивший туда-обратно жителей острова, паломников и туристов.
Но эти усилия вскоре были щедро вознаграждены: я поднялся на верхнюю палубу и увидел, как мы причаливаем к сказочному королевству с многовековыми стенами, возвышавшимися над тихой гладью залива и окаймленными белыми башнями; всё вокруг было залито загадочным светом северного сияния. Впечатление от этой непривычной, по-диснеевски ярко окрашенной картины усиливалось благодаря растительности острова, которая была если не слишком зеленой, то определенно чересчур пышной для окраины полярного круга (в местном ботаническом саду, скрытом среди холмов, произрастают кедры и вишневые деревья). Такой микроклимат сложился здесь из-за Гольфстрима, огибающего земли Норвегии, прежде чем выдохнуть на берега Соловецких островов остатки принесенного из Орландо тепла, — тот редкий случай, когда американский экспорт неподвластен никаким санкциям.
Когда-то давным-давно эти острова, запрятанные в центре Белого моря, были уединенным и священным местом: принято считать, что монастырь, внесенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО и придающий главной бухте ее зачаровывающий средневековый облик, был построен в 15 веке преподобными Германом и Савватием. Говорят, будто они отправились скитаться вглубь карельских лесов, желая найти место, в котором можно было бы отдохнуть от безумной мирской жизни. Ландшафт островов и ныне усеян кельями святых, определенно страдавших агорафобией. По территории всего острова рассыпаны необъяснимые каменные лабиринты, сохраняющие привычный для России контраст между христианством и язычеством.
Но у каждой доброй сказки есть обратная сторона, черная как смоль, и история Соловецких островов не стала исключением. Сосредоточение фанатичной религиозности — наблюдающееся здесь и по сей день — мало интересовало темный, макиавеллиевский мир средневекового Кремля: в начале 16 века жестокие властители церкви и государства осознали политический потенциал расположенного за тридевять земель неприступного православного Алькатраса, и Соловки превратились в место заключения мятежников.
Наивысшего уровня жестокости островная тюрьма достигла тогда, когда в стране было создано подразделение ГУЛАГ — одно из самых ужасных явлений 20 века, зародившиеся именно здесь, в оскверненном монастыре. Остров стал местом ссылки нового поколения неугодных власти людей. Составляя зловещую параллель авангардистскому течению, находившемуся на тот момент на стадии расцвета, ГУЛАГ был местом для безумных экспериментов: правда, здесь акцент делался не на расширении сознания, а на совершенно новом уровне причинения страданий, наиболее излюбленным методом для достижения которого была выверенная смесь из хаоса и бюрократии. Мерилом своеобразности истории этого места — и мрачным примером социальной мобильности в СССР — служит тот факт, что один из заключенных, загадочный Нафталий Френкель, благодаря своей изобретательности и жестокости смог занять пост руководителя ГУЛАГа.
В 1939 году лагерь был закрыт, и на его месте создали военно-морскую базу, — преобразование, которое свидетельствует о ещё одной сущности Соловецких островов, превратившихся в военный аванпост. (Каждый раз, узнав о моем британском происхождении, местные спешили напомнить мне, что этот остров пережил бомбардировку, которую проводили мои соотечественники во время Крымской войны). Сейчас, несмотря на то, что нанесенные эпохой ГУЛАГа шрамы все еще видны, они частично скрыты благодаря деятельности церкви, вернувшейся сюда в 1990-х, чтобы позаботиться об измученном монастыре и поприветствовать десятки российских туристов-паломников — по своему опыту могу сказать, что большинство из них — это семейные пары средних лет, не так давно открывшие для себя христианство и путешествия и потому излишне усердные, непритязательные и непоследовательные и в том, и в другом.
Прошло ровно семь лет с тех пор, как я был на Соловках, и ритмичные наплывы туристов и смены рабочих сезонов, несомненно, должны были изменить уникальную атмосферу острова. В те времена мне приходилось идти в единственную местную школу, чтобы проверить свою электронную почту, на всем острове было лишь одно кафе — и в представленном ассортименте превалировала водка, а среди посетителей большинство составляли блаженные монастырские плотники — но признаки зарождающегося Корноулла или Кейп-Кода были видны уже тогда: о надвигающемся будущем говорили гостевые дома, велопрокат и взъерошенные дети, игравшие у каменистых берегов.
Тем лучше. Эти острова — микрокосмос всей нации, пропитанный древней и грозной силой российской истории, полной мистики, мужества и жестокости. Я ощущал их мрачное присутствие всюду, но эти темные оттенки лишь подчеркивали неугасимое счастье севера, которое мне довелось испытать, особенно ярко проявлявшееся в беззаботной искренности, оптимизме и инстинктивной толерантности окружающих (особенно по отношению к пьяным путешественникам, плохо говорящим по-русски). Эти качества, какую бы тщательно продуманную рекламную роль они не играли, должны иметь возможность процветать на Соловках; быть может, тогда они смогут развиться и в той огромной стране, живой образ которой представляют острова.
