Борз (по вполне понятным причинам это не настоящее его имя) во многом был типичным образчиком коварного чеченца определенного возраста. Это был бодрый мужчина неопределенного возраста, но явно за шестьдесят, с обветренной кожей и глубокими морщинами, которые говорили о том, что жизнь у него была непростая, причем большую часть этой жизни он провел на открытом воздухе. Но у него была жизнерадостная улыбка, сверкающие глаза, а в его речи и движениях было столько энергии, что он казался молодым, сильным и неукротимым. А еще он был одним из самых искусных, опытных и дорогих наемных убийц в Москве.
Благодаря этому он являл собой прекрасный пример одной из самых грозных фигур в российском преступном мире: дикого чеченца. В царские времена сноровка и свирепость чеченцев вошли в поговорку. Наместника царя на Кавказе Алексея Ермолова эти «смелые и опасные люди» тревожили больше всего. Один из офицеров его штаба признавал: «Посреди их лесов и гор ни одно войско в мире не может себе позволить относиться к ним с пренебрежением, ибо они отличные стрелки, отчаянно храбрые люди, а также хорошо смыслят в военных делах». Благодаря тому, что чеченцы долго держались против современной российской армии с ее огневой мощью и численным превосходством в ходе продолжительной и жестокой чеченской войны в 90-е годы, они приобрели международную известность.
Но гораздо меньше внимания привлекает к себе то обстоятельство, что чеченцы играют особую роль в обширном преступном мире России. Многие другие российские банды организованной преступности успешно начали заниматься политикой и создали бизнес-империи, а чеченцы заняли свою традиционную нишу на рынке, став проводниками жестокого насилия.
Я встретился с Борзом в кафе в международном аэропорту Шереметьево (кто бы мог подумать), который наполовину был закрыт брезентом, поскольку там шел остро необходимый ремонт — в полном соответствии со стремлением Москвы отряхнуться от неряшливого советского образа и стать похожей на сверкающую западную столицу. В тот день мне позвонил один мой хороший и надежный знакомый, сказавший, что есть человек, с которым я обязательно должен встретиться.
Кто он такой? Чеченец, профессиональный киллер, решивший отойти от дел и готовый побеседовать. От приглашения к разговору с наемным убийцей я просто не мог отказаться, однако малопонятная сфера моих исследований научила меня тому, что надо соблюдать осторожность, пусть даже она граничит с паранойей. Кафе в аэропорту казалось идеальным местом встречи. Там не только очень много народа. Оно находится под защитой металлодетекторов, серьезных охранников, камер наблюдения и служебных собак с собаководами.
Борз оказался весьма общительным человеком, душой компании. Он незамедлительно напомнил мне о том, что хотя большинство чеченцев мусульмане, они обычно довольно легко и гибко относятся к своей вере. В подтверждение своих слов он достал бутылку водки и предложил выпить, причем не только за здоровье и дружбу, но также и за Мухаммеда, да пребудет с ним мир и благословение Аллаха. Разговаривал он с удовольствием, хотя и уходил от некоторых конкретных вопросов. Борз оказался прирожденным рассказчиком.
Его истории были отполированы до блеска многочисленными пересказами, и в них было довольно трудно поверить. Поэтому спустя несколько дней, когда у меня появилась такая возможность, я назвал его имя и поведал о некоторых его рассказах офицеру из главного управления уголовного розыска московской полиции. Я ожидал, что тот назовет моего собеседника обычным болтуном, живущим в вымышленном мире, мнящим себя героем и вешающим лапшу на уши доверчивым иностранцам ради дармовой выпивки. Однако офицер посмотрел на меня очень строго и мрачно. «Нет, все это правда. Вообще-то он рассказал вам даже не самое интересное. Это серьезный, очень серьезный человек», — заявил он.
Во многом рассказы Борза очерчивают общую траекторию жизни чеченцев в последние десятилетия и показывают, как они стали самыми страшными (и легендарными) участниками российского преступного мира. Не в последнюю очередь это результат притеснения со стороны российских властей. Борз сказал об этом так: «Русские научили меня хотеть убивать, а потом научили, как это хорошо делать».
***
В 19-м веке, когда Российская империя расширяла свои границы на юг, в сторону горного кавказского региона, она завоевала Чечню. Чеченцы периодически восставали, когда чувствовали, что их хозяева ослабли или отвлеклись на другие дела. Каждый раз русские жестоко подавляли эти мятежи, сокрушая сопротивление, но будучи не в состоянии уничтожить желание сопротивляться. Верный себе Иосиф Сталин в 1944 году провел самую кровавую и всестороннюю зачистку, когда чеченцы, воспользовавшись нацистским вторжением в Советский Союз, подняли очередное восстание. 23 февраля (по случайному совпадению это праздник Красной Армии) чеченцам, а также их этническим родственникам ингушам приказали явиться в местные партийные центры.
Это было начало операции «Чечевица», как называют насильственную депортацию двух народов, в ходе которой погибло от четверти до половины всех депортированных. Сталин разбросал чеченцев и ингушей по огромным просторам Сибири и Средней Азии, и в этом человеческом водовороте оказался только что родившийся Борз со своей семьей.
Сестра Борза скончалась в пути, когда они ехали в переполненном, но холодном вагоне. Охрана просто выбросила ее труп из поезда, когда он остановился на перекличку. Остальная семья добралась до Братска, что на юго-западе Сибири. Там им было сказано, что они должны остаться в этом городе, а в случае бегства из него получат до 25 лет в ГУЛАГе. Борз, его старший брат и их родители с огромным трудом протянули до лета.
Но несмотря ни на что, они выжили. Семья заняла заброшенную и полуразвалившуюся избу, и начала добывать пропитание охотой. В 1947 году отцу Борза удалось найти работу на строительстве Ангарлага, находившегося поблизости. Как это ни парадоксально, когда в 1957 году ссылка для семьи Борза закончилась, он добровольно пошел в Советскую Армию. На вопрос о том, почему он принял такое решение, Борз пожал плечами и сказал, что это «работа для мужчины».
Могу себе представить, что служить в армии для него было лучше, чем влачить жалкое существование в Братске и вести изнурительную кампанию, начатую его семьей по возвращении в Чечню. Они начали ее с судебных исков и обращений в местный комитет партии, а закончили угрозами и поджогом машины, чтобы выгнать русскую семью, занявшую их дом и участок.
Борз стал снайпером и разведчиком, а после 10 лет службы в армии вернулся домой с сержантскими лычками. Он стал «решалой», членом преступной группировки, которая действовала во втором городе Чечни Шали. Он рассказал мне: «Когда я снова нашел свою семью, своих братьев, мы заботились друг о друге. Мы боролись, жили и росли вместе».
И они многого добились в своем маленьком мирке. Во время беседы он отмахнулся от моих вопросов о своей «карьере» в те годы, но к моменту нашей встречи Борз поднялся очень высоко, выйдя из местного преступного подполья на юге страны и став одним из самых грозных киллеров в Москве. Ему приписывают не так много смертей, как другим известным убийцам типа Александра Солоника. Но как с тихой гордостью заявил сам Борз, он не был «торпедой», как называют рядовых киллеров.
Он специализировался на опасных заказных убийствах авторитетов из мира организованной преступности, причем обычно это были очень важные люди. Сколько ему платили, «заказывая» ту или иную жертву? Борз отказался назвать цифру, но по моим подсчетам, он неплохо жил на одно-два убийства в год. Тот полицейский, который назвал Борза «серьезным человеком», показал мне целый список заказных убийств, приписываемых Борзу. Но ходят слухи, что в последние годы заказы выполняли его родственники помоложе, которые набирались опыта и выполняли поручения киллера-ветерана.
***
Карьера Борза стала примером того, как росли чеченцы, спаянные яростной преданностью бесправного и гонимого меньшинства, характерной чертой которого стала невероятная закалка, выносливость и мастерское владение ремеслом насилия. В итоге они начали в большей степени охотиться не на простых россиян, а на другие банды. А учитывая то, насколько свирепо воюют чеченцы, другие банды часто предпочитали откупаться от них, а не сопротивляться.
Чеченские преступники, которых часто называют «чеченской братвой» (а иногда чеченской общиной), не имеют какой-то общей формальной организации. Но они представляют вполне определенную и особенную криминальную субкультуру, держась в стороне от остального преступного подполья России. Завоеванный чеченцами авторитет, фирменный знак и бандитские традиции позволили им занять столь прочное место в сознании российской преступности, что теперь они даже заключают «договоры франшизы» с местными бандами, которые состоят не из чеченцев, но соперничают за привилегию пользоваться их именем.
Разбой и сопротивление глубоко укоренились в национальном сознании чеченцев, не в последнюю очередь в традиционном образе абрека, как называли объявленных вне закона благородных разбойников, которые занимались разбоем из праведного чувства мести и из-за нежелания подчиняться сильным мира сего, которые сами совершают преступления. Абрек — это самодостаточная и хитрая личность, этакий кавказский Робин Гуд, который часто собирает банду из таких же как он смельчаков и вместе с ними грабит богатых, кормит бедных, защищает слабых и внушает страх бесчестным. По сути дела, это мифологическая фигура, но она по-прежнему придает какую-то толику легитимности современным бандитам.
Чеченцы не сумели обрести такие же богатства, как другие крупные преступные группировки. Отчасти это является отражением их четкой и вполне сознательной решимости не подражать остальному уголовному миру России, который начал заниматься бизнесом и политикой. Большинство чеченских группировок не выходят за рамки своей главной специализации: угрозы и применение насилия. Сохраняя верность своим разбойничьим корням, они продолжают активно заниматься рэкетом и вымогательством. Но во многих случаях они по сути стали «крышевать крышу», требуя от различных преступных группировок (любой этнической принадлежности) платить дань под страхом бандитских войн.
У полиции, которая часто составляет конкуренцию чеченцам в деле крышевания, есть оружие и значки, но чеченцы обладают чем-то более устрашающим: оружием и фольклором. Русские определенным образом стали жертвами собственной литературы. В произведениях 19-го века, таких как «Хаджи-Мурат» Льва Толстого и «Кавказский пленник» Александра Пушкина, с неким восхищением, а иногда и с ужасом создается образ чеченца как свирепого первобытного человека, который никогда не уклоняется от борьбы. Это впечатление только усилилось после двух чеченских войн, в которых они продемонстрировали свое военное мастерство. В результате возникло общее представление о том, что с чеченцами лучше не связываться. Как сказал один член банды, «если бросаешь им вызов, и они знают, что проиграют, они все равно будут драться, они созовут своих родных и двоюродных братьев, своих дядьев и будут драться до конца. И даже если они будут проигрывать, они все равно будут драться, просто чтобы и тебя уничтожить. Они настоящие маньяки».
Чеченцы получили какое-то извращенное преимущество от того, что их считают безжалостными и упорными маньяками. Получается, что с ними лучше договариваться, даже если логика силы и связей не в их пользу. По этой причине с середины 1990-х годов насилие организованных преступных группировок с участием чеченцев пошло на убыль — как раз по той причине, что они отбили у людей охоту связываться с ними.
Эффективность и беспощадность чеченцев создала для них сильный «бренд». То же самое сделали их гордость и честь. Как сказал один из пострадавших от чеченцев, «многие боятся их, но они очень хорошие люди, если с ними близко познакомиться. Они преданные и верные. Они не станут тебя обманывать, и они честные люди… Они могут сделать что угодно. Если мне нужны водительские права, они принесут их мне завтра — совсем новые. Если мне нужна помощь юриста или решить проблему с квартирой, они тоже могут помочь. Это действительно серьезные люди».
Честные, серьезные, преданные, способные сделать что угодно. Ну как не любить таких? С конца 90-х другие банды все чаще пользуются этим имиджем по договоренности с чеченцами, даже когда в их составе чеченцев нет, и они полностью состоят из славян. Но когда ты можешь сказать, что «работаешь с чеченцами» (такое выражение используется часто), а поэтому можешь обратиться к ним за помощью, твоя банда обретает дополнительный и весьма существенный авторитет и вес.
Жертвы, готовые сопротивляться рэкету этих банд, в таком случае с большей готовностью заплатят рэкетирам, группировки соперников вряд ли станут посягать на их территорию, и даже правоохранительные органы дважды подумают, прежде чем брать их в оборот. В ответ такие банды платят часть своей выручки и подчиняются ближайшему чеченскому авторитету, который в будущем может попросить их об услуге. В этом отношении чеченцы, несмотря на свою верность традициям, по-настоящему заняли место на современном рынке.
Эта статья является отрывком из новой книги Марка Галеотти «Воры. Российская супермафия» (Vory: Russia's Super Mafia).
