Это началось лет шесть-семь тому назад. Если в начале тысячелетия многие тинэйджеры хотели выглядеть как серферы из Калифорнии c пышущими здоровьем телами в шортах марки «Холлистер» (Hollister), то теперь их загар поблек, накаченные руки ослабели, исчезли локоны, усы остались только у тех, кому по-другому нельзя, остальные обрили наголо свои бледные черепа. Их худые грудные клетки болтаются в пуловерах, которые им велики на несколько размеров.

Подростки в больших городах запихивают штанины костюмов «Адидас» в спортивные носки. На их тренировочных куртках красуются гигантские логотипы — «Найк» (Nike), «Чемпион» (Champion), «Рибок» (Reebok). Все это можно было бы принять за возвращение моды 90-х, отнести к американским брендам золотой эры хип-хопа, к небрежному стилю скейтеров, вытеснившему наконец джинсы-дудочки, если бы на футболках и тренировочных костюмах не было каких-то странных слов… на кириллице! А рядом с ними маленьких российских флажков.

Нет, тут речь идет не о тоске стареющих дизайнеров из Нью Йорка, Парижа и Берлина по своей юности. Это дизайнеры из Москвы и Тбилиси вспоминают 90-е, взросление в распадающемся Советском Союзе. И своими героями модельеры из бывшего СССР сделали гопников. Тех самых женщин и мужчин из низших слоев общества, прежде всего мужчин, которые любили без дела сидеть на корточках у обочин дорог. Их ноги были согнуты в коленях и широко расставлены, руки лежали на коленях, зады почти касались земли. Вот так они и сидели в поддельных тренировочных костюмах «Адидас», грызли семечки, пили дешевую водку и ждали окончания дня. А на следующий день делали то же самое — жевали, пили и ждали.

«Гоп» означает спать на улице

Как же люмпен-пролетарий развалившегося Советского Союза стал модным образцом для глобализированной современной молодежи? Не намек ли это на не очень-то хорошие отношения между Россией и Западом? Итак, почему вдруг все захотели стать гопниками?

Слово «гопник» пришло из русского языка и происходит, скорее всего, от «гоп-стоп» — сленгового выражения, обозначающего уличное ограбление. Но слово могло быть и производным от ГОП, такой аббревиатурой обозначались после Октябрьской революции 1917 года общежития для бедных. А старинный разговорный глагол «гоп» обозначал «спать на улице».

Каким образом возник гопник — в принципе роли не играет. Важно то, что человек его происхождения может сделать. А он — и это не преувеличение — выжал из себя максимум. Из советских панельных домов он попал на подиумы Парижа, из презренного превратился в воспетого, он — пьющий, мелкий правонарушитель, некто за железным занавесом — стал идеалом красоты во всем мире.

Ностальгия по принтам с серпами и молотами

Возможно, его взлет связан со словами «Советский Союз». Сумасшедшие слова. Темные и грубые, как огонь под покрышками машины на фоне монолитного панельного дома. Возможно, так все себе представляют те, кому еще не исполнилось 30 лет, знающие однопартийное государство только из школьных уроков или по рассказам родителей, но никогда не испытавшие на себе буден СССР.

Постсоветская мода инспирирована гопниками, и она же их прославила. Непритязательность брюк для бега трусцой она соединила с теплотой футбольных шарфов, грубоватость дурно сидящей, словно случайно собранной в один ансамбль одежды с ностальгией по набивкам с серпами и молотами.

Никому это не удается так хорошо, как Гоше Рубчинскому, тридцатитрехлетнему бывшему парикмахеру из Москвы. Недавно дизайнер сделал с «Адидас» коллекцию, посвященную Чемпионату мира по футболу. Он вообще часто обращается к теме футбола, а также скейтинга и советских униформ. Рубчинский и его друзья — Демна Гвасалия, родившийся в Грузии креативный директор «Баленсиага» (Balenciaga) и главный дизайнер «Ветеменс» (Vetements), и Лотта Волкова из Владивостока, ведущий стилист тех же знаменитых брендов, сделали постсоветскую моду широко известной. Потом ее скопировали «Эйч анд эм» (H&M) и «Урбан аутфиттерс» (Urban Outfitters), что сделало гопников еще известнее.

В то время как мир следит за чемпионатом мира в стране, считающей себя наследницей Советского Союза, стиль гопников украшает западноевропейские деревни кириллическими буквами. Возможно, это случайность, а, может быть, и нет. Потому что постсоветская мода хорошо соответствует духу нашего времени. Эта мода внегендерная. Объемные пуловеры, тренировочные костюмы и футболки с логотипами может носить любой. Но в то же время один из ее парадоксов состоит в том, что в постсоветской моде нет той мягкости, которая подчас делала одежду унисекс такой скучной. Поэтому молодые юмористы, как например, «Ост бойс» (Ost Boys) пропагандируют ее в своих видео на Ютубе, а родившийся в Киеве рэпер Олексеш ее воспевает: «Раскачивайся, сидя на корточках, гопник!»

В этой моде есть что-то и от протеста. Самые хипстерские тренировочные куртки выглядят как фальшивки с польского рынка и иногда таковыми и являются. Пятнадцатилетние подростки могут купить постсоветские модные вещи за 20 евро, которые им родители дают на карманные расходы. Но с оригиналами от Гоши Рубчинского этого не получится — у него футболки начинаются от 80 евро, — а вот костюмы от «Адидас» с четырьмя полосками вполне доступны. И благодаря этому они приближаются к оригиналу — гопникам, которые после падения железного занавеса скупали фальшивые вещи западных брендов с самыми большими логотипами.

Рубчинский не борется с коммерциализацией

И вообще, разве сидение по-русски на корточках — единственная позиция, которую 15-летний подросток может противопоставить миру? То есть ничего не делать, сидеть, ждать и презирать мир? Одним словом: демонстрировать свою отрицательную позицию? Один из героев-тинейджеров — венский рэпер Юнг Херн (Yung Hurn), сам носящий вещи от Рубчинского и «Ветеменс» — с этой точки зрения сам является звуковым воплощением сидения на корточках по-русски. Широкую известность ему принесла песня, где ему удалось в течение двух минут обыгрывать одно слово — «нет».

Только отрицательная позиция — это не то же самое, что отрицание. Гоша Рубчинский и его друзья не борются с коммерцией в индустрии моды, они сами — часть этой индустрии, они зарабатывают миллионы своими эскизами к моделям, выдержанным в эстетике низших слоев общества. Янг Херн рекламирует «Заландо» (Zalando). Однако и тинейджеры не хотят вечно сидеть на корточках, ведь это довольно неудобно. Через пару лет они сдадут экзамены на аттестат зрелости, пойдут учиться в университеты, затем начнут работать, и в определенный момент у них уже не будет возможности что-то отрицать. Поэтому сегодня многие 25-летние надевают гопнические вещицы и на работу — так же, как 15-летние приходят в них в школу. Мода — это недорогой способ заявить протест, но он стоит денег.

Рубчинский объясняет успех своей постсоветской моды тем, что он «одевает левую молодежь мира, которой становится все больше». По его словам, эта молодежь хочет возврата не самого коммунизма, а некоторых его ценностей: солидарности и равноправия. Против этого вряд ли можно что-то возразить, но ложной является вера дизайнера в то, что он может направить молодежное движение в лучшее будущее. Мода Рубчинского этого не обещает, в лучшем случае — лучшее прошлое.

Советский гопник сменил калифорнийского серфера

Охватившую весь мир тоску по якобы старым добрым временам недавно умерший социолог Зигмунт Бауман (Zygmunt Bauman) попытался объяснить в своей книге «Ретротопия» (Retrotopia).Чем меньше общество верит в свой прогресс, писал Бауман, тем ближе ему хочется подсесть к согревающему костру воспоминаний. Или же к горящей покрышке. Спустя 18 лет с момента первого избрания Путина на пост президента родина Рубчинского Россия все больше воспринимает себя как страна без будущего.

По этой причине постсоветская мода не нарушает культурного доминирования Соединенных Штатов. Советский гопник сменил калифорнийского серфера в качестве идеала красоты, но путинская Россия не сменила трамповские США в качестве ключевой точки производства продуктов культуры. Сериалы приходят из Netflix, трэп из Атланты, историю для мира по-прежнему рассказывает Америка.

Полететь в отпуск в Калифорнию и покататься на волнах на закате солнца может каждый, у кого на это есть деньги. А вот сидеть целыми днями среди панельных домов, дуть пиво из банок, приставать к прохожим и больше ничего не делать — в обществе, нацеленном на успех, непросто. Но именно это и привлекает. Никто не хочет оказаться в шкуре гопника. Но каждый хочет пару летних сезоном поносить их шмотки.