Журналист «Файнэншл Таймс» (Financial Times) Саймон Купер (Simon Kuper) отмечает, что сегодня молодые французы определенно придают этнической принадлежности меньшее значение, чем их родители.

Я живу в Париже уже не первый год, но нечасто ездил в пригороды, пока мои дети не стали играть в футбол. Теперь я нахожусь там по утрам большую часть выходных в футбольный сезон. Карты «Гугла» приводят нас в ухоженные спортивные комплексы, которые обычно окружены угрюмыми многоквартирными домами. Пока дети переодеваются, родители ищут, где выпить кофе. Затем команды (это всегда смесь белых, черных и арабов) выходят на проспонсированный государством искусственный газон.

Отцы и матери смотрят матч, стоя (обычно на холоде) за забором из сетки, который находится так далеко от поля, что дети едва слышат наши вопли. Если в англосаксонских странах королевская роль принадлежит родителям, то во Франции — тренерам. Эти дипломированные представители французской футбольной системы считают нас помехой, которую удобнее держать на расстоянии. Иногда мы становимся свидетелями выдающихся матчей. В конце игры все пожимают руки, и мы отправляемся домой оттаивать.

Недавно я писал о триумфе французской сборной в Москве для «Файнэншл Таймс». То, что я увидел там, прекрасно соответствовало духу детского футбола в пригородах.

Наверное, футбол — это самая успешная и объединяющая часть французской жизни. Это пример для всего вашего общества, однако он говорит и о том, что многое уже прекрасно работает, несмотря на ваш гипертрофированный национальный пессимизм.

Оглушительный успех

Французский футбол так успешен прежде всего потому, что является одним из тех редких занятий, которые объединяют Париж и его периферию. Парижские команды отправляются в пригороды, потому что именно там находится большая часть полей.

Кроме того, в футболе жители Парижа и пригородов получают ту же самую высококачественную подготовку и экипировку. Иль-де-Франс — это самый богатый в мире резервуар футбольных талантов. Он дал 60 игроков и тренеров, которые участвовали в пяти последних Чемпионатах мира. По подсчетам сербского социолога Дарко Дукича, это больше, чем у любой другой метрополии в мире.

Именно в этом кроется оглушительный успех французской системы. Большинство «синих» тренировались в субсидируемых государством пригородных клубах.

На городской периферии от стадионов до детских садов и рекламных плакатов с проектами будущих пригородных вокзалов ощущается присутствие государства, которого совершенно нет в самых бедных зонах моей родной страны, Великобритании. Побывав в пригороде Ливерпуля Беркенхеде, я увидел, что вся общественная деятельность (в том числе раздача еды) обеспечивается благотворительными организациями.

Французский футбол работает, потому что представляет собой большую область французской жизни, где расовая сегрегация полностью отсутствует. Мне вспоминается первая тренировка моих детей после бойни в «Шарли Эбдо» в январе 2015 года. В тот момент расовые страхи во Франции достигли своего апогея. Тем не менее в тот день тренеры и дети всех национальностей играли в футбол так, словно это было важнее всего в жизни (многие из них наверняка думали именно так).

Если бы им сказали, что они рисуют картину Парижа как мультикультурного рая, это сильно бы их удивило. В тот миг их волновала только победа.

Как-то я провел прекрасное субботнее утро за сеткой ворот в обществе двух других отцов. Мы болтали и смотрели за игрой наших детей. Тут один из них, африканский иммигрант-мусульманин, заявил мне, что ему жаль, что даже в такой дружеской обстановке французы редко решаются поднять с ним вопрос религии и цвета кожи. Я понимал его разочарование, но ответил ему, что нас больше интересует игра детей. Футбол при хорошей погоде вытесняет все на второй план.

Перед началом Чемпионата мира Даниэль Кон-Бендит (Daniel Cohn-Bendit) писал, что маленькие французские мусульмане «больше не надевают синие футболки, когда идут на стадион или играют в футбол во дворе, а ходят в цветах Алжира, Марокко, Туниса и „ПСЖ“, поскольку для них парижский клуб — это Катар».

Каждодневное смешение культур

У меня же сложилось другое ощущение. Мне кажется, что для большинства ребят в футболках «ПСЖ» Париж — это именно Париж, часть их идентичности. Кроме того, в этом месяце молодежь из пригородов массово ходила в синих футболках.

Разумеется, это не означает, что Франция для них — единственная идентичность. Так, например, Поль Погба — черный, гвинеец, мусульманин, уроженец пригорода, парижанин, экспат, миллионер, сын, брат, мужчина, африканец, европеец и т.д. Но он все равно француз. Как и мои ребята.

Их родители, быть может, и недостаточно гладко владеют языком, но когда Франция забила четвертый мяч в ворота Аргентины, мои дети и их друзья буквально стояли на ушах в гостиной, где на паркете остались следы краски с их расписанных под французский триколор лиц. То же самое происходило и перед огромным экраном в Бонди, пригороде Мбаппе, во время трансляции финала.

Сегодня для маленьких французов этническая принадлежность определенно значит намного меньше, чем для их родителей. Смешение стало для них постоянным опытом с первого дня в яслях. Откуда бы ни была родом их семья, эти ребята изумятся, если вы скажете им, что они — не французы. Кем же еще им быть? Ведь быть французом — это нечто намного большее, чем думает большинство.