Россия переживает возрождение консерватизма — к такому выводу пришли политологи в недавних исследованиях. На вопрос, в чем состоит этот ренессанс, читатель не находит удовлетворяющего его ответа. Хотя многие авторы признают ситуативный характер и постоянный подрыв действительного положения «консервативным режимом действий», в то же время они полагают, что речь идет о радикальном консерватизме. Правда, более детальный взгляд на предмет показывает, что текущие тенденции российской политики имеют мало общего с консерватизмом. Официально декларируемые заботы о традиционных ценностях контрастируют с высокой готовностью к рискам во внутренней и внешней политике. В России Путина все возможные ситуации интерпретируются как чрезвычайная ситуация, но подобные чрезвычайные действия похожи на политический беспредел.
Ведь и чрезвычайные действия требуют обоснования. Оно может заключаться в указании на кризис политических, экономических и культурных ценностей. Корни таких стратегий по сохранению консервативного фасада кроются в 20-х годах. В Германии в межвоенное время парадоксальная идея консервативной революции освободила путь для национал-социалистического переосмысления консерватизма. Стремление разрушить традиции, при котором в то же время делается вид, что соблюдаются правила, привело к созданию новой ложной формы политического действия, псевдоконсерватизма.
Консерватизм и псевдоконсерватизм — абсолютные противоположности. В отличие от консерватизма, псевдоконсерватизм ориентируется не на статус-кво, а на мечту утерянного золотого века. Риски, которые таит в себе возрождение прошлого, получают одобрение как «необходимое зло». Мнимая кризисная ситуация настоящего служит прикрытием попытки объявить невозможное возможным.
Псевдоконсерватизм укрепляет свои позиции там, где традиционный консерватизм впадает в кризис. В России доминирует псевдоконсервативный подход со времен протестов 2011-2012 годов и аннексии Крыма в 2014 году. Невозможность обосновать аннексию в соответствии с международным правом усугубила кризис правовой системы. Известен фрагментарный характер российского правового устройства с его противоречивыми и расплывчато сформулированными законами. Но многие новые карательные меры и спешно принятые законы, такие как «Пакет Яровой», ужесточающий антитеррористическое законодательство и сильно ограничивающий свободу использования интернета и религиозного миссионерства, и который таким образом призван защитить целостность России и российские ценности, обострили проблему. В случае многих законов перед их введением становится понятно, что они применимы лишь в ограниченном виде. Предписываемое законами Яровой сохранение данных технически невозможно. Также одобренный Путиным прошлой осенью запрет использования виртуальных частных сетей просто не работает. Актуальным представляется сравнение правовой системы с оглоблей, которую можно повернуть в любую сторону.

Несмотря на краткосрочный реактивный характер российский псевдоконсерватизм ищет более долгосрочное идеологическое обоснование, не в последнюю очередь в отношении термина «чрезвычайное положение», о чем любят говорить государственные СМИ. То, что Ханна Арендт критиковала как самую радикальную форму политического нигилизма, немецкий специалист по государственному праву Карл Шмитт объявил основой суверенного политического решения. По логике Шмитта, политическому гению нужна исходная ситуация пустоты, он должен освободиться от традиций, чтобы создавать из ничего. Для российских политиков и официальных СМИ это упрощенно значит — любой случай может стать исключением, которое можно представить публике в консервативной упаковке как защитное средство национальной идентичности. Чтобы придать этой игре видимость идеологической наполненности, официальные идеологи часто ссылаются на российского мыслителя в изгнании Ивана Ильина (1883-1954). Ильин, считающийся любимым мыслителем Путина, отдал предпочтение монархическому авторитаризму перед многообещающим, но политически близоруким тоталитаризмом Гитлера. Ильин отождествляет национал-социалистический нигилизм с консерватизмом, многие сегодня в России следуют ему.

Агрессивная риторика в официальных российских СМИ порождает кризисную атмосферу. Сообщения о политической и экономической нестабильности Украины, ЕС, США, о российских военных успехах в Сирии, о том, что Россия должна быть постоянно готовой к внешним и внутренним провокациям. Также и ритуальные военные парады 9 мая, якобы в память о жертвах Второй мировой войны, демонстрируют способность оказывать сопротивление врагу. В этой ситуации долгосрочное планирование кажется невозможным. Половинчатое понимание политического элемента Шмитта, которое отдает предпочтение враждебности, определяет эту картину мира.
Важнейшим инструментом становится краткосрочная мобилизация всех сил, которые — в экономике или науке — должны привести к «прорыву». Примерно так звучит цель недавней программы развития для РАН. Скрытый идеал — это не западные модели, которые имитируют только внешние черты, а сталинская массовая мобилизация 30х-40х годов.
Военная ситуация в результате угрозы со стороны Америки и НАТО, о которой так много говорят, играет на руку политикам и чиновникам, которые не хотят брать на себя ответственность за собственную некомпетентность. Удручающее состояние многих городов, особенно на Севере и на Дальнем Востоке, связано также с тем, что «чрезвычайное положение» облегчает пренебрежение банальными вопросами, такими как городская инфраструктура или переработка отходов, повышение пенсионного возраста для многих гражданских профессий, снижение реальных доходов. Вместе с тем, ответные санкции, которые затрагивают экономику и общество, стабилизируют положение политиков, которые их вводят и тем самым показывают лояльность по отношению к своему начальству.
Новая антизападная идеология ссылается на разнородные, несопоставимые друг с другом традиции. Официальный политический дискурс в сегодняшней России смешивает элементы патриархального устройства эпохи Петра I, поскольку церковь влияла на государственную политику, славянофилов XIX века и реанимированной праворадикальным гуру-идеологом Александром Дугиным идеи «русского мира» с популярной среди членов партии «Единая Россия» советской традицией, например, в образе ставшей империалистическим символом Георгиевской ленточки. Возрождается сталинская спортивная программа «Готов к труду и обороне», в то же время преклоняются перед убитым сто лет назад царем. Но одно остается неизменным. Расчетной точкой является не настоящее, а фрагментированное и искаженное разными трактовками прошлое. Что при подавлении майских протестов молодежь били палками «казаки», показывает, как качественно новая форма публичной порки может быть обличена в традиционный вид.
Псевдоконсервативные российские политики мечтают о том, чтобы чрезвычайное положение со своими особыми полномочиями никогда не заканчивалось. Для граждан, которых не обольстят химеры геополитического доминирования, это кошмар. Россия — только один пример такой тенденции. Псевдоконсерватизм наблюдается в Польше, Франции, Турции, США и в Германии. Псевдоконсерватизм есть там, где «радикально-консервативная» паразитирующая на патриотизме граждан, агрессивная риторика отдает предпочтение спонтанным интервенциям вместо долгосрочного планирования и тщательного обоснования. Псевдоконсерватимзм, который рисует мир в черно-белом цвете, в стремительном мире для многих более привлекателен, хотя найти свое место в таком мире намного сложнее.

Автор статьи — историк философии Российской академии наук