В Эстонии и Латвии к дебатам о том, что значит быть европейцем, добавляется весьма специфическая полемика, унаследованная с советских времен. Каким образом в разгар европейского кризиса идентичности включать в общество обширные группы апатридов?
Почти все эстонцы испытывают гордость за тот путь, который прошла их страна со времен восстановления своей независимости в 1991 году после полувека советской оккупации. Это чувство во многом обусловлено мирным характером движения за независимость с момента его возникновения. В странах Балтии принято говорить о «поющей революции» 1980-х годов, которая представляла собой не более чем серию демонстраций, на которые собирались тысячи людей, чтобы вместе петь патриотические гимны, тем самым бросая открытый вызов советским властям.
Господствует убеждение, что независимость в этом регионе была достигнута благодаря влиянию языка каждой из прибалтийских стран — Эстонии, Латвии и Литвы — где в советский период языковая традиция не прерывалась. Именно на этих национальных языках пелись песни, ставшие движущей силой перехода к независимости, который носил ненасильственный характер — особенно если сравнить его с другими событиями периода распада Советского Союза.
Сегодня три прибалтийских государства являются образцами успешной интеграции бывших советских республик в Европейский союз (ЕС) и НАТО (к примеру, все эти три страны опережают Португалию по индексу человеческого развития). Тем не менее они сталкиваются с рядом проблем ввиду крайне специфического сочетания их географического положения — малых государств, зажатых между российским гигантом и Скандинавией — и исторического пути: периода советской оккупации и перехода к независимости.
Когда возникли новые независимые государства, язык сделался основным фактором интеграции, особенно в Эстонии и Латвии, где существовали большие русские общины. Так, в Эстонии закон о гражданстве автоматически охватывал всех граждан эстонского государства, живших здесь до оккупации, и их потомков — остальным требовалось пройти через процедуру получения гражданства, необходимым условием которого было знание эстонского языка.
Однако мягкий переход к независимости не избавил эстонцев и латышей от призраков советского прошлого. В течение предыдущих десятилетий власти активно содействовали миграции тысяч российских рабочих, которые приезжали на крупные прибалтийские предприятия: это был одновременно процесс индустриализации и «русификации» с целью создания более однородного общества. В Эстонии эта массовая миграция привела к снижению доли эстонцев с 97% в 1945 году до всего 62% в 1989 году.
Ложные апатриды?
Распад Советского Союза оставил русскому сообществу мало вариантов: либо возвращение в новообразованную Российскую Федерацию, либо получение эстонского гражданства. Тем, кто решил остаться в Эстонии, незнание местного языка помешало получить гражданство, в итоге создалась внушительная масса лиц без гражданства — аналогичное явление наблюдалось и в Латвии. Между тем новые руководители стран Балтии чувствовали всю хрупкость независимого положения страны и опасались потенциального недостатка лояльности со стороны русской общины.
Социолог Юхан Кивирахк (Juhan Kivirahk), автор нескольких исследований об интеграции русскоязычного сообщества в Эстонии, признает, что история страны «сложилась бы совсем иначе, если бы каждому было автоматически предоставлено гражданство». Однако спустя почти три десятилетия причин для сохранения такой ограничительной политики уже нет, считает он.
«Те люди, которые 28 лет назад, вероятно, были против независимости Эстонии, теперь видят, что в Нарве им живется лучше, чем на другом берегу реки», — говорит он, беседуя с «Публику» по Скайпу. Нарва, пожалуй, наиболее показательный пример проблемной интеграции русских общин в Прибалтике. Третий по величине город в стране с населением 56 тысяч человек расположен у восточных границ Эстонии, и отсюда, с крепостных стен XV века, отлично просматривается другой берег реки — где начинается территория Российской Федерации. Кажется, что она находится всего в нескольких минутах ходьбы.
Население города и всего уезда Ида-Вирумаа почти полностью состоит из русскоязычных жителей. Около 30% населения Эстонии (которое в целом составляет 1,2 миллиона человек) являются носителями русского языка, и, по данным Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН), более 82 тысяч человек не имеют гражданства. В Латвии этот показатель еще выше: там при населении в почти два миллиона проживает более 242 тысяч апатридов.
Но, как предупреждает Юрис Розенвальдс (Juris Rozenvalds), профессор факультета политологии Латвийского университета, применять к этим людям понятие апатридов в классическом смысле означает вводить окружающих в заблуждение. Подчеркивая тот факт, что речь идет о «правовой концепции, свойственной исключительно для Латвии и Эстонии», Розенвальдс объясняет, что между статусом данных лиц и статусом апатридов есть существенные различия: в частности, первые имеют право свободно вернуться в страны, где они проживают. «Лицу без гражданства, напротив, может быть отказано во въезде в страну, где он жил, если он оттуда уедет», — напоминает он. Многим русскоязычным жителям данный статус представляется даже выгодным, поскольку для путешествий по ЕС и России им не требуется виза.
«Сумасшествие на почве языка»
Розенвальдс признает, что «латышам безумно важен их язык», однако интеграции русского меньшинства во многом помешал именно этот фактор. «Я не ставлю под сомнение важность языка, но он не является единственным или самым главным средством интеграции. Основная проблема заключается не в техническом владении языком, а в том, насколько люди ощущают себя включенными, связанными с государством», — утверждает он.
Близость России и ее влияние составляют здесь важную переменную. Розенвальдс отмечает, что в Латвии существует «два информационных пространства, функционирующих параллельно», и в одном из них господствуют российские государственные СМИ. Русскоязычное сообщество отдает явное предпочтение телеканалам соседней страны — как в Латвии, так и в Эстонии, однако влияние российского телевидения на восприятие людей порою преувеличивают. Большой вопрос в том, как узнать, что именно смотрит каждое сообщество, когда включает телевизор, отмечает аналитик. «Мы не можем говорить, что, если человек смотрит российские каналы, он автоматически не лоялен Латвии».
Другим фактором исключения является существование сегрегированной школьной системы — в зависимости от языка происхождения. Она только «подкрепляет мысль о наличии двух обществ», отмечает Триин Вихалем (Triin Vihalemm), социолог из Института социальных исследований Тартуского университета. Эксперт считает, что «двуязычная модель могла бы дать очень хорошие результаты на северо-востоке в Нарве и, возможно, в некоторых частях Таллинна», где русскоязычное сообщество также велико.
Несмотря на проблемы интеграции, трения возникают редко, и они почти всегда связаны с различиями в интерпретации истории. В 2007 году демонтаж в Таллине памятника в честь советских солдат, погибших во Второй мировой войне, вызвал волну протестов среди русской общины, в ходе которых погиб один человек. Празднование в Латвии Дня латышских легионеров 16 марта также вызывает множество споров: русские считают возмутительным чествовать память бойцов одного из соединений нацистских СС, тогда как латвийские националисты предпочитают видеть в них борцов за независимость. А вот празднование годовщины капитуляции нацистской Германии 9 мая, которое принято в русской общине и называется «Днем Победы», в свою очередь, подвергается критике со стороны латышей.
«Проблемы есть, но дело не доходит до открытой ненависти или насилия, мы наблюдаем только трудности в процессе создания сплоченного общества», — резюмирует эстонский социолог Юхан Кивирахк (Juhan Kivirahk).
Трудный диалог
Однако гораздо большую тревогу у стран Балтии вызывают не русские, живущие в пределах их границ, а русские, сидящие в Кремле. Экономические выгоды, которыми пользуется Прибалтика благодаря членству в ЕС, не идут в сравнение с гарантиями безопасности, которые эстонцы, латыши и литовцы считают главным преимуществом своей интеграции в европейский блок и в НАТО. Уровень одобрения ЕС в отношении этих трех стран неизменно высок, хотя этот показатель немного ниже в Латвии, но все-таки он выше, чем в остальной части Центральной и Восточной Европы.
Аннексия Крымского полуострова Москвой в 2014 году вызвала панику в регионе, где всерьез опасались прихода «зеленых человечков». С тех пор НАТО усилила свое присутствие во всех трех странах, а ЕС сумел сохранить единую позицию по экономическим санкциям в отношении России.
Вопреки нынешней неблагополучной атмосфере страны, имеющие сухопутные границы с Россией, осознают, что полностью отвернуться от России невозможно. В прошлом месяце президент Эстонии Керсти Кальюлайд (Kersti Kaljulaid) выступила с инициативой посетить Москву, где она встретилась со своим российским коллегой Владимиром Путиным. После украинского кризиса поток встреч европейских лидеров с Путиным сошел на нет, и дома Кальюлайд подверглась резкой критике за свое решение отправиться в Москву. «Мы боимся, что любая наша совместная с Россией инициатива окажется под запретом, — говорит Кивирахк. — Санкции должны оставаться в силе, но при этом нам следует продолжать наш диалог, а не игнорировать друг друга».
