В школе и в институте он любил химию. Сегодня его страсть — вирусы, а в последние месяцы — тот, от которого страдает почти вся планета. Сергей Викторович Нетесов знает, что они могут быть коварными убийцами. На протяжении 17 лет он работал в секретном научном центре «Вектор». Во времена холодной войны на Западе считали, что там разрабатывается биологическое оружие.

Deník N: Как вы объясняете то, что уже с начала мая Россия сообщала (как минимум до вчерашнего дня) о стабильном приросте заболевших по десять тысяч в день? Причем, в момент, когда Европа сообщала о переполненных больницах и множестве погибших, казалось, что вам удастся уклониться от удара пандемии. Однако потом ситуация начала резко ухудшаться…

Нетесов: Сначала наше правительство оставалось слишком спокойным. Мол, к нам не дойдет, и мы вас защитим… Да, с ситуацией в Китае мы справились хорошо и вовремя. Власти прекратили авиасообщение, и все борта, которые оттуда возвращались, мы тщательно проверяли. Но с Европой так не получилось.

Мы были уверены, что у нас будут единичные случаи, а эпицентр находится по-прежнему в Китае, на котором мы сосредоточились. Однако вдруг выяснилось, что главная опасность для нас не Китай, а Европа. 90% завезенных случаев у нас — из Италии, Испании и Германии.

Сначала мы выявляли далеко не все случаи, а теперь знаем, что более половины зараженных у нас бессимптомные.

Причиной резкого роста числа новых случаев заражения также является то, что сначала политика тестирования была другой, не такой как сейчас. Мы брали тесты только у тех людей, у кого была высокая температура и пневмония, а кроме того, они приезжали из таких стран, как Испания, Италия и Китай.

— А это неправильно?

— Я с самого сначала предлагал ввести немедленное тестирование всех так называемых контактных лиц. Но тогда у нас просто не было возможностей для того, чтобы обследовать такое количество людей.

— А сейчас эти возможности у России есть?

— Вот уже две недели как да.

Таким образом, нынешнее большое количество зараженных связано с тем, что тестируются все контактные лица. Можно пройти платное тестирование. Его стоимость максимум 20 долларов. Иногда и меньше.

— Испугала ли россиян статистика, по которой вы оказались на первом месте по количеству зараженных в Европе? Ведут ли они себя теперь по-другому?

— Прирост в десять тысяч в день — это очень много. И прежде всего потому, что люди не верят в опасность этого заболевания. Многие считают, что если не болеют они или их родственники, то все ерунда. На самом деле смертность уже достигает одного процента, и мы находимся пусть и не в начале пандемии, но еще не на пике.

— Количество погибших от коронавируса в России, по представленным данным, намного меньше, чем, например, в Италии, Великобритании и США. Как вы это объясняете?

— Мы только подходим к пику пандемии. Великобритания опережает нас на месяц. Основная масса людей заразилась у нас в последние три недели. Умирать начнут через несколько дней. Поэтому я настроен неоптимистично и думаю, что смертность у нас будет такой же, как в других странах. Нам все еще только предстоит. Нам нужно ужесточать меры по защите от пандемии.

Во-вторых, в России меньше людей старше 65 лет, чем в ряде европейских стран. Это тоже сказывается на статистике. Кроме того, существуют некоторые вещи, которые в России норма, а в других странах раньше считались неправильными. Теперь оказалось, что эти действия верные.

— Например?

— Например, когда в российской больнице пациента подключают к ИВЛ, ему сразу дают дозу антибиотика. Потому что вместе с трубкой, которую ему засунули в трахею, туда попадают бактерии, присутствующие в микрофлоре рта и горла. Если не назначить антибиотик, через пять дней у человека может начаться бактериальное воспаление легких.

Эта практика, не всегда поддерживаемая за рубежом, могла позитивно сказаться на смертности.

— Молодые парни обычно хотят быть военными или космонавтами. Но чтобы вирусологом? Что вас так привлекло в вирусах?

— Никаких особенных предпосылок в семье к этому не было. Отец — инженер, главный механик на одном фармацевтическом заводе. Меня это предприятие очень интересовало. И когда отец захотел, чтобы и я работал там механиком, я подумал кое о чем другом. В школе я любил практическую химию.

Потом в институте я прочитал книгу «Двойная спираль» Джеймса Д. Уотсона, лауреата Нобелевской премии по медицине, одного из тех, кто открыл структуру ДНК. Тогда-то я и понял, что в биологии начинается совершенно новая эра.

— Как она отличалась от той, которая завершалась?

— Та была описательной. Прежде в биологии все описывали: у того-то четыре ноги, два крыла, пара клыков… С открытием структуры ДНК биология стала точной наукой. Почти как химия. Собственно говоря, все открытия в биологии являются пограничными и тесно связаны с химией, а иногда и с физикой. Это меня поражало.

— Есть ли нечто конкретное, что вам кажется в биологии особенно интересным?

— Например, я был совершенно шокирован, когда узнал, что наши сосуды не обычные трубки, а имеют структуру спирали, как будто закручиваются. И это способствует значительно лучшему кровотоку. Гениальная деталь.

И подобных вещей в природе огромное множество. Когда начали изготавливать искусственные сосуды, выяснилось, что природа создала некоторые вещи намного более замысловатыми, чем физики до той поры могли только догадываться.

Многие комплектующие технических продуктов изготавливаются по образцу живых организмов. Например, машины смазывают так же, как «смазываются» сосуды. Ведь сосуды на самом деле тоже промазываются.

Когда я проник в область молекулярной биологии, я сразу понял, что эта сфера скрывает в себе возможности для химического мышления. И мне это понравилось.

— Правильно ли я понимаю, что вас интересует тело человека, живые организмы, но всегда с точки зрения химика? Может, вам стоило бы стать врачом?

— Знаете, кем по профессии был Луи Пастер? Он был не врачом, а химиком. Его кандидатская была посвящено изомерам мочевины. Мочевина на тот момент была новинкой, и совсем незадолго открыли ее строение. Пастер применил свои знания из области химии в биологии, и это позволило ему изобрести вакцины.

Если обратиться к списку нобелевских лауреатов в области медицины и физиологии, то врачей там меньше 20%. Большинство же из них химики, биологии, а иногда и физики.

Биология представляет собой соединение нескольких точных наук. Многое в биологии можно уже подсчитать математически. А химия? Это безусловная база, и все, начиная с человеческого мышления и заканчивая пищевой обработкой, связано с каким-нибудь химическим процессом.

— Вы учились и долгое время работали в Советском Союзе. Ваши любимые точные науки, которым не досталось от идеологов так же, как гуманитарным, полностью избежали политического влияния?

— Эти науки в СССР были на весьма высоком уровне. Прежде всего, химия и физика. Некоторые учебники того времени актуальны и сегодня. Например, физику до сих пор изучают по учебникам Ландау и Лифшица (советские ученые Лев Давидович Ландау и Евгений Михайлович Лифшиц — прим. авт.)! Но биологии пришлось нелегко.

— Почему в СССР с биологией было плохо?

— Потому что Сталин долго отказывался отнести генетику к полноценным научным дисциплинам. Она попала в категорию «неугодных». Биологию преподавали схематично: вот цветок, вот пять тычинок… Но как только заговорили о химико-биологических связях, все насторожились. Идеология очень негативно повлияла на биологию.

Мы подозревали американцев, а они нас

— Вы работали в научном центре «Вектор», который во времена СССР являлся одним из самых охраняемых мест на земле. Как вы туда попали?

— Моя дипломная работа была посвящена органической химии, и тема звучала «Реакция аденозинтрифосфатов с образованием циклического трифосфата».

— Важно ли мне, простой смертной, понимать название вашей дипломной работы?

— АТФ — это основной энергетический элемент организма, нефть и газ для человеческого тела. Когда-то один наш ученый из Новосибирска открыл интересную химическую реакцию АТФ с разными конденсирующими реагентами. Оказалось, что эта реакция происходит с образованием циклического трифосфата. Я начал исследовать этот циклический фосфат. Например, как он взаимодействует с разными аминами…

— Это привело вас в «Вектор»?

— На протяжении двух лет я работал в Российской академии наук. Однако там остро не хватало реактивов, химических препаратов. Поэтому половину времени я работал, а половину менял то, что мне было не нужно, на то, что мне было нужно. Это меня невероятно тормозило и не устраивало.

И тут открылся новый институт молекулярной биологии. Это и был знаменитый «Вектор». Его всем снабжали великолепно. И там проводились не только сверхсекретные исследования, но и рядовые, гражданские.

В «Вектор» я пришел в 1977 году, уже после международного запрета на разработку биологического оружия. В 1980 году вышла первая моя научная работа и без всякой секретности. Потом я публиковался совершенно открыто каждый год. Так что и в «Векторе» проводились открытые исследования.

— Однако военная часть, исследования в области биологического оружия, образовывали костяк «Вектора», не так ли?

— Это объясняется тем, что существовали подозрения и весьма серьезные о том, что Соединенные Штаты разрабатывают биологическое оружие. В 1972 году, когда разработку биологического оружия запретили на международном уровне, армейский институт в Форт-Детрике расширился за счет новой сверхсовременной части. Для советских ученых этот институт был совершенно недоступен. Поэтому мы подозревали американцев в том, что они, официально запретив биологическое оружие, на самом деле его создавали.

— Но вас тоже подозревали… Обоснованно?

— Подозрения всегда обоюдны. Я отвечу вам так: чтобы найти противоядие, нужно сначала получить яд. Это касается и змеиного яда, и биологического оружия.

Мне было важно нечто другое. В 1989 году директор «Вектора» заявил, что мы должны перейти на вирусы, исследование которых имеет большое значение для развития здравоохранения.

— Но ведь вы и раньше работали с вирусами…

— Разумеется. В основном с вирусом гриппа. Но в конце 80-х мы в «Векторе» сосредоточились на ВИЧ, герпесе и гепатите. В 1989 году мы впервые приняли участие в открытой международной научной конференции.

Через год приехали зарубежные коллеги. Впервые в истории «Вектора». С тех пор это стало нормой. Но даже после этого «Вектор» обвиняли во всех грехах.

— Лично вы над чем тогда работали?

— Над вакцинами. С 1982 года я исследовал вирус гриппа. Первый большой труд о нем я опубликовал в 1984 году.

— Вирус гриппа в качестве биологического оружия не рассматривается?

— Да что вы. Почему бы и нет! Сколько раз этот бедный вирус попадал под подозрение, что его превратили в биологическое оружие. Кстати, он входит в список биологического оружия.

— Но разве эффективно оружие, от которого умирает небольшой процент заразившихся?

— От вируса гриппа ежегодно только в США умирают от 35 до 70 тысяч американцев. Это много. (В Чешской Республике — приблизительно полторы тысячи смертей в год — прим. авт.)

— А в России?

— В России у нас нет такой статистики. В США эти вещи обязаны фиксировать по закону. Выяснилось, что пожилые люди и дети до трех лет умирают в течение месяца после того, как переболели гриппом, — чаще, чем остальные. Теперь нам уже известно, что это последствия эпидемии гриппа, хотя она не обязательно была какой-то выдающейся. Хватит и обыкновенной, ежегодной.

В России и без статистики мы наблюдаем, что после эпидемии гриппа умирает больше людей. Совершенно явно это проявилось в 2010 году, когда гулял свиной грипп.

— Вы изучили вирус гриппа в мельчайших деталях. А когда вы начали «препарировать» коронавирус, нашли ли вы схожие на первый взгляд черты?

— Не много. Коронавирус похож на вирус гриппа, но не слишком. В конце концов, все вирусы состоят из нуклеиновых кислот и белков. У некоторых также есть липидная оболочка, поэтому все они в принципе похожи. У вируса гриппа есть липидная оболочка, как и у коронавируса. Вот и все сходство. В остальном они различаются.

— Мы управляем вирусами, или скорее они — нами?

— Вирусы гриппа нам известны очень давно. Их открыли в начале ХХ века. Первая эпидемия так называемой испанки запечатлелась не только в наших головах, но и в наших генах. Ведь тогда погибли около 50 миллионов человек.

Но почему смертность тогда была столь высокой? Не из-за губительности самого вируса. Уже четыре года продолжалась война. Люди очень плохо питались. Многие голодали. Рацион был очень скудным, и, в первую очередь, в Европе люди жили очень скученно в больших густонаселенных местах. А вирусу гриппа только это и надо. В такой среде любая эпидемия быстро распространяется.

В то время процветали и другие инфекции. Например, брюшной тиф. В какой-то момент к нему прибавился грипп, и это привело к большому количеству жертв.

— Да. В десять раз.

Но не поэтому ему уделяется такое огромное внимание. Заметьте, что этот вирус уносит жизни большого числа пожилых людей. Все президенты, за редким исключением, люди в возрасте. Поэтому угроза для них лично, конечно, выше.

— Но, наверное, это не единственная причина столь исключительного внимания, которое человечество уделяет коронавирусу…

— У него есть разные характерные интересные свойства: он очень легко и быстро передается от человека к человеку. Всего несколько вирусов, известных нам, передаются легче, чем этот. Только корь и оспа. Коронавирус с его высокой контагиозностью и смертностью — действительно повод для серьезных беспокойств.

Скажите родственникам, что лучше будет ими пожертвовать…

— Некоторые специалисты в Чехии утверждают, что вместо того, чтобы уничтожать экономику, лучше дать населению переболеть, жить нормально и подождать, когда мы получим коллективный иммунитет.

— Так поступить можно, но нужно смириться с тем, что 30% стариков умрут. Хотя не только старики. Кто-то заболеет и выздоровеет, а кто-то умрет.

У меня есть простая рекомендация. Я всем говорю: посмотрите вокруг и посчитайте всех пожилых родственников, друзей и всех тех, у кого есть хронические заболевания. Достаточно высокого давления. Напишите эти имена на бумаге, а рядом поставьте крестик. С 50-процентной уверенностью. Потом идите и скажите этим людям, что лучше будет ими пожертвовать, чтобы остальные получили иммунитет.

Если мы перестанем соблюдать все существующие меры, и государство сочтет, что все в порядке, и отменит их, этим людям оно тем самым сообщит, что они, скорее всего, умрут.

Другая проблема касается загруженности больниц. У вас в Чешской Республике недостатка в койках нет. Но что случилось в Италии? Десять человек на одну койку, и пациенты умирали прежде, чем им успевали помочь в больнице.

У вас ситуация намного лучше, чем у нас. Вы достигли пика в начале апреля и прекрасно справились с эпидемией. Через месяц у вас все закончится. Но когда полностью откроются границы, для вас возникнет угроза второй волны.

— Скоро лето. Помогает ли тепло в борьбе с вирусом?

— Это укоренившийся миф о том, что вирус гриппа боится теплой погоды. На самом деле больных очень много в течение всего года, и многие, прежде всего привитые, даже не замечают болезнь. У них нет симптомов. Вирус попадает в их организм, но не размножается, поддерживает их иммунитет и уходит. Появляется, как мы говорим, «стадный иммунитет».

Весной сезонная эпидемия гриппа спадает, поскольку уже много тех, кто переболел, а значит, приобрел иммунитет. Коэффициент распространения снижается. Только у гриппа он составляет 1,4, а у этого вируса (SARS-CoV-2 — прим. авт.) — четыре. Человек с гриппом заражает двоих, а с этим коронавирусом — четырех. Таким образом, «стадный иммунитет» от коронавируса мы получим тогда, когда переболеет 70% населения.

— В случае России это миллионы и миллионы людей. Поможет ли вакцина?

— Да. Только ее нет.

— А когда будет?

— Даже в США не рассчитывают, что она появится раньше четвертого квартала текущего года. В России мы тоже над ней работаем. В конце мая мы начнем тестировать ее на добровольцах. Но предсказать, чем это закончится в США, России или Китае, сейчас не возьмется никто.

И никто из нас не уверен, что вакцина действительно защитит привитого человека. Это подтвердят только клинические тесты на втором и третьем этапе разработки вакцины.

— И потом мы сможем почувствовать себя в безопасности?

— Вирус гриппа очень быстро мутирует. Его эволюция мгновенна. Коронавирус с этой точки зрения медленнее. Но так или иначе мы должны подготовить вакцину не из одного единственного компонента, а из двух — трех, чтобы она защищала долго.

По моим предположениям, первое поколение вакцины защитит только от того коронавируса, с которым мы столкнулись сегодня. Следующее поколение вакцины уже сможет защитить и от других коронавирусов.

Раньше среди людей циркулировали четыре типа коронавирусов. В основном они вызывали легкие заболевания, и только в некоторых случаях у старых и хронических больных людей приводили к воспалению легких.

Он не искусственный. Но утечка возможна. Это было бы не впервые

— Кое-кто — у нас это и представители научного сообщества — находит в этом вирусе нечто странное. Они считают, что он был изменен человеком, или как минимум произошла его утечка из китайской лаборатории.

— У нас в России тоже ведутся дискуссии на этот счет. Однако в основном эту теорию заговора поддерживают люди, не принадлежащие к науке. Прежде всего, по телевизору нам показывают этих «экспертов»: лингвистов, политологов, филологов… и ни одного вирусолога.

Как только этот новый коронавирус появился, я начал искать в базах данных. Существует база геномов, где можно сравнить геном этого коронавируса с геномами других вирусов. Например, с геномами вирусов летучих мышей, на которые он очень похож. Существует целый ряд признаков, которые подтвердят, искусственный это вирус или нет.

У этого коронавируса я не нашел совершенно никаких признаков искусственного происхождения. И я не одинок в своем мнении. Об этом убедительно заявили уже более 20 вирусологов со всего мира.

— То есть вы уверены, что начало положили летучие мыши, и что у этого вируса нет ничего общего с исследованиями и плохо охраняемыми китайскими лабораториями?

— Погодите. Некоторые опасения оправданы. Действительно могла произойти утечка коронавируса из лаборатории вследствие человеческой ошибки. Но эту версию трудно опровергнуть или доказать. По-моему, ясно одно: это было случайно, а не преднамеренно. Поскольку в итоге самые большие потери из-за пандемии понес Китай.

— В СССР тоже случился инцидент, из-за которого серьезно заболели и даже погибли советские граждане. В лаборатории произошла утечка бактерии сибирской язвы.

— Да, тогда была допущена ошибка. Произошла утечка из лаборатории. Но шла холодная война, и СССР ни в чем не признался. Хотя ошибка людей тут была налицо.

На земном шаре есть несколько десятков тысяч могильников, где присутствует бактерия сибирской язвы. В основном это места, где гиб скот. Люди его сжигали и закапывали. Но споры сибирской язвы остаются в почве более ста лет.

Только в США подобных мест несколько тысяч. У нас в Новосибирской области, в одной единственной области России, шесть таких могильников. Они огорожены, но случается, что в ограде появляется брешь и туда забираются животные. Тогда заболевание возвращается. Раз в четыре — пять лет мы регистрируем такие случаи.

— Каков ваш прогноз эпидемии?

— Мы приближаемся к пику. Но противоэпидемические меры следует продлить как минимум еще на три недели (этого не случилось; напротив, 11 мая президент Путин завершил режим нерабочих дней — прим. авт.). Это нужно для того, чтобы пик не был слишком острым и распределился на большем отрезке времени. Так мы сможем более качественно лечить пациентов и избежим очереди на койко-место. Потом могут начать работать предприятия, но люди должны продолжить носить маски.

— Насколько популярны маски в России? Носят ли их люди на улице?

— С четвертого мая ношение маски у нас обязательно, но если ее нет, штраф не грозит. По-моему, это неправильно. Мы, русские, недисциплинированные, и, по-моему, именно в этом причина того, что у нас огромный прирост числа зараженных.

Девятого мая в Новосибирске я тоже праздновал День Победы в Великой Отечественной войне и пошел на одно мероприятие. Конечно, в маске. Там было семь или восемь человек. На массовое мероприятие я бы не пошел, даже если бы его разрешили.

Я человек предусмотрительный и взял с собой десять масок. Большинство присутствующих пришли без масок, поэтому я их тут же раздал. А они мне еще говорили: «Сегодня мы празднуем День Победы и не заразимся». Мне пришлось убеждать их, и в итоге я почти прочитал лекцию. Люди не верят в опасность ситуации.

— Мы победим вирусы, или они победят нас?

— Мы победили оспу, чуму и почти победили детский полиомиелит. Мы почти одержали верх и над гепатитом В с помощью вакцинации. Ряд вирусов мы ослабили. Вы вспомните семьи знаменитых людей XIX века. Например, нашего Льва Толстого. Его жена родила 13 детей, и только половина из них достигла 20 лет. Остальные дети умерли от какой-нибудь инфекции. А сегодня? В этом отношении я оптимист.

— Можете ли вы назвать главное открытие, которое помогло нам победить инфекции?

— Все банально. Нам удалось улучшить качество воды, и сегодня мы пьем почти стерильную воду. Второе — это вакцины. Эти два «изобретения» увеличили продолжительность жизни почти в два раза.

— Какого самого большого успеха вам удалось добиться в научной карьере?

— Мне удались несколько вещей. Но больше всего я горжусь тем, что открыл причины вирусного гепатита у нас в Западной Сибири. Я работал над этим исследованием пять лет. С 2001 по 2005 год. Главное, удалось открыть, что именно мы должны делать, чтобы ситуация изменилась.

— Ситуация с гепатитом в Западной Сибири как-то отличается от остального мира?

— Это даже немного забавно. У нас в России мы всегда считали, что у нас что-то не так, что у нас не так, как у других, что у нас есть какая-то специфика. При этом никто не интересуется подлинными причинами.

Мы доказали, что по сути все так же, как в западных странах, с одним только исключением. Мы пили необработанную воду. Я написал ряд научных и научно-популярных статей. Я рекомендовал вакцинировать подростков. Люди начали чаще пользоваться центральными сооружениями для очистки воды. Где нет такой возможности, начали покупать упакованную воду, и число заражений во много раз снизилось.

Все было просто. Но для меня это, пожалуй, самое важное исследование.