Осенью прошлого года в Луганской области, на подконтрольной украинскому правительству территории, возникло несколько пожаров, которые унесли жизнь 11 человек. Около 600 домов были разрушены, cгорело более 20 гектаров леса.
Правоохранительные органы занимаются расследованием версий возникновения пожара, среди которых — умышленный поджог, самовозгорание, обстрел со стороны неподконтрольных украинскому правительству территорий, а также неосторожное обращение с огнем.
Но за сухими цифрами в государственной статистике — жизни нескольких сотен людей. О том, как села живут после пожара и что думают о случившемся экологи — в репортаже oDR.
Верховые пожары
На улице Лесной в поселке Муратово Луганской области оживает природа. Под ногами зеленеет трава, маленькие фиолетовые цветы пробиваются сквозь прошлогоднюю листву, а речка, в которой уровень воды едва доходит по щиколотку, медленно течет от одного дома к другому в заросшей канаве воды.
Дом Александра Ниловко расположен в середине улицы. Небольшое жилище, обмазанное глиной. Возле входных дверей — три собаки на железной цепи. Одну зовут Леся, хозяева говорят она «истеричка», постоянно лает. Вторую Найда — она рядом с Лесей спит в деревянной будке. А про третью говорят просто — «она глухая».
Ниловко родился в Муратово, закончил здесь восемь классов. Потом поехал учиться в Донецкий институт на милиционера, позже — в Киевскую юридическую академию. Работал в уголовном розыске в городе Стаханов Донецкой области. Сам по званию капитан. Когда началась война, вернулся назад в родной поселок в родительский дом.
«После пожара дом сгорел. Мы переехали сюда, в этой хате 30 лет никто не жил», — рассказывает бывший милиционер. Ниловко лежит на кровати под одеялом, несколько лет назад его парализовало. Пожар, о котором рассказывает хозяин дома, случился в конце сентября прошлого года. Тогда в луганских лесах начались верховые пожары. Из леса огонь пришел и в села.
«Дом сгорел 30 сентября. Улица Луговая, дом 9. Самое главное, какой дым был с Трехизбенки. Просто дым над нашим двором шел. Все наблюдали два дня за этим дымом. Потом слышу треск, поворачиваю голову — дерево горит возле моей спальни», — рассказывает Ирина, падчерица Алекандра Ниловко.
После смерти жены Александра она осталась присматривать за отчимом: «У меня крышу и снесло в тот момент. Отчим говорил: „Ира, прощай". Он сразу задыхаться стал, поднялось давление, плохо, у него вообще очень слабенький иммунитет. Но нам выплатили компенсацию, 225 тысяч гривен».
Пока мы говорим в новом доме, куда после пожара заехали Александр и Ирина, кошка подходит к ведру с водой и начинает из него пить. «Она со своей мисочки не пьет, не царское это дело, нужно это ведро целое,» — рассказывает Ирина. Домашние животные для семьи Ниловко стали полноценными сожителями: о них заботятся, потому что гости в дом заходят нечасто.
Таких, как Ниловко — получивших компенсацию — в Муратово и соседнем поселке Капитаново около 160 человек. «Всего живет 480 человек в двух поселках, а компенсацию получали и денежную, и по состоянию здоровья,» — рассказывает Олег Курилов, который работает старостой села. Сам Курилов родился в Новоайдаре, в начале войны пошел на фронт добровольцем, потом два года отслужил в вооруженных силах Украины. Мы встречаем его возле местного магазина, он мешает бетон и городит забор.
«Сейчас в Муратово и в соседнем селе Капитаново — около 40 человек, у которых дом сгорел. Но у кого-то он был переоформлен на родственников, кто здесь не живет, а кто-то получил дом в наследство. Были проблемы с оформлением выплат пострадавшим во время пожара», — говорит Курилов.
Вместе с ним мы едем к сгоревшему дому Ниловко, на улицу Луговую. Но наши попытки найти дом оказались тщетными. Луговая — большая, а от домов остались лишь серые горки пепла, шифера и кирпичей. Где-то видно зеленые стены разрушенного пожаром гаража, у кого-то осталась посуда во дворе, а рядом с одним домом мы нашли вырытый в земле колодец. Вокруг села стеной зеленеют сосны.
Улицы в Муратово тесно переплетаются с лесом. Пока мы ищем нужные нам адреса, замечаем мужчину, который охраняет небольшой костер из сухой травы. Это Григорий Ильич, ему 84 года. Он переехал в село в 1991 году со Стаханова, работал шахтером, из-за чего у него начались проблемы с легкими. Говорит, что огонь «прыгал» по верху сосен, а в селе уже тогда около двух месяцев не было дождей. У Григория Ильича сгорел забор, шланги для полива огорода и мотор. Но от помощи он отказался.
О том, что у многих погорельцев возникли проблемы с документами, чтобы получить компенсацию за сгоревшие дома, говорит и глава Северодонецкой районной государственной администрации Роман Власенко. Мы встречаемся с ним в центре города, на площади возле администрации. Он рассказывает, что после того, как пожарам был присвоен статус чрезвычайной ситуации, государство выделило из бюджета деньги — каждому, кто пострадал от пожара, компенсация 300 тысяч гривен: «У людей не было документов. Речь не о том, что они сгорели, а люди просто не переоформляли ни землю, ни дома. Деньги пришли, а уровень их передачи пострадавшим был не очень высокий из-за отсутствия у людей документов. Но те, у кого они были, компенсацию, конечно, получили.»
О причинах пожара Власенко только догадывается. Говорит, что таких масштабных пожаров он еще не видел и думает, что это были провокации. Но кто это делал — случайно или намеренно — спрашивать нужно у правоохранителей.
На следующий день после возгорания Офис генерального прокурора Украины рассматривал несколько версий пожара: обстрелы с неподконтрольных территорий Луганской области, умышленный поджог, самовозгорание травы и леса, неосторожное обращение с огнем.
Через месяц после масштабных пожаров Верховная Рада создала специальную временную следственную комиссию по расследованию его причин. В ноябре 2020 года Государственное бюро расследований провело обыск в управлении Государственной службы по чрезвычайным ситуациям (ГСЧС). Тогда следствие проверяло информацию относительно систематического разворовывания горючего служебными лицами ГСЧС, из-за чего у пожарников не было запасов топлива, и техника не сумела вовремя добраться до очагов возгорания.
Лесные пожары, случившиеся в Луганской области осенью прошлого года, были не единственными на Украине. Глава Регионального Восточноевропейского центра мониторинга пожаров профессор Сергей Зибцев говорит, что леса, которые горели на Луганщине, начали высаживать в 50-х годах прошлого столетия — и продолжали высаживать на протяжении следующих двадцати лет, потому что не все деревья приживались сразу.
«С 1987 по 1989 я работал там, изучал влияние Счастьинской ТЭС на продуктивность и рост сосновых лесов. После этих пожаров нас пригласили разработать рекомендации по возобновлению леса. Мы с января ездим, смотрим, фотографируем, делаем карту и стратегию. Там действительно нужно закреплять песок, из-за которого могут быть песчаные бури. Мы общались с лесниками, и они рассказывали, что люди еще тогда, в 1950-х, говорили, что есть большой риск пожаров. Лес практически окружает села, и от домов до леса 200 метров,» — рассказывает Зибцев.
Он считает, что на восстановление леса нужно от 15 до 30 лет, учитывая погоду и изменения климата: «Этот пожар показал, что села очень уязвимы. Изменения климата уже пришли. Они перекочевали к нам со страниц учебников и Нобелевских премий, они уже на Украине». По мнению исследователя, планы восстановления лесов следует пересмотреть: сосны в непосредственной близости от сел представляют опасность.
«Сейчас сосновые леса защищают от песка, но с другой стороны, если сравнивать песчаную бурю, которая происходит два раза в год, и пожар, который унес столько жизней и стольких травмировал, то наверное пожар хуже, чем песчаные бури».
О том, что во время пожара люди оказались в «ловушке», говорит и жительница Муратово Нина Машковская. В день, когда начался пожар, она купила краску, чтобы покрасить дом и забор. Вспоминает, что был сильный ветер. Машковская жила на одной улице с Александром Ниловко, и когда увидела огонь, побежала к нему, чтобы он позвонил пожарным.
«Саша больной лежачий, но он всегда знает номера всех телефонов. Раньше в селе были пожарные с машиной, потом государство посчитало, что это дорого обходится. Огонь был с левой стороны, а там огороды заросшие, думаю, это мы уже как в ловушке. Мы можем сами не выскочить. Хватали сумки, и там уже машина проехала, сказали: „Выходите". Нас затолкали в пожарку, довезли до магазина, там мы ждали автобус.»
После пожара Машковская переехала в небольшой город под Киевом, но часто интересуется, как сейчас живут ее соседи: «Как же там Вера Коваленко? Много кто из односельчан остался в Муратово. Говорят, что никто не строился. Свое не восстанавливают, боятся, не знают, чего ожидать.»
В своем телефоне Машковская хранит снятые ею видео из села. На них — дом, цветы во дворе и на огороде. Говорит, что, наверное, она единственная, кто из села так далеко уехал: «Мне говорили — как ты можешь переехать на старости лет — а мы не думали оставаться, своего дома ведь нет. К тому же, война — мы не видим, чтобы она заканчивалась».
